Галина Куликова - Французская вдова Страница 25

Диадема была одним из трофеев, который Петька разыскал в том самом подвале. Он сразу понял, что держит в руках настоящую драгоценность. Спрятав понадежней, он долго не решался показать ее антикварам, справедливо полагая, что те нормальной цены не дадут, да еще устроят неприятности. Однако Петьке ужасно хотелось выяснить, сколько может стоить такая вещица. Вдруг придется все-таки продавать.

Наконец решился – принес к одному старичку-ювелиру. Тот аж засветился, долго разглядывал диадему, – Возницын тогда впервые услышал это слово, – а потом сказал, что вещь цены баснословной, отличные камни, старинная работа. Предложил Возницыну сумму, от которой кругом пошла голова, диадему из рук выпускать не хотел. Петька все-таки ее забрал, сказал, что подумает, и пустился наутек. Хорошо еще, старичок-ювелир не знал ни фамилии его, ни адреса, иначе точно были бы проблемы. В общем, недолго думая, Петька припрятал диадему до лучших времен. И когда узнал, что Клавдия Лернер отмечает тридцатипятилетие, вопрос, что дарить ей в столь замечательный день, просто не возник.

И вот как все обернулось! Утро, наступившее после злополучного дня рождения, Возницын провел с ужасной головной болью и в сильных сомнениях – идти на службу, взять больничный или вообще уволиться из театра, передав заявление через Ивана Фомича.

Не приняв окончательного решения, он поплелся в театр и всю дорогу молил бога, чтобы тот не позволил ему столкнуться с Лернер. По счастью, не столкнулся. Зато прямо у служебного входа Петя увидел Бориса Яковлевича, который нес на себе яркий отпечаток вчерашнего празднества. Увидев Возницына, администратор весело загудел:

– Ну, Петро, ты даешь! Я из-за тебя полночи не спал. Звонит мне в два часа Лернер и требует твой телефон и адрес, причем немедленно. Это чем ты ее так приворожил вчера? А, Казанова? Правильно говорят – в тихом омуте…

Возницын замер на месте, втянув голову в плечи – все, это конец. Теперь в театре узнают про его трагедию. Значит, все-таки придется увольняться. Но как же его Чувство, как же Клавдия? Ведь если уволится, он не сможет видеть ее!

– То ходила не замечала, – продолжал Борис Яковлевич, не обращая внимания на выражение лица новоявленного Казановы. – А тут подавай ей телефон, да еще и адрес! Где ты живешь, я, конечно, не помню, но телефончик был в записной книжке. Ну, давай, рассказывай, коли я теперь в курсе ваших отношений.

– Что рассказывать? – пролепетал бедный Петя. – Рассказывать совсем нечего.

– Неужели оплошал? – огорчился за парня Борис Яковлевич. – Не надо было тебе водку пить, от нее мужик слабеет. Ничего, я никому не скажу, со всяким может случиться. Но в следующий раз будь во всеоружии. Хотя следующего раза может не быть, Клава своенравна, неуравновешенна и капризна. Сейчас вдруг захотела, а потом – все, как отрезало.

У Петьки не было никаких сил оправдываться и опровергать родившуюся в похмельной голове администратора версию произошедшего минувшей ночью. Хотелось одного – спрятаться куда-нибудь подальше и никого не видеть.

– Борис Яковлевич, – взмолился Возницын. – Как мне уволиться из театра? Только незаметно.

– Да перестань ты, – обнял его за плечи администратор и подтолкнул к входной двери. – Из-за такой ерунды ломать себе жизнь? Тебе в театре самое место. Видишь, даже примы от тебя с ума сходят. Не переживай, никто ничего не узнает. Не в Клавиных интересах распространяться, как же – такая женщина, а мальчишку раскрутить на любовь не смогла. Я, само собой, молчок.

Петя, понурив голову, двинулся вперед.

– Знаешь, – разоткровенничался администратор, по-прежнему обнимая его за плечи. – Если бы я стал рассказывать о всех ее похождениях, Клава давно бы меня переехала самосвалом. Так что работай спокойно. И не переживай – будет у тебя много женщин, да еще получше. Эти примы, верь мне, все эмоции на сцене реализуют, а в жизни и в постели они так себе, ничего особенного. Ты не думай, с Лернер у меня ничего такого не было, мы с ней деловые партнеры, даже, можно сказать, друзья. А вот какая-нибудь второразрядная актрисуля такое тебе покажет – ух! Возьми хоть у нас…

Болтовня администратора неожиданно навела Возницына на мысль. Настолько важную, что он тут же раздумал увольняться. Более того, дружески расставшись с Борисом Яковлевичем, едва ли не бегом прибежал в цех реквизиторов и немедленно стал обдумывать новый план своей дальнейшей жизни.

