Дик Фрэнсис - Ставка на проигрыш Страница 27

На лице Люка-Джона мелькнуло подобие улыбки. Плевать он хотел на прозвище, которое ему дали на Флит-стрит, и на все каламбуры вообще. И на шуточки Майка де Йонга в частности. Майк все понял, приветственно махнул мне рукой и присоединился к другой компании.

— Что ему надо? — резко спросил Люк-Джон.

— Ничего особенного, — скромно ответил я. — Просто захотелось поболтать.

Люк-Джон недоверчиво посмотрел на меня, однако я знал, что, если сейчас расскажу о Вьерстероде, он начнет копать, пока не докопается до шантажа. Потом он совершенно неумолимо станет копать дальше и обнаружит, как именно меня шантажировали. Причем на всем пути дальнейших изысканий из чистого упрямства нисколько не озаботится соблюдением элементарных мер предосторожности. Его поступь, подобную грохоту парового катка, Вьерстерод заслышит и на другом конце острова. Люк-Джон был прекрасным спортивным редактором. Будь он полководцем, список военных потерь был бы поистине устрашающим.

Они с Дерри глотали пиво часов до трех. К этому времени толпа в баре значительно поредела. К себе в контору я не пошел и, поразмыслив, позвонил наиболее соответствующему моим целям представителю спортивной администрации, с которым к тому же был хорошо знаком.

В свои тридцать семь Эрик Юлл являлся самым молодым из распорядителей Национального охотничьего комитета, в чьем ведении находилась и организация скачек с препятствиями. Года через два он станет старшим распорядителем, после чего ему придется ждать переизбрания на следующий трехлетний срок. Он был неплохим распорядителем, так как вплоть до последнего времени сам выступал в качестве жокея-любителя и хорошо знал всю механику и все проблемы этого дела. Несколько раз я писал о нем в «Блейз», и уже в течение многих лет мы были в приятельских отношениях. Но захочет ли он помочь мне теперь, вот в чем вопрос!

Мне стоило большого труда пробиться к нему на прием. Секретарши утомленными голосами твердили, что надо предварительно назначить время.

— Вот прямо сейчас, — сказал я, — меня вполне устроило бы.

Оправившись от некоторого шока, последний голос признал наконец, что именно сейчас мистер Юлл сможет меня принять. Я вошел в кабинет. Мистер Юлл был действительно очень занят — чаепитием и чтением «Спортинг лайф». Он неторопливо опустил газету, встал и пожал мне руку.

— Вот не ожидал! — воскликнул он. — Что, пришел занять у меня миллион?

— Это в следующий раз.

Он улыбнулся, сказал по селектору секретарше, чтобы она принесла еще чаю, предложил мне сигарету и откинулся в кресле. Он явно подозрительно отнесся к моему визиту. Почти ежедневно я сталкивался с такой своего рода защитной реакцией, когда люди не знали, зачем именно я к ним обращаюсь, с барьером, за которым они пытались скрыть от меня свои секреты. Эта скрытность меня не раздражала. Я понимал их страхи, сочувствовал им. И по мере возможностей старался не обнародовать подробности их частной жизни.

— Ты меня не интересуешь. Твои дела оглашению не подлежат, — успокоил его я. — Сделай три глубоких вдоха и расслабься.

Он усмехнулся и действительно заметно расслабился.

— Чем в таком случае могу служить?

Я решил не торопиться. Мы пили чай и перебирали самые свежие спортивные новости и сплетни. Потом, как бы невзначай, я спросил, не слышал ли он о букмекере по имени Вьерстерод. Он вздрогнул и насторожился.

— Ты что, за этим и пришел? — Побарабанил пальцами по столу. — Я видел твои статьи в номере за прошлую неделю... и за неделю до этого... Советую держаться в стороне. Тай.

— Но, если ваши спортивные боссы в курсе того, что он вытворяет и какими средствами пользуется, почему же его не остановят?

— Как?

Одно простое слово повисло в воздухе, охлаждая мой пыл. Оно говорило о том, что им известно многое. Но, в конце концов, кто, как не они, должны знать как?

— Честно говоря, — вымолвил я наконец, — дело это ваше, а не мое. Вы можете, например, прикрыть систему предварительных ставок, и тогда всей песенке конец.

— Народ будет недоволен. Во всяком случае, твои статьи и так крепко подорвали наш бизнес. Буквально два часа назад мне звонил человек из одной крупной букмекерской фирмы и слезно на тебя жаловался. Сумма предварительных ставок на Золотом кубке уже снизилась процентов на двадцать.

— Почему бы тогда не прижать Чарли Бостона?

— Кого-кого? — прищурился он.

— Расскажи-ка лучше, что вам, распорядителям, известно о Вьерстероде.

