Дмитрий Вересов - Летний сад Страница 25

Что же касается интимно-романтических исканий, то, по скудости ленинградского лета, выпадали они в массе своей на период знаменитых белых ночей.

Краткий, строго ограниченный какими-то шестью неделями, этот богоданный отрезок времени бередил душу любому – от закаленного в классовых боях ветерана-чекиста до учащегося профессионально-технического училища. Что уж тут говорить о представителях профессий тонких и интеллигентных, многочисленном студенчестве, включая курсантов военно-морских и сухопутных.

Пешие, велосипедные, автомобильные и лодочные прогулки. Вздохи, поцелуи, объятия…

Однажды вызванная из глубин души созерцательность летнего ночного морока остается с очарованным зрителем до конца его дней.

Словно гулевая девка-колхозница в платке, небрежно наброшенном на плечи молочной белизны, пробиралась по небосклону луна.

Чекисту-комсомольцу Андрею Гладышеву не спалось. Он в рассеянном томлении бродил по комнатке-пеналу в мансардном этаже громадного серого дома на улице Ленина. Один обход комнатного периметра, второй, третий.

Направление движения внезапно менялось, юноша присаживался на стул, стоявший у раскрытого настежь окна, и некоторое время наблюдал, как плывут облака. Затем, так же спонтанно, Андрей поднимался на худые кривоватые ноги и вновь начинал ходить.

Враг, которого он так долго преследовал, наконец-то сделал неосторожное движение и проявил себя. Теперь оставалось лишь одно: выбрав удачный момент, впиться хваткими безжалостными клыками в тело загнанной жертвы и заслуженно вкусить радость долгожданной победы.

Коктейль из адреналина и азарта разогрел комсомольскую кровь до запредельной температуры, и остудить ее было не под силу ни ветру с Финского залива, крюком заходящему на улицу Ленина через Малую Невку, ни самодисциплине, без которой, как известно, в КГБ не принимают.

Будильник известной на весь СССР марки «Слава» показывал без четверти три.

Андрей с пронзительным чувством собственной никчемности думал о разведенных мостах, о Скворцове и Елагине, которые где-то на Загородном проспекте все же смогли выследить неуловимого Норвежца. Обнаружили и вторые сутки подряд плотно ведут врага, забыв про еду, сон, семьи. А он, комсомолец Гладышев… Да что тут говорить! Дома, возле маминых разносолов! В глазах Андрея стояли самые настоящие слезы.

Он готов был прямо сейчас, вплавь, перебраться на левый берег, чтобы присоединиться к товарищам по группе и ближе к восьми часам утра, как предписывала ему утвержденная генералом Ивлевым инструкция, заступить на вахту оперативного наблюдения за Джейн Болтон.

Бродя по комнатке-пеналу, он представлял себя в это утро: несколько утомленного, но собранного, с обостренной работой возбужденного мозга. Внешне несколько флегматичного, но оттого особенно зоркого и готового предвосхитить малейшие нюансы вражеского коварства и изворотливости. Он уже ловил на себе уважительные взгляды товарищей, ощущал их крепкие, энергичные рукопожатия и слышал короткое напутствие Ивлева: «Дерзай, артист!». Вот в его воображении возникла и финальная сцена: Ивлев, его шофер Сергей, Скворцов и Елагин сидят в салоне служебной «Волги» и наблюдают за медленно удаляющимся в сторону улицы Дзержинского Андреем. «Орел парень-то наш! Какова хватка!» – вроде как самому себе говорит Ивлев, а Елагин с заднего сиденья негромко добавляет: «Ваша школа, товарищ генерал…»

Внезапный лязг и грохот отвлекли комсомольца Гладышева от его непростых дум. Обескураженный, он тупо посмотрел на уроненный велосипед марки «Спорт-шоссе». «Как же это я не заметил?» – Андрей искренне удивился и с опаской вгляделся в темное жерло коридора.

Загорелась тусклая сорокаваттная лампочка, и до него донеслось негромкое брюзжание идущего в туалет отца:

– Лучше бы девку добрую завел, полуночник хренов!

Басистый звук туалетного смыва окончательно сконфузил молодого чекиста, он без сил упал на диван и с головой зарылся в скомканное одеяло.

Задрапированная фиолетовыми облаками луна напоминала своего бутафорского двойника с задника Венской оперы, где снизошедший до «Кольца Нибелунгов» Герберт фон Караян давал отмашку заходящей на посадку вагнеровской валькирии.

