Ольга Тарасевич - Плачущий ангел Шагала Страница 25

– А ты не смотрел? – поинтересовался Паша и ойкнул. Амнистия спорхнула с его плеча и вцепилась в усы Васильченко. – Петя, аккуратно, аккуратно. Протяни руку. А то обгадит, она – девушка с характером.

Седов тем временем включил компьютер. Он уже просматривал с утра информацию по Москве, до области добраться не успел, позвонил прокурор, отругал…

Он открыл сводку происшествий и вздрогнул.

Обнаружен труп женского пола, правильного телосложения, удовлетворительного питания, волосы на голове светло-русые, длинные. Длина тела сто семьдесят сантиметров. Была одета: куртка темно-серая на подкладке, платье шерстяное черное, ботинки кожаные.

Строчки запрыгали в глазах. Черное шерстяное платье, длинные светлые волосы. Кажется, все сходится.

Паша выматерился и сочувственно заметил:

– Нашли, да? Похожа по описанию? А тачка?

– Информации об автомобиле в сводке нет, – сдавленно сказал Седов. – Но убийца мог отогнать машину. Наверное, рассчитывал, что Сергееву не опознают.

– Может, все-таки не она? – вмешался Петр Васильченко. – У меня на участке тоже было…

– Петь, сейчас не время, – перебил его Паша и вопросительно посмотрел на Седова.

Володя пожал плечами. Надо все выяснять. И к шефу тоже нужно.

«Пусть прокурор решает», – откашливаясь, подумал Седов. А потом набрал номер приемной и попросил соединить с начальником. Тот оказался на удивление краток.

– Поезжай и разбирайся. Жду тебя вечером, – сказал он. И из трубки раздались монотонные гудки…

Смесь из валерьянки, новопассита, персена и прочих успокоительных препаратов, казалось, покрыла мозг хрусткой коркой инея. И мозгу, перегруженному информацией, как это всегда бывает в ходе предвыборных кампаний, такая ледяная безмятежность очень даже нравилась.

«Сегодня вечером встреча в мэрии. Завтра две поездки по предприятиям. Не забыть бы, на одном из заводов работает бывший одноклассник. Он звонил, просил встретиться. Надо обязательно выяснить, в чем там дело. Конечно, нужна помощь, – расслабленно думал Андрей Петрович Семирский, поглядывая на стекающие по стеклу крупные капли дождя. – Просто так никто меня не разыскивает. И я помогу. Это будет лучшей агитацией в этом коллективе».

В кабинет вошла Маша, и Андрей Петрович сразу же почувствовал, что приятная ледяная корка исчезла. Клокочущая ярость мгновенно наполнила его всего, от кончиков пальцев на ногах до макушки.

– Что у вас? – Семирский холодно посмотрел на руководительницу пиар-службы, одетую в строгий темно-серый деловой костюм. – Мы с вами беседовали всего пятнадцать минут назад!

Маша растерянно на него посмотрела и неуверенно произнесла:

– Я по поводу мэрии. Вы просили показать вам текст выступления.

Андрей Петрович выхватил из рук женщины папку, достал листы, заскользил глазами по строчкам.

– Все в порядке. Спасибо. Пожалуйста. И уж будьте так любезны. Не беспокойте меня по мелочам! Один ваш вид подсаживает меня на коня!!!

Он кричал и понимал, что совершенно напрасно это делает, что срывается на подчиненной, но сил остановиться у него не было.

– Вы всегда сидите у меня в приемной! Вам не за это деньги платят!

– Андрей Петрович, успокойтесь, – в голосе Маши слышались слезы. – Я постараюсь свести наше общение к минимуму. Но вы же замкнули на себя решение всех вопросов, каждую мелочь требуете согласовывать. У меня связаны руки.

– Главное, что не ноги! Идите же!!! Вы свободны! – заорал Семирский.

Едва Маша скрылась за дверью, он достал из стола новую пачку лекарств.

Выборы. Много работы. От напряжения едет крыша, нервы не выдерживают, хочется бросаться на всех и каждого и кричать, кричать…

Люди высасывают из него всю энергию. Но по-другому никак нельзя. Надо ездить, выступать, встречаться. Иначе не видать победы как своих ушей. А что за жизнь без власти? Власть похожа на наркотик. Привыкаешь к вниманию журналистов, подобострастию чиновников, приглашениям на совещания в Кремль. Никакие деньги не заменят сладкой эйфории власти. За нее стоит побороться. Ради нее можно сделать все, что угодно…

– Впрочем, не надо врать самому себе, – пробормотал Андрей Петрович, запивая водой пригоршню таблеток. – Дело не только в выборах. Я нервничаю еще и по другому поводу. Иван, Иван, неужели ты меня предал? Наверное, мог. Но теперь уже не сможешь. Никогда…

Он посмотрел на часы, нехотя вызвал машину. Надо заехать домой, принять душ, переодеться. Возможно, даже удастся вздремнуть. Пятнадцать минут сна – и никакая мэрия, никакие утомительные, но нужные разговоры ему будут не страшны. Неважно, что за окнами шумит, не умолкая ни на секунду, Кутузовский проспект. К этому шуму привыкаешь настолько, что совершенно его не слышишь. Здоровый сон – и он будет в форме.

