Наталья Андреева - Вид на жительство в раю Страница 26

— А минеральной?

— Давайте! — обрадовался он. Пока пил воду мелкими глотками, она рассказывала:

— Ничего плохого сказать про Марину не могу. Аккуратная. Я заходила к ней за деньгами в первую субботу каждого месяца. Предварительно позвонив. Иногда, если была занята, она просила прийти вечером в воскресенье. Но плату вносила в срок, аккуратно. В квартире был порядок. Я всегда считала, что с жиличкой мне повезло. И все так говорили.

— Все?

— Вы думаете, я одна этим занимаюсь? Квартиры сдаю?

— Квартиры?

— Ну что вы на меня так смотрите! Я заработала деньги, вложила их в недвижимость. Это надежнее, чем в банке. И доходнее. Не на пенсию же мне жить!

— Ну, до пенсии вам далеко, — прищурившись, посмотрел на нее Собакин. А женщина собою недурна. Откуда, интересно, деньги, чтобы вложить их в недвижимость? Но это не его дело. Собакин вздохнул: — Значит, она была аккуратна. И вдруг исчезла.

— Да. В первую субботу месяца, а это было седьмое января, я ей позвонила. Телефон не отвечал. Я подумала: Рождество. Ну, уехала. Подождала до девятого. Десятого ведь на работу.

— Кому?

— Что вы меня на слове ловите!

— Извините. Продолжайте.

— Девятого вечером я позвонила — телефон не отвечает. Вот тогда я заволновалась. Взяла ключи и пошла туда. Денег мне за январь не заплатили, и я посчитала, что квартира теперь находится в моем распоряжении. И вошла.

— Что вы там увидели? — подался вперед Собакин.

— Бардак! Вещи разбросаны, на мебели недельный слой пыли. Я подумала, что на нее это не похоже. Обшарила все, и…

Елена Викторовна осеклась. Покосилась на Собакина. Тот кивнул: продолжайте.

— В конце концов, я имею право. Квартира-то моя. Мне за январь не заплатили. Значит, имею! Никаких документов я не нашла, из чего сделала вывод, что жиличка сбежала. Даже не поставив меня в известность!

— А должна была? — с иронией спросил Собакин.

— У нас была договоренность. За месяц перед тем как съехать она обещала предупредить. И вдруг исчезла. Я от Марины этого не ожидала. — Елена Викторовна поджала губы. — А тут сосед. Сменщику, мол, квартира нужна. Русские, с Севера, один ребенок. Ну я и… Отчего людям не помочь?

— Все правильно. А Марина больше не объявлялась? За вещами, к примеру? Ведь в квартире остались ее вещи.

— Какие там вещи! Барахло! Раньше можно было бы в коммиссионку отнести, а сейчас… — Она вновь осеклась. — Я ничего не брала! Новые жильцы все запихнули на антресоли, думаю, часть выбросили. Что они не отнесли на помойку, то я отнесу. Вот и все.

— Вот и все, — эхом откликнулся Собакин. -А человек исчез. В квартире, где он жил, сделали ремонт, вещи запихнули на антресоли, и — никаких следов.

— Бывает. — Елена Викторовна пожала плечами.

— Что ж, не буду вас больше беспокоить. Но если она вдруг объявится…

— Через полгода?

— Всякое бывает.

— Хорошо, я вам позвоню.

— И если вдруг вспомните что-то важное. Я оставлю номер своего мобильного телефона. В любое время.

— Хорошо.

Уже в дверях он спросил:

— Скажите, а ее никто не искал?

— Милиция искала.

— Милиция?

— Родственники подали заявление в милицию. Они приходили. Один раз. Я рассказала то же самое.

— А кроме милиции?

— Нет. Больше никто не искал.

А вот это немного странно. Если кто-то охотился за фирмой Конанова, он должен был попытаться найти сбежавшего юриста. Но ведь это не единственный канал. Что может знать квартирная хозяйка? У Марины Юрьевны наверняка были подруги. Их бы поспрашивать.

Собакин распрощался и вышел на улицу. Ярко светило солнце. Он сделал все, что мог. И для Кошкина тоже, несмотря на свою к нему неприязнь. Завтра надо поехать к нему в СИЗО, вызвать на допрос и поставить перед фактом. Марину Юрьевну видели четвертого января, в то время как убийство супругов Конановых случилось третьего. Это противоречит показаниям Ильи Валентиновича. Вот так. Но это будет завтра. С утра.

Он должен узнать еще одну вещь. Сделать запрос в банк, где был открыт счет на имя Марины Юрьевны. Это стоило Собакину нервов и времени. Получить санкцию было непросто, а в банк он успел еле-еле. Под конец рабочего дня. Подробную информацию ему дать отказались. Но то, что ему было нужно, Собакин узнал. В январе месяце со счета главного юриста фирмы Конанова были сняты все деньги. Она не оставила ни копейки. Что подтверждало версию: Марина Юрьевна в бегах. Кошкину теперь придется непросто.

