Галина Романова - Мужей много не бывает Страница 27

– Ну давай выкладывай, что ты там смогла надыбать, раз вломилась к нам в кабину без предварительного предупреждения?

– Ох-хо-хо, – может быть, мой смех в данный момент был и неуместен, но не могла же я простить ей ее нотации и то, что мне пришлось извиняться, что в тот момент далось мне с трудом. – Ларочка... Деточка... Что, товарищ комбриг так хорош?

– Дура ты, Витка, – не обиделась Лариска и тоже рассмеялась. – Нет, ну а что бы ты хотела?! Мужик впервые за десять лет решил оторваться по полной программе, а тут такой облом! Он едва сознания не лишился, когда ты меня сняла с него... Ладно. Чего нашла, выкладывай? И покороче, а то больше помогать не буду, так и знай.

Это было серьезным предупреждением, и мне пришлось без дальнейших отступлений поведать ей о своей находке, на которую я возлагала такие большие надежды.

Но Лариска решила немного остудить мой пыл, начав нудить похлеще своего вертолетчика:

– Да мало ли кто там побывал за минувший год? Да, может, эта игрушка пролежала там лет пять, не меньше? Рыбаков в округе пруд пруди. Могли обожраться водяры и себя там забыть, не то что бинокль какой-то. Это не аргумент для того, чтобы мотаться по окрестным селам и искать какого-то Горбыля.

– Костыля, – кротко поправила я.

– Пусть Костыля, но разыскивать его – все равно что искать иголку в стоге сена. К тому же этот бинокль...

– Это его игрушка, Лариска, что бы ты мне ни пыталась вдуть в уши, – прервала я ее менторскую нотацию. – Только на его бинокле был такой плетеный ремешок. И только на нем я видела эту красную ленточку, что вплетена у основания креплений. Такого совпадения быть не может, потому как этот ремешок – вещица самопальная. Что касается деревень, то их там всего три. Самая ближайшая расположена близ центральных дорог, остальные, возможно, по грунтовке, но находятся очень близко друг от друга. Так что, если я завтра выеду пораньше, то к вечеру...

– Зачем?! – заорала она нечеловеческим голосом. – Зачем тебе все это нужно, дура?! Чей скелет ты хочешь откопать и в чьем шкафу?! Жила же себе год и ни над какими проблемами голову не ломала, так что теперь-то бесишься?! Трахалась ты с его двойниками и продолжай трахаться дальше, если твой рогоносец смотрит на это сквозь пальцы!

– А ты никогда не задавалась вопросом, почему он это терпит? – вкрадчиво вклинилась я в поток ее брани.

– Задавалась, и что с того? – огрызнулась она.

– А я вот нет. Но теперь отчего-то прониклась интересом. – Я немного помялась и добавила для ее успокоения и для своего собственного, может быть, тоже. – К тому же, если я хочу работать над этой книгой, мне понадобится дополнительный материал.

Лариска прервала меня, отпустив на прощание еще одно нелестное определение моей сущности, и повесила трубку. Дело ее. Не желает влезать в это – не надо. Поеду одна. Должна же я узнать, в конце концов, что же там на самом деле происходило год назад. Мои собственные воспоминания были настолько обрывочны, что опираться на них мог только сумасшедший. Все, что я помню, это ощущение невыносимой боли во всем теле, резиновый жгут на предплечье и инъекции, которыми Кротов потчевал меня без устали. Было, правда, еще назойливое любопытство следственной бригады, пытливые взгляды отдыхающих, гроб с останками моего Незнамова, но все это осталось в моей памяти как нечто расплывчатое и неопределяемое. Я видела это словно сквозь какую-то тягучую туманную толщу. Словно я находилась тогда в плотном ватном коконе, сквозь который происходящее за его пределами практически не проникало.

Затем был день отлета. Когда полоумная старуха словно разбудила меня, обвинив в преднамеренном убийстве вероломного супруга. И лишь после этого пришла жуткая злоба. Ненависть, заставляющая меня гнать прочь мысли обо всем происшедшем. Ненависть, толкающая меня на такие поступки, от которых прежде я пришла бы в неописуемый ужас. Ненависть, усиливающаяся пониманием того, что в этой трагедии много необъяснимого и недосказанного, ненависть, которая, собственно, и подтолкнула меня к теперешнему моему состоянию болезненного, неуемного любопытства. Страшно сказать, но я лишь сейчас ощутила жгучую потребность узнать обо всем, увидеть их всех. И попытаться воссоздать события, предшествовавшие взрыву. Расставить все фигуры по своим местам, чтобы затем расставить все точки над i.

Глава 5

Сколько бы ни иронизировали россияне по поводу отечественного бездорожья, оно было, есть и будет всегда.

