Наталья Андреева - Москва не принимает Страница 27

– Ренат у меня в долгу, – усмехнулась Катыкова. – И не спрашивайте подробности, я вам их все равно не сообщу. Я не болтлива.

– Я знаю, что вы дали ему полноценную семью. Он ведь не может иметь детей.

– Он вам это сказал?! – подпрыгнула Элина.

– Что Тема – сын Манукова?

– Он и это сообщил?!

– Нет, это мне сказал сам Мануков, – Алексей скромно опустил глаза. – Пока был жив.

– Вот вам мужчины! – горько рассмеялась Элина. – Не умеют хранить тайны! Ну, кто они после этого?

– Все они не стоят вашего мизинца, – льстиво улыбнулся Леонидов. – Вот вы бы никогда не стали со мной откровенничать.

– Это правда. А зачем он вам это сообщил?

– Муж или муж? Я имею в виду порядковый номер. Вы сейчас какого мужа имели в виду, первого или второго?

– Разумеется, Рената!

– Я вижу, вы его любите. Все ваши мысли о нем.

– Разумеется, люблю!

– Да, женское сердце слабее мужского. Откуда это, а? Вот бы вспомнить.

– Вы это сейчас к чему сказали?

– А я это, Элина Виленовна, сказал потому, что Ренат к вам относится совсем по-другому. Вы для него средство, Элина Виленовна. – Алексей выговаривал ее имя-отчество с откровенным удовольствием. Красивое сочетание. И сама женщина красивая. Если бы не была такой злюкой… Он притворно вздохнул: – Всего лишь средство. Да-а… Обидно… Вот увидел он опять Людмилу Манукову – и взыграло ретивое! Хотя как можно променять такую женщину, как вы, на, простите меня, домашнюю курицу? Чур, меня! – Алексей поспешно прикрыл ладонью рот. – О покойниках плохо не говорят!

– Вы ничего не знаете! – вспыхнула Элина.

– Чего именно я не знаю? Вы мне поясните.

– Ренат никогда со мной не разведется!

– Мне так же и Мануков недавно говорил. Людмила, мол, никогда бы меня не бросила. А вот Ренат Алексеевич, напротив, утверждал обратное. Вернусь, мол, в Москву, сразу в загс побегу. Разводиться.

– Ха-ха! – рассмеялась Элина. – Разводит мировой судья! И Ренат прекрасно это знает! Он ничего такого вам не говорил!

– Выходит, я вру? – обиделся Алексей. – Хотите подробности? У вас с Мануковым было пять судов. Вы ему до брака врали, что работаете дизайнером женской одежды и моделью. А сами, извиняюсь, панталоны шили на швейной фабрике.

Катыкова покраснела, румянец проступил даже сквозь смуглую кожу. А лучше сказать, краска стыда.

– Это было давно, – пробормотала она. – У меня была тяжелая жизнь.

– Расскажите. Делать все равно нечего.

– Ну, хорошо. Если вы хотите подробности…

Семнадцать лет назад

Элина

Долгое время она даже не подозревала о том, что красавица. Красавицей в семье считалась мать, статная дородная казачка Анна. Отец Элины души в жене не чаял, дочку же называл не иначе как «доска», «пигалица», а еще почему-то «мармазетка». Давал подзатыльник и посылал на кухню мамке помогать. А какой еще от девки толк? Да еще от мармазетки! Председатель колхоза Вилен (сокр. от Владимир Ильич Ленин) Закутайло мечтал о сыне. Но жена почему-то больше не беременела. Закутайло регулярно возил ее в больницу, где женщине рекомендовали лечение на водах, поездку в санаторий и «побольше витаминов». Муж для обожаемой Анюты ничего не жалел, но что бы он ни делал, ничего не помогало. Сына он так и не дождался.

Имя Элина получила самое что ни на есть пролетарское, по мнению ее отца Вилена Закутайло. Энгельс – Ленин, сокращенно Элена. Мать, которая записывала дочку в сельсовете, сказала потом, что регистраторша перепутала буквы. Не расслышала, мол. Так вместе Элены получилась Элина. Анна Закутайло всегда делала так, как хотела, а мужу врала.

Однажды Элина случайно подслушала разговор матери с соседкой. Женщины выпили домашней наливочки и разоткровенничались.

– Да ну его, детей рожать от такого! – пожаловалась на жизнь высокая чернобровая красавица Анна. – Маленький, лысый, как коленка, нос картошкой. Не хочу и не буду! Да и не люблю я его!

– Зачем тогда замуж пошла?

– Как же! Председатель! Подумала – и пошла. Люблю я, Машка, пожить широко…

– Как же ты обходишься-то? – намекнула соседка.

– А я мыльцем, Машка, хозяйственным, как ты говоришь, обхожусь. Говорю ему: подмываться, мол, пошла, а сама отщипну кусочек, скатаю комок – и туда его! Вовнутрь!

– И помогает?!

– От Вилена-то? А то! – Мать вдруг заметила замершую в дверях дочку и крикнула: – Элька! А ну, брысь! Ишь, уши навострила! Вся в папку – любопытная.

