Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного Страница 26

– Я все же кое-что могу… Я тебе этот разговор никогда не забуду.

– Взаимно. Разошлись, как в море корабли. Зря ты так. Папа. Могли бы договориться.

– С тобой? Никогда!

– Это был твой выбор.

Эдик ушел, а Георгий Эдуардович еще долго не мог прийти в себя. Видимо, домочадцы переживали, как поговорят отец с сыном, потому что минут через пять в кабинет заглянула взволнованная Нелли Робертовна.

– Георгий? Все в порядке?

– Зайди, пожалуйста.

– Что случилось?

– Где Маруся?

– Ушла к себе. С Эдиком что-то? Он опять проигрался в карты?

– Послушай, ты кому-нибудь говорила, что писала… помогала мне писать диссертацию?

– Нет, не думаю. Просто все видели, как мы вместе работаем.

– Но там стоит только мое имя. И на книгах тоже.

– Какие пустяки!

– Ты покупала меня, Нелли? Зачем?

– Ты говоришь это таким тоном… Хочешь, чтобы я ушла из этого дома?

– Да. Наверное, теперь хочу.

– Но это жестоко! Я тебе больше не нужна?

– Ты ставишь меня в неловкое положение… – простонал Георгий Эдуардович.

– А ты меня?

– Разве тебе жить негде? Или не на что? Ты же умная женщина! В антиквариате разбираешься, как сказал Эдик. Найдешь чем жить.

– А Настя? Девочка привыкла жить здесь.

– Девочка! Да ей уже двадцать восемь! Хватит ее опекать! Девке замуж давно пора, детей рожать! Или она, как и ты, не может?

– С каких пор ты стал таким резким?! – вспыхнула Нелли Робертовна. – У тебя появилась женщина? И она ни с кем не хочет делиться? Не Наталья ли это опять? То-то она здесь крутится!

– Да что с вами со всеми происходит?! – в отчаянии вскричал Георгий Эдуардович. – Вы словно помешались на этих деньгах!

– Я вовсе не из-за денег, – тихо сказала Нелли Робертовна. – Это мой дом, моя семья. И я хочу здесь остаться.

– Но мой отец этого не хотел. Надо уважать волю покойного. – Они какое-то время молчали, Нелли Робертовна кусала губы. – Я хотел поговорить с этой девочкой, с… с Марусей. Почему-то она не просит краски. Тебе не кажется это странным? Ведь ее мать писала, что девочка не расстается с ними ни днем ни ночью, и рисование – единственная ее страсть.

– Родители склонны преувеличивать.

– Я все-таки зайду к ней. Как думаешь, не помешаю?

– Ты меня расстроил, Георгий. Очень расстроил, – невпопад сказала Листова.

– По крайней мере, теперь ты знаешь, чего я хочу.

Он вышел из кабинета, обойдя Нелли Робертовну, словно неодушевленный предмет. Словно вещь, вышедшую из употребления и потерявшую свою ценность.

– Ну, уж нет, – вскинулась она, услышав, как хлопнула дверь. – Разговор еще не закончен!

Вторая половина дня

Олимпиада Серафимовна подстерегла сына в коридоре:

– Жора, задержись на минутку, пожалуйста.

– Да, мама? Что ты мне хотела сказать?

Возмущенно качнулись огромные серьги:

– Тебе не кажется, что девочка слишком много ходит? Ей надо лежать, а она бродит по дому, по саду. Меня это беспокоит.

– Боишься, что догадается, сколько здесь дорогих вещей, и оценит наконец истинные размеры наследства?

– Это не смешно! Ты должен как можно дольше держать ее в неведении и при разделе имущеста наиболее ценные вещи оговорить себе. Она все равно в этом ничего не понимает! А ее мать тем более!

– И ты туда же, мама!

– Что значит, туда же? Я уже пожилая женщина и не отличаюсь крепким здоровьем. Я хочу прожить остаток дней, ни в чем не нуждаясь. Вместе с тобой.

– А если я вдруг снова женюсь? И моя жена тоже захочет жить вместе со мной? Как вы с ней поладите? Ты выжила первых моих двух жен. В третий раз я этого не допущу.

– Что?!

– Мне только пятьдесят лет, я еще не потерял надежды на семейное счастье.

– По-моему, Веры Федоровны и Натальи достаточно для того, чтобы понять: семейная жизнь, Жора, это не твое!

– Тебе не угодишь, мама. Две женщины, обе такие разные. Впрочем, что я говорю? Какие же они разные? Но в третий раз мне наверняка повезет! Может, и ребенок родится нормальный? Я учту свои ошибки и воспитаю его так, чтобы потом не было стыдно.

– Георгий, не вздумай делать глупости!

– Мама, я хочу поговорить наконец с Марусей.

– Что ж. Иди, сын. Но помни!

В голосе Олимпиады Серафимовны прозвучала угроза. «Что ж так не везет-то сегодня? – поморщился Георгий Эдуардович. – Еще один неприятный разговор. И Эдик с его разоблачениями… Невольно насторожишься. Почему же Маруся до сих пор не попросила кисти и краски?»