Мой отечественный внедорожник, предпочтенный мною из чисто патриотических соображений, подпрыгивал как ненормальный на канавках, колдобинах и выбоинах. Хорошо еще, что профилактику делала с неделю назад, иначе не сдобровать бы моей «Ниве» пятидверной. К тому же природа-мать не на шутку расстаралась, ниспослав мне с полдороги попутного дождичка в спину, раскиселив и без того безобразную дорогу.

К моменту прибытия в последнюю из трех деревень на душе у меня скребли не кошки, а некто напоминающий Фредди с улицы Вязов. С языка ничего, кроме матерных слов, не слетало. А физиономия моя с тщательно отработанной, но утратившей блеск за время пути приветственной улыбкой напоминала физиономию бойца с плаката сороковых годов «Смерть фашистским оккупантам!».

«Вязовка» – значилось на покосившемся и полустертом дорожном указателе.

Ничего себе названьице! Вязовка с населяющими ее Фреддиками?! Не хотелось бы мне встретиться с прототипом этого героя ночных кошмаров. Тем более что ночь была уже не за горами. И хотя часы показывали что-то около восьми, сумерки, усугубленные ненастьем, не особенно располагали к хорошему душевному состоянию.

Петляя и то и дело виляя задними колесами в раскисшей колее, я поравнялась с крайним домиком Вязовки и заглушила мотор.

Судя по беглому осмотру, деревушка состояла из пары десятков домиков, половина из которых была заколочена. Если и здесь ничего не слышали о Костыле, то бишь о дяде Косте, то вся моя затея будет стоить мне бака горючего, уймы нервных клеток, неоправдавшихся надежд, а также еще одного повода для Ларискиного злорадного торжества. Я осторожно поднялась по трем покосившимся ступенькам шаткого крылечка и постучала в светящееся окошко. Там метнулась чья-то тень. Затем за входной дверью что-то громыхнуло. Дверь распахнулась, и на меня пахнуло тяжелым духом избы – смесью запахов из первача, лука и самосада.

Персонаж, выросший передо мной, и впрямь мог составить конкуренцию пресловутому Фредди. Не хватало лишь саблевидных когтей на руках, но и теми, что у него имелись, он мог бы смело оставлять зазубрины на вековых дубах, поскольку ногти этого человеческого существа ножниц, по-видимому, отродясь не знали.

– Чаво тебе? – мужик скрестил грязные лапищи на груди, закрывая ими брешь в полосатом вязаном свитере.

– Здрассте, – качнула я головой в приветственном жесте, не в силах улыбнуться такому грубияну.

– Ну здорово, коль не шутишь! – рыкнул он, снял с головы холщовую фуражку и почесал совершенно голый череп. – Чего приперлась в такую кисень? Заблудилась, что ли?

– Да, – обрадованно закивала я, но тут же поправилась: – То есть нет. Понимаете, я ищу одного человека. Он кое-что потерял. Хочу вернуть, знаю, что он живет где-то в этих окрестностях, но в двух других деревнях его не оказалось. Думаю, может быть, он здесь живет.

– Здесь я живу! – рявкнул Фредди неприветливо, поняв мои слова буквально. – Я и баба моя. А чего потерял-то?

– Его имя Константин, – оставила я его алчный вопрос без ответа. – Он говорил, что его Костылем в деревне зовут.

– А-а-а-а-а, вона что! – Глаза мужика загорелись недобрым огнем, и он решительно повернулся ко мне спиной. – Нету таковского скота в нашем селе. Нету и быть не может.

Значит, мое попадание верное. Здесь обитает дядя Костя, любовно обласканный дядей «таковским скотом». Быстренько сунув ногу в двери, благоразумно предотвратив ее закрытие, я елейно пропела:

– А можно поговорить с вашей супругой? Скажите, что за информацию я заплачу.

– Сколько? – обронил мужик, не оборачиваясь.

– Полтинник. – Я сунула руку в карман джинсовки и вытянула заблаговременно припасенные полсотни. – В каком он доме обитает?

Обмен произошел молниеносно. Деньги исчезли из моей руки, словно их там никогда и не было. А в ответ было сказано лишь два слова:

– Крайний дом...

Сетовать на лаконичность в данном случае было неблагоразумно. Мотор моей «Нивы» послушно заурчал, а колеса вновь принялись месить грязь Вязовки.

Поскольку дом алчного крестьянина был первым с этого края села, то дом Костыля должен был быть крайним с другого.

Он там и находился – добротный пятистенок с резными наличниками, окаймляющими темные провалы окон. Ни собаки, ни живности никакой по двору не шастало, что немного меня встревожило. Я долго отчаянно колотила в запертую дверь, пока за моей спиной не раздалось вежливое покашливание.