Нина Васина - Правило крысолова Страница 25

– Не знаю, какая разница! Почему ты все время говоришь не о том? Дай мне закончить.

Собравшись и применяя для привораживания собеседника легкие движения ухоженных кистей рук (что должно, вероятно, свидетельствовать о его умении грамотно и не слишком навязчиво удерживать внимание), бдительно предотвращая попытки вопросов с моей стороны, не отрывая своих зрачков от моих, Павел заканчивает минут десять. За это время я успеваю справиться с болезненным удивлением от его внезапного откровения и даже сделать некоторые выводы:

– Пуговицу пришивала не я, значит, это была либо жена, либо духовная наставница Среда. Скорее всего – жена, я следую логике: для тела – я, для духа – Среда, для хозяйства – жена…

Жена знает обо мне – Субботе и о Среде… Среда знает о жене, но не знает обо мне… Я знаю о нас троих, это свидетельствует, что потребности плоти и бытовых удобств преобладают в мужчине над потребностями духа… Он не имеет понятия, кто пришил пуговицу, проявляя тем самым возмутительное равнодушие и убогость в восприятии нашего четырехмерного мира…

– Инга! Ты меня не слушаешь?

…Через час я разглядываю свою постель с наслаждением гурмана. Я люблю спать, люблю сны, никогда не боюсь просыпаться, а проснувшись, всегда радуюсь новому дню. И сейчас, стоя совершенно голой перед большой – три двадцать на три – кроватью, с капельками воды на теле после теплого душа, я расставляю руки в стороны, становлюсь на цыпочки и падаю лицом вниз на покрывало. Матрац подо мной дергается, подбрасывая тело, потом я катаюсь туда-сюда, захватив край покрывала, и оказываюсь в разноцветном шелковом коконе. Дернувшись несколько раз, убеждаюсь, что тело достаточно сковано. Это у меня с детства. Я всегда заматывалась в одеяло, чтобы не улететь во сне и не заблудиться. Последнее, что я делаю, – запоминаю, что за окном – вторая половина дня, пасмурно, там сентябрь срывает в судороге своих последних дней листья с деревьев, как ненужные уже объявления о приходе осени. Не успеет…

Пока сплю, я не знаю, что:

… мой отец провел ночь с моей матерью, после которой и у нее и у него остались на лице и на теле следы побоев…

… начальник следственного управления наконец справился с непонятным раздражением и чувством пережитого насилия, которые его не покидали с момента ухода бабушки. Он заставил себя вспомнить минуту за минутой их разговор, а вспомнив, страшно возбудился, потребовал к себе следователя Чуйкову Л.П. и нервно объяснил ей, что Изольда Францевна не могла опознать своего зятя по зубам, поскольку его тело лежало в морге без головы, а значит!.. Либо она видела его мертвую голову, либо издевается над офицером из органов, и в том и в другом случае похороны надо немедленно отменить, по Изольде Францевне сделать запрос, дело об убийстве супругов переставить из висяков в особо важные! Все!

… следователь Чуйкова Л.П., не обнаружив в морге тел Латовых, впала в состояние долго не проходящего удивления, потому что, даже позвонив в похоронное бюро «Костик и Харон» и получив достоверную информацию и копии квитанций за услуги, она так и не смогла объяснить необходимость столь поспешного рассветного захоронения с элементами языческого прахопоклонения (молодые люди из бюро насплетничали)…

… инспектор Ладушкин также настаивал на более тщательном расследовании убийства мужа и жены Латовых и разругался в больнице со следователем Чуйковой Л.С., применяя при этом грубые приемы жестикулирования, чем довел Чуйкову Л.С. до истеричных высказываний. Поскольку объяснить Ладушкину в гипсовом воротнике, что тела убитых уже захоронены в страшной и необъяснимой спешке, она так и не решилась, а дело это с обезглавленными трупами считала, учитывая всплеск сатанинских сект, совершенно безнадежным висяком…

… к соседке Ханны позвонил в дверь гость и, выслушав ее душераздирающий рассказ про убийство супругов, молча положил принесенные семь роз под дверь Латовых…

… мне много раз звонил по телефону Лом, потом он приехал и подсунул под дверь записку…

… улетели все лебеди с пруда…

Я проснулась оттого, что в дверь настойчиво звонили, и от ясного ощущения, что по мне кто-то ходит. Странный скрежет когтей по шелку, вот этот кто-то остановился на пояснице. Открыв глаза, я сначала, как всегда, уставилась на фотографию бабушки и дедушки в подростковом возрасте, потом, скосив глаза до болезненного ощущения, смогла разглядеть, что на моей спине стоит большой белый попугай. Он стоял на одной лапе, поджав другую к брюху, так что из перьев на животе свисали три коричневых когтя. Я пошевелилась. Попугай тут же распушил свой розовый хохол на голове, стал на обе лапы и еще решил придержать меня острым загнутым клювом.

