Марио Пьюзо - Последний дон Страница 26

Клавдия Де Лена познакомилась с Вейлом, когда ее наняли, чтобы сделать из его нашумевшего романа киносценарий. Ей всегда нравились книги этого писателя. Все его фразы были так музыкальны, что перетекали одна в другую, подобно нотам, создавая единую мелодию. Он хорошо знал жизнь и умел разбираться в людских трагедиях. Свежесть и новизна его восприятия поражали Клавдию не меньше, чем сказки, которыми она зачитывалась в детстве. Перед тем как встретиться с ним в первый раз, она трепетала, но в жизни Эрнест Вейл оказался совершенно иным человеком, нежели тот, каким она его себе представляла.

Вейлу не так давно исполнилось пятьдесят, и в его внешности не было ни намека на изящество, которым блистал его слог. Он был невысок ростом, тяжеловат, а на макушке у него сверкала плешь, которую он даже не пытался маскировать. Возможно, он понимал и любил создаваемых им книжных персонажей, но к мелочам повседневной реальной жизни относился совершенно наплевательски. Эта его черта, сродни детской непосредственности, неоспоримо прибавляла ему шарма. Только познакомившись с ним поближе, Клавдия разглядела под этой видимой простотой глубокий и острый ум, общение с которым доставляло ей неизъяснимое наслаждение. В остальном же он умел быть по-детски смешным и трогательно, тоже как ребенок, эгоистичным.

В тот день, когда они познакомились за завтраком в ресторане «Поло», Вейл выглядел счастливейшим из людей. К этому времени написанные им книги уже завоевали для него устойчивую репутацию у критики и принесли ему неплохие, хотя и не огромные, деньги. А недавно вышел его последний роман, который имел оглушительный успех, в мгновение ока стал бестселлером, и теперь кинокомпания «ЛоддСтоун» собралась его экранизировать. Вейл сам написал сценарий, и сейчас Бобби Бентс и Скиппи Дир на пару заливались соловьями по поводу того, насколько он удачен. К своему изумлению, Клавдия увидела, что Вейл наслаждается этими похвалами, будто какая-то звездочка, которую режиссер хвалит за удачные пробы, чтобы половчее затащить в постель. Если Вейл принимает эту болтовню за чистую монету, то для чего, по его мнению, на эту встречу пригласили ее? Клавдия испытывала отвращение из-за того, что похвалы расточают те самые Бентс и Дир, которые днем раньше сказали ей, что сценарий – «кусок дерьма». Сказали это не со зла и без стремления кого-то оскорбить. «Кусок дерьма» означает нечто не слишком удачное.

Вейл выглядел каким-то беспризорным, но это не вызвало у нее чувства отторжения. В конце концов, она и сама была беспризорной до тех пор, пока не расцвела и не возродилась к жизни под скальпелем своего хирурга. Наоборот, доверчивость и энтузиазм этого человека даже подкупали.

– Эрнест, – продолжал тем временем Бентс, – мы попросили Клавдию помочь тебе. Она истинный умелец, лучшая в своем бизнесе и сумеет сделать из картины настоящую конфетку. Я уже сейчас предчувствую грандиозный успех. И запомни: тебе принадлежат десять процентов с чистогана.

Клавдия видела, что Вейл заглотил наживку. Бедный олух, даже не понимает, что десять процентов чистой прибыли – десять процентов от ничего.

Было видно, что Вейл испытывает неподдельную благодарность за предлагаемую помощь.

– Это здорово. Я наверняка смогу многому у нее научиться. Писать сценарии, наверное, гораздо веселее, чем книги, но для меня это совершенно новое дело.

– Эрнест, – заговорил Скиппи Дир, – у тебя к этому врожденный талант. Ты почерпнешь для себя много нового. И главное, благодаря этой картине ты сможешь разбогатеть – особенно если она станет бестселлером или, еще лучше, получит приз Киноакадемии.

Клавдия с любопытством наблюдала за мужчинами. Двое жуликов и один лопух – вполне обычное для Голливуда трио. А разве сама она не была дурой? Разве в свое время Скиппи не трахнул и ее тоже – и в прямом, и в переносном смысле? И все же она невольно восхищалась Скиппи: он выглядел искренним, как ребенок.

Клавдия знала, что над этим проектом нависла серьезная опасность. Ей было известно, что за ее спиной над сценарием уже трудится несравненный Бенни Слай, пытающийся превратить интеллектуального героя Вейла в расхожую Дешевку, сделать из него некую помесь Джеймса Бонда, Шерлока Холмса и Казановы. Если ему это удастся, от книги Вейла останется только скелет.