Потом Элина узнала, что все эти годы у матери был любовник, огромный рыжий тракторист Николаша. Мать потому и не рожала больше: боялась, что ребенок будет рыжим и все поймут, от кого он. Несколько раз Анна тайно бегала на аборт к бабке Анисье в соседнее село. Видать, от Николаши хозяйственное мыльце не помогало.

Хорошая сытая жизнь закончилась, когда Элине исполнилось шестнадцать. Отец попал под комбайн, сказали, что от усталости и недосыпания, была жатва, самая горячая на селе пора. Комбайном рулил тот самый рыжий Николаша. Но доказать его причастность к смерти председателя следствие не сумело, поэтому вынесли вердикт: несчастный случай. Через полгода самого Николашу нашли мертвым в силосной яме. Участковый записал в протоколе осмотра места происшествия: «захлебнулся дерьмом». Запись, впрочем, вымарали. Родные братья покойного председателя, Электрон и Иосиф (в честь Сталина) Закутайло показали, что были в гостях у родственников в соседнем селе и о происшествии узнали лишь на следующий день к обеду, когда протрезвели. Правды никто доискиваться не стал.

Мать как-то сразу постарела и сникла. Зато Элина впервые распрямила спину, высоко подняла голову и оказалась вдруг стройной высокой девушкой с огромными жгучими карими глазами. Нос у нее был мамин, прямой и тонкий, ростом она тоже пошла в красавицу Анну. Тогда-то и выяснилось, что мать с дочерью очень похожи. Ну, просто как две капли воды! Только Анна с возрастом располнела, Элина же всю жизнь оставалась тонкой, как тростинка, потому что слово себе дала: не распускаться! Вот и сидела на жестких диетах и регулярно посещала фитнес-клуб.

В старших классах от мальчиков у Элины не было отбоя. Жили они с матерью теперь бедно, с наступлением весны Элина не вылезала из огорода, таскала тяжелые ведра с водой, все время что-то полола, копала, рыхлила. Хорошо, находились добровольные помощники. Тогда-то Элина поняла: за мужчиной жить легче. Пока был жив отец, проблем никаких не возникало, все решал он. И помощников по хозяйству было хоть отбавляй! Кто ж откажет председателю? А теперь на вот – упирайся! И все из-за маминой несдержанности. Подсмотрел, видать, председатель, с кем в его отсутствие проводит время жена. Да только рыжий Николаша оказался проворнее, укатал Вилена под комбайн.

Жизнь в селе, пусть и в райцентре, была не по ней, как вскоре поняла Элина, и с аттестатом о среднем образовании засобиралась в Москву. Разумеется, в театральное! А куда еще с такой-то красотой? Провалилась она в первом же туре, члены приемной комиссии над ней откровенно посмеялись.

– С таким «хэканьем» читать монолог от имени Наташи Ростовой – смелая вы девушка! Ничего подобного никогда не слышал! – сказал председатель приемной комиссии, вытирая слезы. – Приходите на следующий год, посмеемся, храфиня, – подмигнул он, смешно передразнивая Элину. – Как вы сказали? Закутайло? Ха-ха! Храфиня Закутайло! Элина Виленовна? Ха-ха!

«Ага! Как же! Это я над вами посмеюсь! Стану говорить, как настоящая москвичка!» – поклялась она.

…За год от провинциального акцента она так и не избавилась. Нет-нет да и проскальзывал, особенно от волнения. Искушать судьбу еще раз Элина не стала. Да и не до театра было. Не до уроков сценической речи. Чтобы не возвращаться в родное село, Элина пошла туда, куда всех брали без разбору и без экзаменов: в швейное ПТУ. А вскоре закрутила роман с директором текстильного комбината. Дариус приехал в Москву из Прибалтики в недельную командировку по обмену опытом и, проходя как-то по пошивочному цеху, положил глаз на Элину. Ее жгучая красота сразу покорила пожилого, бледного как моль латыша. «Пожилой» он был по меркам Элины. Сорок пять лет! Это же надо! Совсем старик! Так казалось ей, восемнадцатилетней. Разумеется, женат, отец троих детей. Сразу стало понятно, какая роль ей уготована: любовницы. Причем любовницы московской, директор комбината обменивался опытом не только в столице, но и по всей огромной стране, куда Прибалтика поставляла качественный трикотаж.

И началась жизнь, похожая на сказку. Высокопоставленный любовник водил Элину в лучшие московские рестораны, на бега, дарил ей цветы, дорогие конфеты, духи и косметику прибалтийской марки «Дзинтерс», иногда вещи: кофточки, трикотажные майки, белье. Встречались они на квартире у московского друга Дариуса, тоже директора, только обувной фабрики. Такого роскошного жилья Элина никогда раньше не видела. В центре Москвы, в добротном кирпичном доме, три огромные комнаты, аж два туалета, и в зале – ты только подумай! – раздвижные двери! Элина наслаждалась роскошью, пусть и короткое время, всего неделю или две, пока Дариус жил в Москве. Его друг перебирался на это время к своей любовнице, которой «сделал» отдельную квартиру в престижном районе. Элина мечтала, что и Дариус ее когда-нибудь осчастливит. Пусть не женой она станет, но постоянной любовницей с московской пропиской, с собственным жильем в столице.