Эстель Монбрен - Убийство в доме тетушки Леонии Страница 26

— Мы сейчас уйдем, — спокойно прервал его Жан-Пьер Фушру. — Будьте любезны, дайте нам знать, когда господин де Шарей будет в состоянии подписать свои показания, чтобы мы могли прислать служащего судебной полиции для составления протокола. Не утруждайте себя, мы найдем выход… Инспектор…

Лейла Джемани уже закрыла свой блокнот, поднялась и последовала за комиссаром, вежливо кивнув на прощание господину де Муазандьеру. Комиссар шел широким неровным шагом, выражение его лица было замкнутым и непроницаемым. На обратном пути он не проронил ни слова. Когда Лейла, заметив машину, проскочившую знак «стоп» на перекрестке, воскликнула: «Это же профессор Вердайан!» — комиссар лишь пожал плечами. Только когда вдали показалась деревня, он отдал короткий приказ:

— В жандармерию.

Глава 18

Ферму Тесандье и в самом деле оказалось непросто найти, несмотря на карту и объяснения словоохотливой хозяйки кафе «У вокзала». Два раза переехав через автостраду, профессор Вердайан свернул наконец на местную дорогу, но слишком быстро для того, чтобы Жизель смогла разобрать ее номер на километровом столбе. Потом он съехал на какую-то тропинку, показавшуюся ему правильной и приведшую их на берег грязного пруда, где меланхоличные вороны, черными гроздьями усыпавшие голые ветви тополей, громко протестовали против подобного вторжения.

Разбрызгивая грязь, профессор Вердайан из последних сил развернул машину и поехал в обратную сторону, в северном направлении, свернул на другую тропинку, поразительно похожую на предыдущую, заведшую их в другой тупик — к заброшенному сараю, на болтающейся двери которого было горделиво выведено: «Частная собственность. Не входить».

— Черт возьми, где мы находимся? — взорвался профессор. — Карта совершенно бесполезна, если по ней нельзя отличить одну дорогу от другой.

Нельзя сказать, чтобы Жизель безупречно ориентировалась на местности, но она немного знала эти края и рассудила, что лучше всего будет вернуться к развилке национальной дороги, чтобы уже оттуда искать второй перекресток, обозначенный на рисунке, служившем им планом.

Покружив — вещь парадоксальная в этом районе, где все порезано на прямоугольники и квадраты, — еще с полчаса, они наконец выехали на пересечение трех проселочных дорог, где старый деревянный щит указывал направление на Ламус.

— Мы вот здесь, — осторожно предположила Жизель, тыча пальцем в синий крестик на разложенной у нее на коленях карте.

— Я и сам вижу, — неискренне ответил профессор.

И, в последний раз нажав на газ, так что чахлая рощица затрепетала, он двинулся в направлении редких обиталищ, ярко-красные крыши которых напомнили Жизель игрушечные домики, которые продают и покупают в игре в «Монополию».

Сама ферма состояла из двух глинобитных строений и огромного амбара. Когда профессор и Жизель выходили из машины, посаженная на цепь фламандская овчарка грозно залаяла. В ту же минуту дверь одного из строений отворилась, на пороге появилась девочка в синем фартучке, с торчащими в разные стороны косичками, и властно прикрикнула на собаку:

— Шани, замолчи! Альбера разбудишь.

С одного взгляда она оценила изящные туфли молодой женщины и полосатый костюм ее спутника и с комичной серьезностью ребенка, облеченного доверием взрослых, констатировала:

— Вы из города.

— Из Парижа, — уточнил профессор Вердайан без намека на улыбку. — Это ферма Тесандье?

— Да, — подтвердила она. — Вы из страховой компании?

— О нет. — Профессор Вердайан был слегка сбит с толку апломбом этой молодой особы. — То есть… Мы хотели бы поговорить с Альбером.

— Брата нет дома, — твердо произнесло дитя, отводя глаза и теребя уголок фартука.

— Но ты только что сказала собаке…

Поняв всю абсурдность этих слов, профессор Вердайан осекся.

Жизель решила вмешаться, спросив как можно мягче:

— Как тебя зовут?

— Элоди, — ответила малышка.

— Какое красивое имя, Элоди. Как музыка. Твоих родителей, наверное, нет дома?

Элоди поколебалась немного, покачала головой и наконец произнесла:

— Они в Курвиле.

И, как заученный урок, быстро добавила:

— Они скоро вернутся.

— А почему ты не в школе? — ласково удивилась Жизель.

— Это все потому, что у меня была свинка, — объяснила девчушка, заставив профессора Вердайана сделать шаг назад. — А вчера ночью у меня был приступ астмы из-за…

Раздраженный всеми этими прелиминариями и не имея ни малейшего желания выслушивать весь перечень детских болезней в семье Тесандье, профессор решил форсировать события и строго прервал ее:

— Нам очень важно поговорить с Альбером. Мы можем войти?

Личико Элоди тут же замкнулось, и она готова была укрыться за дверью, если бы Жизель не сохранила присутствия духа и не помахала у нее перед носом самым древним искушением:

— Хочешь конфетку?

