Колин Харрисон - Манхэттенский ноктюрн Страница 27

Она хихикнула:

– Я могла бы сделать вид, что я твоя жена.

– Не пройдет.

– Ну тогда твоя помощница.

– У меня нет помощников.

– А может, я важный источник.

– Ты и есть важный источник.

– Источник чего?

– Вины.

– Ничего себе, а я вовсе не чувствую себя виновной, – объявила Кэролайн. – Я знаю, что, наверное, показалась тебе задумчивой перед твоим уходом, но я не была ни унылой, ни мрачной или что-то в этом роде, просто я думала о том, каким ты был милым и как я хотела тебе кое-что рассказать, но как же это было трудно… поэтому я и решила, что лучше просто покажу тебе все, что у меня было, а потом заберу оттуда. Я… я ведь… – Кэролайн теребила в руках салфетку, и я заметил, что пальцы ее слегка дрожат. Я сразу вспомнил, как прижимал эти пальцы к простыне.

– Знаешь, Портер, я ведь очень одинока. Я встречаюсь с Чарли, но он такой молодой. То есть он, конечно, очень хороший парень…

Она подняла глаза, с тревогой посмотрела на меня и вновь опустила взгляд.

– Он говорит, мы поженимся в июне, наверное…

Она раздраженно махнула рукой:

– Знаешь, чтобы долго не объяснять, я хочу показать тебе одну вещь, о которой уже говорила. Сегодня днем. Сейчас. Если, конечно, у тебя есть время.

Я кивнул. Нам не хотелось продолжать разговор, и я заказал чай, чтобы согреться. Кэролайн от меня что-то было нужно, но что именно, сказать я не мог… по крайней мере пока. Она явно претендовала на внимание и даже любовь, но у нее не было основания думать, что я мог бы дать ей все это, поскольку вся моя энергия, без сомнения, целиком и полностью принадлежала моей семье и работе. А если речь шла о сексе, тогда… ну что же, думаю, я в этом такой же мастер, как и любой другой, и если она хочет копаться и выбирать, то все, что ей требуется, это повыпендриваться в баре минуту-другую, и она всегда сможет найти любовника на свой вкус. Все это относится также и к более мелким развлечениям; она могла бы подцепить блестящих собеседников, страстных проповедников, мягкосердечных наркоманов, подагрических бизнесменов с дорогостоящими увлечениями, привлекательных активистов по борьбе с трущобами – в общем, кого угодно. Я же был женатым газетчиком, не видел в этом смысла и не нуждался ни в чем подобном, пока.

Мы медленно побрели вниз по Парк-Авеню, мимо «белых воротничков», женщин в шляпках, посыльных, разносчиков из гастрономов и секретарей в удобной обуви.

– Это здесь, – сказала Кэролайн, тронув меня за руку.

Я взглянул на дом, возле которого мы остановились. Это был Малайзийский банк, который, хотя о нем я никогда не слышал, наверняка обслуживал постоянно растущее число богатых малайзийских комиссионеров, работающих на японские и южнокорейские фирмы, организуя производство товаров по старым технологиям с выдачей зарплаты рабочим по феодальной малайзийской системе. Мы вошли в мраморный вестибюль, где, помимо стекла, бросалось в глаза огромное тысячелетней давности изваяние сидящего Будды высотой около восьми футов. Кэролайн, отметил я, посмотрела на статую как человек, хорошо разбирающийся в подобных вещах. Затем она назвала себя трем охранникам в форме, расположившимся за широкой конторкой. Один из них с невозмутимым видом снял трубку, поговорил со вторым и кивнул.

– Ты хранишь деньги в этом банке? – спросил я.

– Нет, – рассмеялась она. – Я храню здесь Саймона.

Проходя через вестибюль, она кивнула регистраторше, которая нажала кнопку на своем столе. Позади нас открылись двери лифта. Мы вышли на четырнадцатом этаже. Там Кэролайн повторила номер счета другой регистраторше. Стоя рядом, я увидел, как на цветном экране появилось ее лицо, производившее странное впечатление, казалось, из него выкачали всю кровь. Затем нас встретила одетая в форму охранница с кобурой на боку, в сопровождении которой мы прошли мимо нескольких бронированных стеклянных дверей и, спустившись вниз, продолжили путь в лабиринте коридоров. Дверь следовала за дверью, пока мы не добрались до одной из них, из полированной стали двух футов толщины и от этого казавшейся надежнее других. Войдя в нее, мы под предводительством миниатюрной женщины-малайзийки прошествовали по узкому проходу без окон мимо дверей с номерными табличками. Из одной такой двери появился господин в чалме с женщиной, закутанной в чадру, и я, мельком заглянув за их спины в небольшую камеру, заметил там фигуру, напоминающую китайского глиняного солдата в натуральную величину. Пара, глядя сквозь нас, невозмутимо проследовала мимо; очевидно, согласно протоколу, посетители не должны были замечать друг друга. В конце коридора служительница набрала код на кнопочной панели дверного замка и, отвернувшись, подождала, пока Кэролайн наберет свой персональный код. На двери замигал точечный зеленый индикатор, и служительница, открыв дверь перед Кэролайн, кивнула нам и удалилась.

