Оксана Обухова - Садовник для дьявола Страница 27

Она так хотела быть полезной!! Каждый вечер, засыпая, она мечтала перед сном: непонятно как, непонятно почему, больная дама объявляет ее единственной наследницей. Оставляет преданной сиделке большой двухэтажный дом в элитном поселке, заполненный хрусталем, фарфором и шелковыми коврами ручной работы. Окружающие признают это справедливым, Елена добивается любви, всеобщего уважения, обожания. Шикарные мужчины из соседних домов добиваются ее внимания, рыдают брошенные жены.

Наверное, подобные мечты невольно возникают в мыслях любой современной Золушки. О чем-то подобном, не исключено, мечтала на ночь и няня двоих осиротевших детей Марина, полногрудая расторопная девица, ставшая в первое время ценнейшим источником информации. В доме младшего сына Веры Анатольевны Марина работала уже несколько лет и знала многое о своих хозяевах, она научила Елену остерегаться Катарины, не лезть с советами по домоводству к тогдашней домработнице Варваре.

Дети Марину обожали, она была бы идеальной няней, если б не одно пристрастие: Мариночка любила «пропустить на сон грядущий». Укладывала детей в кроватки, готовила себе горячую закуску и. «Лен, компанию не составишь?».

Елена составляла. Сидела на уютной кухне большого дома и вечера напролет слушала рассказы няни. «Твоя хозяйка Катьку не выносит, не знаю почему. Павел предпочитает кофе с топленым молоком, Геннадий со сливками, Катька только черный без сахара, не вздумай ложечку положить, может и разораться. Вера Анатольевна любит запах хризантем, будешь ставить ей букетики в комнату – растрогаешь, понятно? Но если попадешься со сладким куском для Таисии, вылетишь с работы в тот же миг – собака любимица, ее еще щенком принес старый хозяин, – недавно у псины заподозрили диабет. И вот еще – хозяйка ненавидит сплетни. Начнешь наушничать – прогонит прочь.»

Последнюю рекомендацию Елена поняла двояко. Решила почему-то, что Марина намекает на собственные слабости, о которых лучше не докладывать начальству. Мол, меньше сплетничай о чужих недостатках – подольше проработаешь.

Недели две Елена приходила на кухню каждый вечер. Растопырив уши, слушала рассказы, потом они иссякли и стали повторяться. Потом Елена съездила по просьбе Веры Анатольевны в больницу к Геннадию. И поняла, что няня больше не нужна.

«Верочка Анатольевна, Геннадию плохо в больнице. Он скучает по дому, по детям. Может быть, вам лучше перевезти его домой? Я смогла бы ухаживать за вами обоими, это не трудно.»Добрая, добрая бессребреница Лена. Щедрая душа, преданная сиделка – цены ей нет.

Геннадия привезли из больницы. Положили в спальню на первом этаже дома из красного кирпича, и работы Елене прибавилось.

То, что произошло спустя несколько дней после его приезда, по правде говоря, Елена до сих понять не в силах.

Какое-то наваждение. Высший промысел, хотелось бы надеяться. Ситуация, когда руки действуют сами собой, не подчиняясь контролю мозга.

Дело было так. Марина очень любила ходить по грибы. Брала с собой детей, учила их отличать поганки, беречь белые нитяные грибницы.

В тот вечер много не набрали. Солюшки, сыроежки, парочка моховиков.

Марина на кухне разбирала скудную добычу.

– Ой, ну сколько им показываю, что брать, что оставлять – все бесполезно! Вон глянь. Опять поганок насобирали.

На кухонном столе стояло блюдо с грибами для жаркого, на табуретке рядом примостилось мусорное ведро с ворохом тонконогих поганочек.

Марина накромсала грибы в сковородку, добавила лучку, картошки, отправилась в свою комнату за чекушкой.

Елена до сих пор не могла понять, почему ее рука потянулась к горке поганок, лежащей под картофельными очистками. Потянулась, взяла две небольшие пластинчатые шляпки и. раскрошила их над клубящейся паром сковородой.

Раскрошила и села обратно на табурет, словно во сне.

– Сегодня я на диете, – сказала через полчаса, – не ем после шести.

Все эти полчаса и дальше она сидела как сомнамбула – не чувствуя, не думая, не видя, как Маринины пальцы уверенно нанизывают на вилку горячие аппетитные ломтики картошки, подхватывают кусочки грибов. Как льется водочка. Нарезается еще один огурчик. Елена не пускала мысли в голову. Не думала: а вдруг?! а если?! что тогда?!

Она сидела рядом с раскрасневшейся девушкой и не пускала в голову мысли.

Только задержалась на этой кухне дольше обычного. И сама вызвала неотложку, когда Марине стало плохо.