Она вытащила из сумки коробочку кисловатых пастилок и сняла золотистую крышку. Сообщив: «Мне больше нравится Карам бар», — Элоди двумя перепачканными в чернилах пальчиками осторожно взяла зеленый шарик, надеясь, что он окажется мятным, — сначала поколебавшись между двумя красными, про которые она никак не могла решить, какие они — вишневые или малиновые.

— Можешь взять всю коробку, — сказала Жизель, тронутая самообладанием, которое проявила девчушка в этом поистине корнелевском для ребенка выборе.

Ее щедрость была вознаграждена радостной улыбкой и неожиданно последовавшим разрешением:

— Вы можете войти.

Не веря своим ушам, слегка уязвленный успехом, которого так легко добилась Жизель, профессор Вердайан процедил сквозь зубы: «Вам надо было писать диссертацию по детской психологии, мадемуазель Дамбер», — и направился к двери.

— Не вы. Мадемуазель, — было сказано ему не терпящим возражений тоном.

Профессору Вердайану достало ума расслышать в решительном голосе Элоди непреклонное упрямство оскорбленного ребенка, и он капитулировал, сказав Жизель:

— Я буду в машине. Приходите, когда…

— Естественно, — чуть поспешно согласилась молодая женщина, следуя за Элоди на кухню.

Освещенная двумя окнами, где на подоконниках пышно цвела поздняя герань, большая комната, в которой очутилась Жизель, явно была сердцем всего дома. В центре стоял огромный дубовый стол, окруженный восемью плетеными стульями. Старую раковину оживлял фриз из белых и синих фаянсовых плиток, а обыденность кухонных приборов скрадывалась на фоне огромного каменной кладки камина, где, потрескивая, полыхали дрова. Вкусный запах горячего хлеба пропитал все вокруг, и на вопрос «Хотите кофе?» Жизель, не раздумывая, ответила утвердительно.

Элоди открыла стенной шкаф, достала чашку и жестянку с сахаром, вынула ложечку из ящика и водрузила все это на стол, после чего старательно наполнила чашку до краев черной жидкостью из поющего кофейника.

— Спасибо, — поблагодарила Жизель. И добавила с заговорщицкой улыбкой: — Надо оставить немного Альберу.

Девочка ответила ей такой же улыбкой и прошептала:

— Он спит. Я его охраняю.

«От чего?» — невольно подумалось Жизель.

— Он болен?

— Это был несчастный случай, — объяснила Элоди, нахмурив тоненькие бровки над карими, напоминавшими беличьи, глазами. — Мама дала ему успокаивающий отвар.

Именно в этот момент взгляд Жизель случайно упал на рисунок, который Элоди, вероятно, закончила бы, не помешай ей тявканье собаки. Человек в маске, весь в черном, в пучке ярко-желтых лучей угрожал длинным кинжалом кому-то, простертому у его ног. На заднем плане виднелись колеса перевернутого красного мотоцикла, тонкий серп луны и пара звезд. Неожиданно на Жизель снизошло озарение, и она интуитивно поняла, в чем дело.

— Ты очень хорошо рисуешь, Элоди, — произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал естественно. — Это Альбер? — спросила она, пальцем указывая на поверженного.

— Да, — призналась девочка. — Только это секрет. Он боится, что человек в черном его убьет. Я слышала, как он рассказывал всю эту историю Кристиану сегодня ночью.

— Кристиану? — непонимающе повторила Жизель.

— Это мой другой брат, он работает в Шартре, — лаконично пояснила Элоди, добавляя к рисунку еще несколько серебристых звезд.

Жизель почувствовала, что бледнеет, — внезапно ее окатила волна страха. Самые дикие мысли зароились у нее в голове, и ей пришлось сделать немалое усилие, чтобы сохранить видимость спокойствия под вновь обращенным к ней доверчивым взглядом Элоди. Она через силу улыбнулась, ни за что на свете не желая, чтобы этой способной к рисованию серьезной маленькой девочке передалась хотя бы толика ее страхов. А в рисунке Элоди, безусловно, были и талант, и юмор — в композиции, в подборе цветов, в явной пародии на героев фильмов. И, как все великие художники, девочка сумела по-своему передать ощущения другого человека. Ужас, пережитый ее братом в момент нападения, был живо передан несколькими штрихами и как по волшебству сообщался зрителю. Жизель ни секунды не сомневалась, что несчастный случай связан с исчезнувшими тетрадями. Внезапно она поняла, что и сами злополучные тетради как-то связаны с убийством Аделины Бертран-Вердон. Убийцей был этот человек — помесь Зорро, Бэтмана и Фантомаса, слитых в единого отрицательного героя силой воображения младшей сестры Альбера! Вдруг совершенно необъяснимым образом лицо Гийома Вердайана проглянуло сквозь черную маску. Ведь, если подумать, он не был так уж удивлен, когда она рассказала ему о тетрадях 1905 года, а настойчивость, с какой он предлагал подвезти ее в кафе «У вокзала», выглядела подозрительной. Равно как и «блуждание» по деревенским проселкам… чтобы показать, что он совершенно не знает дороги на ферму Тесандье. От этого предположения у Жизель мурашки побежали по спине. Если оно подтвердится, то они все трое в опасности — и она, и Альбер, и Элоди.