Я ни к чему заранее не готовился и ничего не ожидал, но был буквально ошарашен скудостью обстановки, состоявшей из пяти предметов: двух простых рабочих кресел, маленького столика, видеоплеера и огромного чемодана размером с морозильник, стоявший некогда в гараже моего отца, где он держал оленей, которых добывал на охоте каждую осень.

– Знаешь, я обо всем этом догадывалась, когда Саймон был еще жив, но увидела только после его смерти. – Кэролайн нажала на пружинную защелку на крышке чемодана, которая, открывшись, явила нам поддон с видеокассетами. На каждой была белая этикетка с номером 1, 2, 3, 4, 5 и так далее. Кассеты лежали как попало, и всего их там было штук семьдесят пять или сто.

– Ну и какие же ленты я должен посмотреть? – спросил я.

– Сколько сможешь.

– Ты серьезно?

Она взглянула на меня, удивленно подняв брови.

– Но это же займет… они что тут, все часа по два?

– Нет, большинство минут по десять—двенадцать, некоторые, правда, дольше, и только, кажется, две намного длиннее других.

– Я, конечно, постараюсь, но…

– Ты сможешь вернуться и досмотреть остальные.

Она вынула поддон из чемодана.

– Мне их смотреть по очереди или как?

Она покачала головой:

– Не имеет значения.

– Что, никакого порядка, связного сюжета или чего-то там еще?

– Нет, абсолютно ничего. Он не собирался таким вот образом передавать свое видение каких-то вещей. У него была идея, что никакой системы не существует. Это было бы слишком упрощенно. Он считал, что всякие там схемы только для трусов.

– Ты будешь сидеть и смотреть вместе со мной?

– Нет.

Я взглянул на нее.

– Прости, но я больше не могу это смотреть. – Ее глаза потемнели от воспоминаний. – Я видела все это много раз и больше не хочу возвращаться туда. У меня уже просто не хватает сил.

Я подвинул кресло поближе к чемодану и начал рыться в кассетах.

– Я скажу охранниками там на входе, что ты, возможно, задержишься здесь ненадолго.

– Ладно.

Она подошла ко мне поближе:

– Спасибо, Портер.

– Это одна из самых фантастических историй в моей жизни.

– Ты просто помни, что Саймон был очень несчастлив всю свою жизнь и всегда искал нечто такое… искал настоящую жизнь, он хотел узнать истину. Может быть, это глупо, но это так. Эти ленты – чтото вроде личного собрания. Он их отбирал по принципу «там есть нечто, что мне нравится». Но выбросил он гораздо больше. Мы как-то говорили с ним об этом. Он хотел собрать коллекцию заснятых на пленку эпизодов. Но только не целый фильм, который составлен из связных сцен, а просто коллекцию.

– А Чарли видел эти ленты?

– Чарли? Конечно нет! Он ничего бы не понял.

– И поэтому…

– И поэтому я прошу тебя.

– Но зачем?

– Знаешь… – Она открыто посмотрела на меня, и в ее синих глазах я, казалось, прочел ответ, в котором угадывалось прошлое, – не только ее печальная жизнь с Саймоном Краули, но и то, что было до него; она словно давала понять, что одно там цеплялось за другое, а все вместе взятое вытягивало из прошлого нечто еще более важное, причем добраться до истины можно было только одним путем: дать ей возможность объяснить это мне на свой лад, каким бы трудным это ни оказалось. – Мне надо… я хочу, чтобы ты просмотрел их, потому что тогда я смогу рассказать тебе кое-что еще.

Из опыта своей работы я хорошо усвоил, что, когда берешь у кого-нибудь интервью, порой бывает гораздо полезнее принять манеру собеседника уклончиво отвечать на ваши вопросы, чем ловить его на противоречиях и загонять в угол. Уклончивые ответы и неопределенные формулировки создают нечто вроде запретной зоны вокруг того, что стараются обойти молчанием. Поэтому я просто кивнул. Кэролайн наклонилась вперед и поцеловала меня за ухом.

– Мы сможем снова увидеться завтра? – шепнула она мне в самое ухо. – У меня?

Я кивком выразил согласие… и сделал непростительную глупость.

Она вышла, и дверь, тихо щелкнув, закрылась. Этот звук меня почему-то встревожил, потом испугал, а еще через минуту я вскочил, решив проверить, открывается ли дверь и не заперт ли я там насовсем. Проверив и успокоившись, я взял одну кассету с наклейкой «Пленка 26», вставил в аппарат и нажал на «воспроизведение».