Воспоминания Джейн о том вечере в Вене были достаточно ярки, ассоциация возникла легко и непринужденно. Она сидела в мансардной комнате студенческого общежития, на подоконнике, положив утомленные дневной прогулкой обнаженные ноги на медленно остывающее железо карниза и, прижавшись спиной к оконному косяку, сосредоточенно размышляла.

Сначала о непростых отношениях английской разведки с этим городом, что не задались с самой первой акции – знаменитого двойного Гамильтоновского адюльтера. А может быть, действительно была права мама: женщины и разведка – это более органичное сочетание? Ведь удалось же тогда, на заре имперского Петербурга, девице Гамильтон добраться до царя Петра! Если бы не завистливая спешка ее напарника и кузена, что так бездарно провалил свою миссию при первой Екатерине, возможно, весь ход новейшей истории был бы другим!

Да и потом… Хотя особо хвалиться нечем. Всегда примерно одинаковый сценарий, рассчитанный на силу взаимного притяжения между мужчиной и женщиной. Примитивные фантазии сент-джеймс-ских умников для нехитрых трехходовок в духе Иена Флеминга. В результате – временные успехи внешнеторговых компаний и ничего крепкого, стратегического. Пустая трата времени и денег, несколько смягченная во времена Анны Иоанновны Остерманом и чуть позже – алчным Бестужевым.

Высоколобый и романтический сепаратизм Грибоедова ослабили Ниной Чавчавадзе, безжалостно манипулируя совсем еще юной девочкой. А отпрыск древнего боярского рода, легко обойдя безыскусные «аглицкие» капканы, сыграл свою игру. Пришлось действовать, как всегда в минуту реальной угрозы интересам Британии. Британии ли?

В какой момент ближние интересы пузанов из Сити стали подменять собой интересы короны и нации? Насколько справедлива подобная плата за сомнительное удовольствие именоваться старейшей демократией континента?

Даже из англомана Сперанского, с таким трудом проведенного в ближнее окружение царя Александра, не получилось агента влияния, он оказался шалтай-болтаем в коварной интриге вокруг все тех же персидских интересов! Поистине достойно уважения купеческое упрямство при достижении поставленной цели, но цена этой последовательности слишком высока!

И дело не в бесславной Крымской войне, давшей Британии лучший женский символ – Флоренс Найтингейл. Опять же, джентльмены, женщина! Дело в предопределенности действий разведки Ее Величества в России и Петербурге-Ленинграде.

Заспиртованная голова девицы Гамильтон, стоящая на полке в Кунсткамере, вусмерть накачанный водкой Кларедон, бедняга Аллен Кроми, в последний свой час бивший комиссаров на выбор, словно буйволов на сафари, – вот знаковые фигуры наших успехов!

Внезапно облако причудливой формы отвлекло Джейн от невеселых раздумий. Прямо над остывающим железным колпаком мансарды неспешно проплывал в сумеречном небе философски спокойный, гривастый Элиас. Джейн сразу же узнала своего пони, одного из лучших друзей детства. Лицо девушки осветилось улыбкой – сдержанной, но исполненной бесконечной теплоты и умиления.

Вместе с первыми солнечными стрелами наступающего дня к ней пришла жажда деятельности, усиленная осознанием своей решимости идти до конца и верой, что у нее достанет силы выполнить поставленную перед ней задачу: дискредитировать Маркова-старшего и, несмотря ни на что, сохранить случайно обретенное, но бесконечно дорогое чувство – безоглядную и ни на что другое в этой жизни не похожую любовь к Кириллу.

Каковы были истинные причины, что привели Кирилла за глухую ограду психиатрической лечебницы, Джейн приблизительно догадывалась. Его исчезновение в недрах психушки было настолько внезапным, неожиданным и обескураживающим для всех, с кем он общался, что для Джейн, человека профессионально близкого к технологиям сохранения государственных интересов, не составляло особого труда понять: именно она, скромная аспирантка Джейн Болтон, послужила тому единственной причиной.

Основные вопросы, не дававшие Джейн покоя, формулировались четко: кто, где и когда зафиксировал факт ее знакомства с Кириллом? Кто, где и когда рассмотрел в скромном частном контакте возможную угрозу государственной безопасности русских?

Аналитики из КГБ? Но это невозможнейший бред! Какой бы мощной ни была «Империя зла», физически невозможно установить плотный надзор за всеми, кто потенциально интересен иностранным разведкам! Маркова-старшего не трогали почти десять лет, старательно следили за натовскими и цэрэушными коллегами и, только став полностью уверенным в возможной эффективности агентских действий, руководство пошло на эту операцию.