Он осторожно постучал в дверь ее комнаты.

– Да-да! Войдите! – раздался испуганный женский голос.

Георгий Эдуардович, чувствуя смятение и неловкость, приоткрыл дверь. Девушка сидела на кровати, натянув одеяло до самого носа, и смотрела на него с испугом.

– Э-э-э… Как ты себя чувствуешь? – промямлил он.

– Спасибо, хорошо.

Как чужие. А чего он, собственно, ожидал?

– Тебе не принести краски, мольберт, холсты? Из окна открывается прекрасный вид. Да и в саду красиво. Не хочешь что-нибудь написать? Пейзаж, например? Я видел твои рисунки. Это просто чудо! Тебе надо учиться. Я позвоню Эрасту Валентиновичу, он приедет. Давно хотел с тобой познакомиться. Это известный искусствовед, критик, друг моего… нашего с тобой отца. Так как? Сходить за красками?

– Нет!

– Но почему?

– Я… Настроения нет.

– Как же ты похожа на свою маму! Я имею в виду девушку со знаменитого портрета в розовых тонах. Ну, просто одно лицо!

– Да. Все так говорят. В смысле, что похожа.

Она чуть не плачет. Сидит, уставившись в окно, плечи вздрагивают. Что он такого сказал?

– Майя?

– Да?

– Ведь тебя Майей зовут?

– Откуда вы знаете?!

Странно, но она почувствовала облегчение: наконец-то! Конец вранью! Это не ее амплуа, она не авантюристка.

– Эдик сказал. Он встретил в поезде настоящую Марусю Кирсанову.

– Я знаю. Она забыла в поезде сумочку с письмами отца и его фотографией, а у меня на вокзале украли все документы. Вот Нелли Робертовна и подумала, что я – это Маруся. Мне вещи собирать? – Она привстала.

– Куда же ты пойдешь?

– Если дадите денег на билет, поеду домой. Я вам вышлю, клянусь! Я работаю. Зарплата, правда, маленькая, но я накоплю! Я все верну!

– Постой… Не могу прийти в себя… Зачем же ты врала?

– Я думала, что вы за лечение платить не будете. А у моих родителей денег нет. И мама больше никогда не отпустит меня в Москву, если узнает.

– Далась тебе эта Москва!

– Вы не понимаете… Только тут и есть настоящая жизнь. Здесь все: театры, лучшие университеты, музеи, выставки. Красная площадь, Александровский сад, Третьяковская галерея. Когда едешь в поезде, кажется, что он уносит тебя не куда-нибудь, а в сказку. Я виновата… Не подумала… Сама не ожидала, что могу жить в чужой семье, откликаться на чужое имя. Хотя, мама всегда называла меня Марусей.

– Вот она, провинциальная наивность! Ты хотя бы понимаешь, что ты сделала?!

– Да… Отпустите меня, пожалуйста!

Георгий Эдуардович всерьез задумался. Потом сказал:

– Майя, мы пока никому ничего не скажем. До завтра. А завтра я что-нибудь придумаю. В конце концов, тебя сбила наша машина, и Миша виноват.

– Это я виновата, я! Дуреха, растяпа. И врушка к тому же…

– Майя, а как же портрет?

– На портрете моя мама. Это правда.

– Не понимаю… А как же мать Марии Кирсановой? Что, у отца в том провинциальном городе был не один роман, а два?

– Не знаю. Мама никогда ничего не рассказывала.

– Послушай, а ты не знаешь, где настоящая Маруся Кирсанова?

– Не знаю. Они сорвали стоп-кран и сошли с поезда. Эдик и Маруся.

– Какой мерзавец! Ну, ничего, я найду на него управу! А ты отдыхай и пока никому ничего не говори. Сиди в своей комнате.

– Спасибо вам. Вы хороший.

– Да и ты славная девушка. Надо было с самого начала рассказать всю правду Нелли. Она тоже не злодейка, не оставила бы тебя без помощи.

– Я все равно бы призналась. Не выдержала бы. Хотелось только немного подлечиться.

– Я все понял. Отдыхай.

Он вышел, вздохнув с облегчением. Славная девушка, жаль, что она не Маруся Кирсанова. Майя это сделала не со зла, просто растерялась. Все еще можно исправить. Надо крайне аккуратно поговорить с Нелли, она добрая, она поймет. А вот остальные… Собственно, из-за них и придется молчать до завтра. Дамы, обе бывших жены и мать, способны закатить скандал. Георгий Эдуардович вновь поморщился: тут без поддержки Нелли не обойтись.

Потом он вспомнил о старшем сыне и пришел в ужас. Если Эдик взял в оборот настоящую Марию Кирсанову, покою в семействе Листовых придет конец. Будет скандальный раздел наследства, будут бесконечные суды, ссоры, а как же новая любовь? Как же женщина, которую он рассчитывает ввести в семью? Разве она выдержит это? Наконец-то встретилось доброе, чистое существо, а главное, бескорыстное, разделяющее его идеал скромного существования в уединении, в работе над новой книгой, на этот раз действительно гениальной. Господи, дай силы! Как все запуталось! Отец, зачем ты это сделал?..