Она ведь не убийца. Она элементарно спасала этот дом от пьющей няньки. Оберегала.

Но ночью не спала. Крутилась на постели, подушку грызла. Не в муках совести! От страха. А вдруг дознаются?! Вдруг попадется?!

Не попалась. Утром Вера Анатольевна, сев прямо на подушках постели, строго посмотрела на сиделку:

– Что вчера произошло, Елена?

Елена опустила глазки долу, вздохнула.

– Почему молчишь? Варвара мне сказала, что Марина отравилась грибами. Я что-то неправильно поняла?

– Как вам сказать, Вера Анатольевна. не хотелось бы сплетничать.

Кухонные уроки не прошли для сиделки даром. В этом доме слово ценилось на вес платины.

Но сплетничать и не пришлось. Вера Анатольевна перевела строгие глаза на окно, нахмурилась:

– Значит, это правда, – сказала едва слышно. – Варвара обнаружила в мусорном ведре бутылку из-под водки.

Еще бы ей чекушку там не обнаружить! Елена положила пустую бутылку поверх очистков! Знала – Варвара обязательно придет проверить дом, лишенный женского пригляда, и сунет нос в ведро! Потом доложит Вере Анатольевне.

Однако как легко просчитываются люди.

– Лена, Марина пьет? – требовательно проговорила Кузнецова.

– Выпивает, – уклончиво ответила сиделка.

– Почему ты молчала?

В ответном взгляде Елены смешались праведное негодование, оскорбленная невинность.

Вера Анатольевна слегка смутилась, но сурового тона не отменила:

– Я не призываю тебя наушничать. Но ты должна была меня предупредить. Обязана. Пьющая няня – угроза для детей. Этими грибами Марина могла накормить моих внуков.

Елена вздохнула, покаянно опустила голову.

– Ладно, не переживай, – пробурчала Вера Анатольевна, – все обошлось. – И снова повернулась к окну. – Где теперь няню искать.

– Не надо! – вскинула повинную голову добрая, добрая Леночка. – Серафима и Димочка чудные, воспитанные дети! Я сама за ними присмотрю! А то ведь пришлют опять кого попало.

Тонкая лесть бабушке, беспокойство за сироток.

– Ты? – удивилась Вера Анатольевна. – А не трудно будет?

– Что вы! – горячо воскликнула сиделка и так истово прижала к груди руки, что чуть от чувств не задохнулась. – Димочка, Симочка, они такие. такие. чудесные, добрые, ласковые! Я с ними давно общий язык нашла!

– Да, – медленно кивнула Вера Анатольевна, – я заметила.

Когда через две недели за вещами приехала осунувшаяся позеленевшая Марина, никаких особенных угрызений совести почему-то в Леночке не оказалось. Только удивление – насколько просто управлять людьми, зная их наклонности и недостатки, и уверенность – у каждого, любого найдется скрытая пружина, секретный механизм, отпирающий защищенную самомнением душу.

Люди же нездоровые такой защитой обладают наиболее слабо. Они цепляются за помощь, за предложенную возможность сосредоточиться на главном, на выздоровлении.

Больной мужчина – нет, МУЖЧИНА – и вовсе беззащитен. Елена отдалась Геннадию с материнской нежностью, оставив в нем вину и ощущение, – использовал ты, Геночка, добрейшую из женщин. ИСПОЛЬЗОВАЛ.

Все было подготовлено, просчитано. Ласковые руки протирают влажной губкой тело больного, но, по сути, полноценного мужика: «Не надо смущаться, Геннадий, я врач, это моя работа.»

Чем заканчивается такая работа, знает любая читающая дамские сказки няня-Золушка.

Дети тоже любят сказки с хорошим концом и пряничными домиками. Общение во многом заменяет телевизор – «Димочка, папа запрещает смотреть два мультика подряд, но мы ведь ему не расскажем?» – культпоходы в кафе-мороженое гораздо интереснее мороженого дома – ребенок счастлив! – книжка на ночь, последнее ласковое слово произносит уже привычный голос доброй тети.

Жаль, Серафиму по настоянию отца отправили в заграничную школу. Не удалось качественно прикормить пряниками девочку, вырвалась на волю. Одичала.

Но это не беда, а лишняя возможность доказать безразмерную широту души: «Глядите, девочка строптива, но я ее люблю, не упрекаю.» Елена становилась образцом добродетели, примером жертвенности и всепрощения.

Как тут не загордиться! Не раздуться!

Ан нет. «Конечно», «но» висели жерновами. Мешали жить спокойно и повторялись. «Конечно», «но» заставили смотреть по сторонам, сравнивать, пыжиться, рваться, вылезать из кожи вон.