…Но утром его ждал сюрприз. Какое-то время Собакин даже не мог поверить в то, что случилось. И несколько раз переспросил в телефонную трубку:

— Что ты сказал?! Что?!

Потом долго сидел, обхватив руками голову. И так бывает. Бывает и так. Потом встал и вышел в коридор. Он направлялся к Василию Семенову.

В РАЮ

До обеда я не отходила от его постели. Обтирала водой с уксусом, меняла на лбу компрессы. Температура не повышалась, но и не опускалась. Я подумала: состояние стабильное, а это значит… Это значит, что я могу сбегать в аптеку. В аптеку?

Я задумалась. Она убита. У меня есть ключ от ее квартиры. Я знаю адрес. Она убита, а я жива. Мне могут понадобиться вещи, документы. Это воровство, но ведь Галя Зайкина умерла. Все будут думать, что Марина Юрьевна, юрист фирмы ее мужа, жива. И должны так думать. Для этого надо съездить к ней на квартиру и взять кое-какие вещи. Имитировать побег. Ведь милиция думает, что это заказное убийство, и заказали Михаила Конанова конкуренты. Надо поддерживать эту версию. Хозяин фирмы убит, а напуганный юрист сбежал. Надо ехать.

Я вошла в комнату и тихо позвала:

— Андрей.

— А? Что? — Он открыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

— Сносно.

Он не умел жаловаться. Лежал с опухшей рукой, с высокой температурой — и ни звука. Я подошла, положила руку на его лоб. Марлевая повязка была сухой.

— Сейчас сменю компресс.

— Спасибо.

Я поменяла повязку на влажную и просительно сказала:

— Мне надо отлучиться. Часика на два. В аптеку и… по делам.

— Твоя мама беспокоится?

— Что?

— Ты не приехала. На вокзал за билетом, да? Хочешь уехать?

— Пока ты не поправишься, я никуда не уеду. Если ты, конечно, не возражаешь.

— Не возражаю.

— Значит, я остаюсь здесь на несколько дней. Должен же кто-то ходить за хлебом, варить тебе бульон, делать морс, — защебетала я.

— Спасибо.

— Ты уверен, что за два часа с тобой ничего не случится?

— Уверен. Подумаешь, температура!

— Э, нет, милый. Это не шутки.

Я машинально назвала его «милый». Как будто мы были знакомы сто лет. Как будто была его женой. Спохватилась и вновь защебетала:

— У тебя перелом, опухоль, тебе необходимо принимать антибиотики. Чтобы не было заражения крови. И как можно больше пить. Я все оставлю под рукой. Ты не вставай.

Я огляделась. Приметила у стены журнальный столик и кинулась к нему. Движения мои были суетливыми, нервными. Андрей внимательно следил за мной из-под опущенных век. Его здоровая рука опять полезла под подушку. Я скинула в кресло лежащие на столике книги и подтащила его к дивану. Порядок наведу потом. Поставила столик у изголовья и сказала:

— Вот так будет лучше.

Потом я разложила градусник, марлю, чайную ложку, принесла из кухни миску с водой, кувшин с морсом, супницу, чашку. Он вынул руку из-под подушки и тихо спросил:

— Ты вернешься?

— Конечно. Мне и в самом деле надо в аптеку.

— И все? — Его взгляд был странным.

Я вдруг подумала, что у него очень красивые глаза. Большие, светлые. А ресницы длинные и пушистые, хотя тоже светлые. Отвела глаза и наткнулась взглядом на голый торс. И вдруг вспыхнула. Полдня я обтирала его водой с уксусом и не чувствовала ничего, кроме сострадания. И вдруг пробило! Я увидела, что у него развитая мускулатура, широкие плечи и очень красивые руки. Волос на теле практически нет, лишь темные ореолы вокруг сосков. Кожа светлая, лоснится от пота, и кажется, что он намазан маслом. Отчего мускулатура рельефнее, а впадины заметнее. Я не любительница постельных сцен и могу сказать честно, что видела такое впервые в жизни. То есть откровенно рассматривала. Это было странное чувство. Мужа я любила, но рассматривать его, тем более обнаженным до пояса, мне и в голову не приходило. А если случалось видеть Михаила Конанова без майки, я думала о его гипертонии и больных почках. «Надо бы ему похудеть», — вот какой мыслью заканчивалось мое мимолетное разглядывание супруга. На этот раз все закончилось не этим. Мыслями, от которых, собственно, я и вспыхнула, а потом вскочила со словами:

— Мне надо бежать.

И ринулась в прихожую. Все, что случилось потом, я проделала на автопилоте. Даже не думала выдавать себя за нее. Слово «Ахмурина» исчезло из моих мыслей само собой. Ведь она убита, ее теперь можно только пожалеть. О мертвых либо хорошо, либо ничего. Я чувствовала к сопернице жалость. Такая молодая, красивая, перспективная. И — лежит теперь в морге с лицом, на которое страшно смотреть, так оно изуродовано двумя пулями.