— А кто такой Чарли Бостон?

— Нет, ты первый.

— Ты что, мне не доверяешь? — Вид у него был обиженный.

— Нет! — резко ответил я. — Ты первый.

Он покорно вздохнул и сообщил мне, что их сведения о Вьерстероде крайне скудны и расплывчаты. Никто из распорядителей никогда его не видел, а если и видел, то не узнал бы. Член западногерманского спортивного комитета послал им частное уведомление о том, что Вьерстерода подозревают в организации махинаций, связанных с нестартовавшими фаворитами, включенными в предварительные списки на крупных скачках в Германии. Ходят также слухи, что теперь он начал действовать и в Англии. Там, в ФРГ, его почти уже удалось припереть к стенке. Вот он и снялся с насиженного места. Британские коллеги с тревогой отметили, как резко возросло за последние несколько месяцев число снятых со старта фаворитов, и не сомневались, что немцы правы. Но всякий раз, пытаясь узнать что-либо конкретное у владельцев лошадей и тренеров, они наталкивались на непроницаемую стену молчания.

— Впервые Вьерстерод появился здесь год назад, — заметил я. — Год назад он перекупил у Чарли Бостона сеть букмекерских лавок в окрестностях Бирмингема и стал загребать огромные деньги. Кроме того, он нашел способ заставить Берта Чехова писать статьи, убеждающие понтеров играть наверняка. Вьерстерод выбирал лошадь. Берт расхваливал ее. Тогда Вьерстерод с помощью разных уловок не допускал фаворита к скачкам и — бац! Дело сделано!

С его лица не сходило недоверчивое выражение.

— Тай, а твои сведения надежны?

— Разумеется. По-моему, и букмекеры, и власти слишком затянули расследование.

— А сам ты давно этим занимаешься?

Усмехнувшись, я сказал:

— Вчера я виделся с Вьерстерод ом. И назвал Чарли Бостона его партнером, на что он сказал, что Бостон работает на него. Вьерстерод хочет знать, где спрятали Тиддли Пома.

Юлл внимательно посмотрел на меня:

— А ты готов... ну, скажем, если возникнет такая ситуация, засвидетельствовать все это официально?

— Конечно. Но это будут только мои показания. Кто же еще подтвердит?

— И все-таки это лучше, чем ничего.

— Есть другой способ, более действенный.

— Какой же? — быстро спросил он.

— Найдите предлог прикрыть лавки Бостона, тем самым мы отрежем Вьерстероду путь к его пастбищу. Без лавок вся эта возня с фаворитами потеряет смысл. Если уж нельзя привлечь его к судебной ответственности, можно попытаться выжить его отсюда в Южную Африку.

Последовала долгая пауза, он погрузился в размышления. Я терпеливо ждал, пытаясь догадаться, что у него на уме. Наконец он сказал:

— Что ты хотел получить за сотрудничество с нами?

— Эксклюзивное право для «Блейз».

— Ну, это само собой.

— Желательно, — продолжал я, — чтобы за «Блейз» была официально признана ее роль в деле освобождения рынка ставок от мошенничества. Одна маленькая заметка, никаких подробностей. Пара намеков на то, что, если бы не положение о диффамации, все факты могли бы выплыть наружу.

— Убей меня Бог, не пойму, какая охота тебе тратить время и силы на этот паршивый листок!

— Там хорошо платят, — ответил я. — И вообще это стоящая газета. Меня вполне устраивает.

— Обещаю одно, — с улыбкой произнес он. — Если с твоей помощью мы избавимся от Вьерстерода, стану регулярным подписчиком «Блейз».

От Эрика Юлла я поехал домой. Если он, самый молодой и энергичный из распорядителей, возьмется за дело, можно считать, что этот южноафриканский гусь на пути к духовке и скоро запахнет жареным. Правда, не исключено, что в один прекрасный день, прочитав «Блейз», он пошлет кого-нибудь прирезать шеф-повара. Но это не слишком беспокоило меня: как-то не верилось, что такое может случиться.

Элизабет попросила миссис Вудворд постелить на кровать свое любимое бледно-розовое с кружевными прошивками белье. Я поглядел на нее испытующе. Волосы уложены как никогда тщательно. Грим безупречен.

— Ты сегодня хорошенькая, — осторожно заметил я.

Облегченно-страдальческое выражение появилось на ее лице. Меня вдруг пронзила догадка, я понял, что заставило ее прибегнуть к таким отчаянным мерам, — ожившая боязнь показаться неприглядной и сварливой и страх, что я брошу ее. Неважно, что вчера я выслушал справедливые упреки, сегодня меня следовало задобрить любой ценой, удержать привлекательностью, очаровать путем незаметных ухищрений, умолить остаться.