– Брысь!..

Я начала кататься по кровати, чтобы размотать покрывало. Попугай воспринял это как приглашение к честному бою. С резкими громкими криками он взлетал и садился на меня, стоило только на секунду замереть. Размотавшись и улучив момент, я накрыла его покрывалом, а потом обложила трепыхающегося попугая со всех сторон подушками. Я собралась сначала выпить кофе, потом одеться и отнести его хозяйке, но задумалась, не нагадит ли он на кровать, пока я буду на кухне.

– Ты, поганая крикливая курица! – Погрозив трепыхающемуся под покрывалом комку, я с удовольствием потянулась – одна капля, только одна капля! И я выдеру весь твой розовый хохол на макушке!

Попугай тут же затих.

В дверь больше не звонили.

Я пошла на кухню и включила музыку.

Но спокойного кофе не получилось. Во-первых, на кухонном столе и на холодильнике я обнаружила серые кучки помета. Во вторых, на диске «классика» под номером один был Чайковский, и я сразу стала думать, не останутся ли в моей кровати после попугая живущие на нем насекомые?

Дело в том, что полгода назад Лом монтировал пляски увеличенных в сто пять раз блох под музыку Чайковского, и для меня эти чудовищные кровососы с фантастическими челюстями теперь были неотъемлемой частью любого произведения Чайковского.

Пришлось одеться, оставить кофе остывать, замотать попугая в покрывало, чтобы отнести его хозяйке. В этом был и приятный момент – я размахивала покрывалом, в котором попугай, как в мешке, трепыхался и квохтал, и получала от этого садистское удовольствие.

Открыв дверь, я как раз энергично разрабатывала начинающий заживать плечевой сустав, делая круговые движения рукой с замотанным в покрывало попугаем, поэтому не сразу заметила сидящего на ступеньке Павла.

– О! – радостно воскликнула я, продолжая вращательные движения рукой.

– Ты дома? – Он встал, а попугай, услыхав чужой голос, завопил в покрывале с отчаянием смертника. Павел от его крика дернулся, и на ступеньки попадали короткоствольные розы. Именно такие я и люблю – маленькие, полураскрытые. Тридцать две штуки. Это я потом посчитала, когда отдала попугая.

А сначала я решила побыстрей избавиться от орущей птицы.

Когда соседка открыла дверь, я жестом фокусника взмахнула покрывалом, попугай вывалился и побежал по полу, стуча когтями. А я все взмахивала разноцветным шелком, из которого вылетали белые перышки, а соседка с заплаканными глазами причитала, что попугай пропал так давно, что она уже предположила худшее, что она звонила мне в дверь, что она выпила пузырек валерьянки, что я – подарок господа. И если вернувшийся из плавания муж разрешит, они с удовольствием подарят дорогого попугая мне, раз уж он без меня жить не может…

– Двадцать семь, двадцать восемь… – Я ползаю по ступенькам, подбирая розы, – как хорошо, что ты меня разбудил, тридцать, тридцать одна… сейчас вечер или утро?

– Сейчас суббота, – тоном обделенного вниманием маленького мальчика сообщает Павел.

– О!.. – Я выпрямляюсь, подобрав последнюю розу.

Заметив на моем лице растерянность, Павел, поколебавшись, решительно входит в квартиру и обходит одну за другой комнату, кухню, ванную, туалет и кладовку. Все это – в полнейшем молчании, не выпуская из рук свой «дипломат». Он мою растерянность понял по-своему, уж не знаю, кого он хотел найти, может быть, мужчину четверга? А я просто лихорадочно вспоминала, есть ли у меня в холодильнике свежая клубника. Так… Апельсины есть, лимон есть, клубники нет. Выпив остывший кофе, вспоминаю о банке с персиковым компотом.

– Ты одна, – с оттенком разочарования в голосе сообщает Павел, оставив наконец свой «дипломат» и начав раздеваться. – Тогда почему так долго не открывала? Почему сняла постельное белье, когда я позвонил? А?

– Я спала.

В шкафу всегда висит наготове свободная вешалка для его пиджака. Того самого, на котором кто-то мастерски пришил пуговицу. Вторую сверху.

– А откуда у тебя живая курица? – Павел снял брюки и тщательно расправляет их перед повешением. На брюки прицепилось белое перо.

– Это не курица. Это попугай. Почему ты раздеваешься?

– Как это – почему? Ты и правда тогда после кафе завалилась поспать и до сих пор не вставала? Тогда я должен тебя удивить. Сегодня суббота. Утро, – он смотрит на часы и начинает расстегивать ремешок на запястье, – половина одиннадцатого. Сознаюсь, что твое предложение провести три дня в постели я воспринял как шутку и не предполагал…