Так что, когда Клавдия согласилась поужинать этим вечером с Вейлом, чтобы обсудить их совместную работу над сценарием, ею двигало исключительно чувство жалости. Одна из тонкостей этой работы состояла в том, чтобы с первого же момента исключить из взаимоотношений с соавтором любые романтические отношения, и этой цели женщина добилась, делая себя как можно более невзрачной перед каждой встречей с писателем. Она не могла позволить себе увлечений в ходе работы. Они ее отвлекали.

К ее вящему удивлению, два месяца совместных трудов положили начало продолжительной дружбе. Когда в один прекрасный день их обоих вышвырнули из проекта, они вместе отправились в Лас-Вегас. Клавдия всегда испытывала пристрастие к азартным играм, да и Вейл этим грешил. В Вегасе она познакомила его со своим братом Кроссом и была немало удивлена тем, что мужчины сразу же поладили. Она не видела никаких оснований, на которых могла бы держаться дружба этих, до такой степени разных, людей. Эрнест являл собой образчик интеллектуала, которому не было дела до спорта или гольфа. Кросс за многие годы не прочитал ни единой книги. Пытаясь найти этому объяснение, она обратилась к Эрнесту.

– Он любит слушать, а я люблю говорить, – сказал тот.

Такое разъяснение показалось ей на диво неестественным, и она обратилась с тем же вопросом к Кроссу. Хотя он и ее брат, но до сих пор оставался для Клавдии загадкой. Тщательно обдумав ответ, он сообщил:

– За ним можно не присматривать. Он не пытается ничего выудить.

И Клавдия тут же поняла, что брат совершенно прав. Для нее это стало поразительным открытием. Эрнест Вейл, к его собственному несчастью, являлся человеком, не обладавшим никакими потаенными желаниями.

Ее роман с Эрнестом Вейлом был не таким, как прочие. Будучи писателем с мировым именем, Вейл все-таки не пользовался в Голливуде никаким влиянием. Более того, у него не было дара общаться с людьми. У всех, с кем он сталкивался, Вейл вызывал исключительно чувство отторжения и антипатию. Его журнальные статьи, посвященные наболевшим внутренним проблемам страны, всегда отличались политической неграмотностью, но по странной иронии вызывали злость всех противоборствующих сторон. Он глумился над демократическими процессами, происходящими в Америке; рассуждая на тему феминизма, он утверждал, что женщины до тех пор будут оставаться в подчинении у мужчин, пока не сравняются с ними физически, и советовал феминисткам организовать военизированные тренировочные группы.

Обратив как-то раз свое внимание на расовые проблемы, он написал лингвистическое эссе, в котором предложил чернокожим называть себя «цветными», поскольку слово «черный» ассоциируется со множеством неприятных вещей – черные мысли, черный день, черная ночь – и в самом этом слове изначально заложен негативный смысл, кроме тех случаев, когда оно используется в таких выражениях, как, например, «простое черное платье».

Однако, не остановившись на этом, Вейл предложил применять слово «цветной» по отношению и ко всем средиземноморским нациям, включая итальянцев, испанцев, греков и многих других. Стоит ли говорить, что эта писанина вызвала ярость у обеих сторон – и у чернокожих, и у тех, кто всегда считался белым, а теперь стараниями Вейла должен был бы перебраться в категорию «цветных».

Затем Вейл обратился к классовым проблемам и заявил, что состоятельным людям в обязательном порядке надлежит быть жестокими и безжалостными, а все бедные непременно должны быть преступниками, поскольку им приходится бороться против законов, написанных богачами, которые стремятся защитить свои богатства. С его слов выходило, что усилия, направленные на поднятие всеобщего благосостояния, являются всего лишь взяткой, предназначенной для того, чтобы удержать нищие классы от бунтов и революций. По поводу религии он заявил, что ее следует прописывать в определенных дозах, подобно лекарству.

К сожалению, никто и никогда не мог понять, шутит ли он или действительно так думает. Ответ на этот вопрос нельзя было найти и в его романах, поскольку ни в одном из них подобных эксцентрических утверждений не содержалось.

Однако случилось так, что Клавдия не пополнила ряды его ненавистников. За время их совместной работы над сценарием по его бестселлеру между ней и Вейлом установились очень близкие отношения. Он был идеальным учеником, относился к ней с величайшим почтением, а она, со своей стороны, ценила мрачноватые шутки Вейла и его озабоченность социальными проблемами. Клавдию удивляло беспечное отношение писателя к тем реальным деньгам, которые у него были, и гипертрофированная озабоченность по поводу денег вообще, его детская наивность во всем, что касалось окружающего мира и того, что им правит, в особенности – в Голливуде. Они сошлись настолько близко, что Вейл попросил, чтобы Клавдия дала ему почитать свою книгу. Она выполнила эту просьбу и была поражена, когда на следующее утро он явился на киностудию с письменными комментариями относительно ее опуса.