Теперь он решил так. Чувство, его ведь никуда не денешь, с этим придется смириться. Но пусть душа живет своей, отдельной, никому не ведомой жизнью, а его тело будет отныне жить по своим законам. Нет, жениться он не собирался, зато хотел продемонстрировать нечто иное. План удался. В течение года сарафанное радио драмтеатра, регулярно снабжаемое свежими новостями интимной жизни актеров и обслуживающего персонала, сформировало вполне определенный имидж ассистента главного режиссера и реквизитора Возницына.

«Такой малый был – тихий, скромный, краснел, когда с женщинами разговаривал, и вдруг как с цепи сорвался», – шептались тетушки-билетерши. Те актрисы труппы, которые раньше едва общались с худеньким парнишкой, стали смотреть на него весьма заинтересованно. Мужское сообщество также откликалось на происходящее:

– Ну, Фомич, вырастил ты смену! Зельем каким опоил парня? Нам скоро в отставку, все женщины к нему переметнутся, – говорил администратор.

– И правильно сделают, – довольно улыбался Иван Фомич. – Давно пора свежую кровь в театр влить. А то половина из вас на мужиков заглядываются, прости господи, а другие так утомлены собственной гениальностью, что на остальное силенок нет. А Петька – он не только в работе усерден. Девушки это высоко ценят.

Борис Яковлевич, встречаясь с Возницыным, свойски улыбался и шепотом вопрошал:

– Реванш берешь? Молодец, хвалю, так держать! Мадам уже небось зубами скрежещет от зависти. Погоди, еще будет названивать ночью…

Возницын в ответ улыбался, кивал, соглашаясь, но твердо знал – никогда больше Лернер ему не позвонит. Ни ночью, ни днем, вообще никогда. Администратор то ли плохо знал свою многолетнюю деловую партнершу, то ли просто валял дурака. А вот Петька знал ее прекрасно, вернее – чувствовал сердцем.

После злополучной ночи он избрал в общении с актрисой тактику примитивную, но действенную: старался как можно реже попадаться ей на глаза, а если такое случалось – тихо здоровался, не поднимая глаз, и быстренько исчезал. Однажды Клавдия, неожиданно ухватив его за рукав, поинтересовалась:

– Петр, как дела? Такой деловой по театру ходишь, страшно подойти. Забегай как-нибудь, поболтаем…

После того, что случилось в день ее рождения, это был первый случай, когда она с ним заговорила. Возницын еще раз убедился – звуки этого голоса словно лишали его воли. И сейчас он собирался покорно кивнуть и поскорее смыться, но совершенно неожиданно брякнул:

– Не могу, работы много, еще экзамены в институте, сессия.

– Надо же, – капризно и зло фыркнула Лернер. – Какие мы занятые – и работаем не покладая рук, и учимся. Когда только все остальное успеваем…

И она, стуча каблучками, ушла. А Петька, стряхнув с себя наваждение, порождаемое этой женщиной, вдруг понял – стрела попала в цель, что-то задело Клавдию, потому она вдруг и заговорила с ним. Но это совсем не обрадовало Возницына. Наоборот! Он вдруг испытал боль оттого, что ранил предмет своего обожания. Словно пущенная им стрела волшебным образом вернулась и пронзила ему сердце.

«Так мне и надо, – подумал Петя. – В этой истории ничего нет для меня. Все только для нее. Конечно, это правильно. Кто она? Великая актриса. Останется в истории, ее будут помнить всегда. А кто я? Маленький человечек, который когда-нибудь исчезнет и которого никто не вспомнит, потому что у этого человечка нет таланта, и даже семьи нет.

Придя домой, немного поразмышлял на эту тему и решил – надо жениться. Не для того, конечно, чтобы было кому его вспомнить. Причины были самого низменного, бытового характера. Только чтобы семейная жизнь не мешала главному. А главным оставалось неугасающее Чувство к Лернер.

Анализируя происходящие в нем изменения, Возницын понимал, что вступает в противоречия с какими-то важными общечеловеческими традициями и, возможно, даже нарушает законы мировой гармонии. Впрочем, в теории Петька был не силен, а идти против собственной воли не желал.

Кстати, он прочитал упомянутый Клавдией «Гранатовый браслет» и нашел его слащавым, а ситуацию – искусственной. Но это было ему безразлично, хотелось понять, почему Лернер вспомнила в ту ночь именно Куприна. Сначала подумал – из-за того, что бедняк подарил женщине из высшего общества подарок. Затем понял – не в том дело. Актриса решила, что Возницын – это Желтков с его безвольной, обреченной на гибель любовью. И пожалела Петю.

Петька ужаснулся – неужели это все, что она поняла? Если уж Клавдия угадала его Чувство, то отчего не разгадала, какого оно свойства? Впрочем, долго копаться в этих нюансах не хотелось. Какая разница, в конце концов, что думает Лернер, что от этого изменится? Она его никогда не полюбит так же сильно и страстно, как он ее – вот что самое главное. Семьи у них не будет, детей тоже. Значит, этой частью своей судьбы Петька вправе распорядиться по-своему.