– Жду тебя через полтора часа, – сказал Андрей Петрович водителю, когда тот остановил «Ауди» прямо возле двери подъезда.

Окна его квартиры были темными. Семирский попытался вспомнить, говорила ли ему жена о том, что собирается отлучиться в парикмахерскую или на тренировку. Выходило, что вроде бы не говорила. Ирина вообще после смерти Ивана все вечера проводила дома, не хотела встречаться даже с близкими подругами, забросила фитнес-центр и салон красоты.

Встревоженный, он вошел в дом, устало кивнул консьержке.

Дверь в квартиру отворилась не сразу. Жена, бледная, с покрасневшими глазами, стояла на пороге, закусив губу.

– Что случилось? Ты чего в темноте сидишь? Все хорошо? – спросил Андрей Петрович. Предчувствие беды мешало ему обнять жену, подхватить ее на руки, чмокнуть в щеку.

– Я понимаю, что у тебя трудное время, – тихо сказала Ирина. – Я не хочу тебя тревожить. Но и молчать тоже нет сил. Собиралась сдать твои костюмы в химчистку, и вот…

Она протянула ладонь. На ней, сверкая стразами, лежал серебристый гребешок.

– Скажи мне, откуда у тебя это? Только честно!

«Я идиот, – пронеслось в голове у Андрея Петровича. – Это ж надо было так лажануться!»

– Ириш, ты чего? Это же твоя заколка! Ревнуешь, что ли? Дурочка, глупенькая моя девочка!

– Андрей, я знаю, что это моя заколка. Просто скажи, откуда она у тебя?

– Мне ее Иван передал, – Андрей Петрович на секунду запнулся. – Незадолго до гибели мы в пробке рядом торчали. Он сказал, что ты ее у него в машине забыла, когда мы с дачи ехали. А в связи с чем такой интерес?

Ирина облегченно вздохнула:

– Да, я вижу, мой гребешок. Прости, всякая глупость в голову лезет. Вокруг тебя столько красивых женщин. У меня этих заколок много, сама все не помню. Мне казалось, моя чуть другая. А сейчас я вспомнила. Да, точно, нас же Иван на своей машине в Москву вез…

«Пронесло, – подумал Андрей Петрович, нежно целуя жену в висок. – Она ни о чем не догадывается…»

Время тянулось медленно-премедленно. Даже на зоне Михаилу Дорохову не было так тоскливо и муторно, как теперь.

«Там, – думал он, то и дело поглядывая в окно на едва угадывающиеся сумерки, – то завтрак, то работа, то обед, то воспитательная беседа. Потом ужин. Глядишь – и день-то прошел. Ты сидишь, а часы тикают. На воле ждать хреново. Меня прямо трясет, словно отходняк, в натуре».

Никакого отходняка, конечно, у Михаила не было. Он себе не то что водовки не позволил, пивасика и того не дерябнул. Поостерегся. Вот завершит свою комбинацию, бабок слупит, тогда и сам бухнет, и корешам проставится. А сейчас – ни-ни. Только вот ждать человечка ох как тяжело. И на душе тревожно…

Михаил растянулся на стареньком диване, поправил дырявую, но такую любимую тельняшку и задумался.

Комбинацию он замутил хорошую – не вопрос. А человечек тот зла на него держать не должен. Если бы Михаил ментам стукнул – у того бы уже небо было в клеточку. Но он не стукнул. Пожалел. Сам же только что с зоны откинулся, знает: ничего хорошего за решеткой нет. Ну а то, что денег захотел за молчание, – так это же понятно. Воля, свобода – они дорогого стоят.

Сумерки за окном стали чуть гуще. Но до условленных девяти часов еще было очень долго.

Вздохнув, Михаил поднялся с дивана, включил старенький черно-белый «Горизонт».

Ламповый телевизор кряхтел, сопел. Изображение то рябило бегущими снизу вверх полосами, а то и вовсе исчезало. На долю секунды картинка вдруг сделалась четкой, и Дорохов замер.

– По подозрению в совершении преступления разыскивается мужчина, на вид сорок – сорок пять лет, невысокого роста, худощавого телосложения, – донеслось с экрана.

Михаил потер глаза. Нет, не померещилось. Картинка точно похожа на его рожу. И тельник, и мастюха[23] на груди, которую пацан один, типа художник, на зоне набил, – все сходится!

– Ничего себе хухры-мухры, – пробормотал Михаил и поскреб затылок. – Заложил меня, выходит, человечек. Ментам сдал, сука поганая. Или нет, не мог человечек меня сдать. Куда проще бабок отстегнуть, чем зону топтать. Повязали бедолагу, а он на меня все спихнул. С-сука! Сам сейчас перед ментами белый и пушистый. А я в дерьме по самое не хочу.