Евгений Зубарев - Я убью тебя, менеджер Страница 28

– Да, цены тут конкретные, – угадала мои мысли Алевтина. – У меня мужик тоже деньги считать любит, такой, блин, жмот, ужас просто, – пожаловалась она мне вдруг. – Думаю, после Восьмого марта уйду от него на фиг, – доверительно наклонившись, сказала мне она.

– Почему после восьмого? – тупо спросил я, но потом понял.

Мы посидели еще с полчаса, и я повыпытывал разных подробностей про похищение Эгерона, но все они оказались совершенно бессмысленными. Поэтому второй дайкири я решил своей собеседнице не заказывать, и Алевтина это поняла.

– Ну ладно, пошла я домой, к своему жмоту, – сказала она, впрочем, не двигаясь с места и пристально наблюдая за моей реакцией.

Она опьянела с одного коктейля и теперь принимала разные позы и делала мне гримасы, призванные, по-видимому, продемонстрировать ее женственность. Со стороны это должно было бы выглядеть ужасно смешно, но мне было не до смеха – отказ во взаимности пьяной женщине по последствиям равносилен дорожно-транспортному происшествию. В том смысле, что все, конечно, может и обойтись, но с большой вероятностью без тяжких телесных повреждений дело не закончится.

Я внутренне подобрался и осторожно спросил:

– Вас до дома проводить? – Впрочем, сказано это было таким тоном, что Алевтина сразу встала.

– Женщин надо доводить до оргазма, до дома они сами дойдут, – обиженно сказала она мне на прощание, с размаху стукнула по стойке сумочкой, бросив бармену «пока!», и вышла.

Несмотря на цены, бар потихоньку заполнялся народом, и, допивая водку, я заметил, что мой стол неожиданно остался последним малонаселенным оазисом среди прочих, забитых почти под завязку. Ко мне не подсаживались, наверное, потому, что я был черным и это как-то настораживало отдыхающих людей.

Впрочем, не успел я как следует обдумать причины такой деликатности, как в бар вошли двое уже нетрезвых парней, одетых в реперские широкие штаны и куртки с капюшонами.

– О, брат! – сказали они хором, разглядев меня за угловым столиком сквозь дымную завесу и полумрак ночного бара.

Они без приглашения уселись ко мне за столик, и, пока один ходил к стойке заказывать кока-колу, второй вынул из-за пазухи бутылку и заправился водкой прямо из горлышка.

Потом второй принес стаканы с колой, и они щедро разбавили колу водкой. Прежде чем я успел что-либо сказать, один из них налил мне в пустой уже стакан на три пальца водки и сказал, искренне улыбаясь:

– Давай, брат, за знакомство. Я Витя, а он – Саня. Будем здоровы!

Деваться было уже некуда, а, покопавшись немного в потемках своего подсознания, я понял, что не очень-то и хочу сейчас уходить. И не узнал ничего толком про своих чукчей, и не развлекся, и вообще, как-то глупо вечер заканчивается.

Я кивнул ребятам и выпил свою порцию залпом. Витя тут же достал из кармана куртки замусоленный донельзя помидор и вручил его мне.

Я покачал головой и решил отшутиться:

– Я после первой не закусываю.

– Дык я тебе не закусывать предлагаю, а занюхивать! – объяснил Витя. – Закусывать им пока никак нельзя, он у нас один!

Ребята оказались студентами из рядом расположенной общаги ЛЭТИ, и беседовать с ними было совсем не тяжело, а наблюдать за ними – даже интересно.

Разговор, как и следовало ожидать, начался с национальной темы, и мне наперебой стали объяснять, чем загадочная русская душа отличается от прочих.

– Русский человек может погибнуть от потери крови из раненой души, – во весь голос кричал Витя, пристально глядя по сторонам в ожидании возражений. Возражать было некому, в том числе и потому, что гвалт в баре давно уже стоял невероятный.

Через минуту к нам за столик подсели две совсем молоденькие девицы. Разглядывая их, я вдруг подумал о Марте. Что бы она сказала мне, глядя на этих девиц, – что они вульгарные и смешные или, напротив, стильные и отвязные? Потом я представил себе Марту в постели с этими девицами и отчетливо понял, что вечер надо заканчивать.

Я выждал паузу в непринужденной болтовне ни о чем и сказал своим собеседникам, что мне пора.

– Ты куда, брат? – немедленно обиделся Витя, и Саня следом тоже сделал грустную гримасу.

– К женщине я еду, – предложил я единственно понятное для них объяснение и встал.

– Пить надо с бабами, чтоб потом к ним не ездить! – наставительно сказал мне Витя, указывая на девушек за нашим столом. Девушки согласно закивали, кокетливо улыбаясь всем, в том числе и мне.

– Ладно, бывай. А мы-то думали, выпьем, поговорим, да и споем с тобой что-нибудь наше, реперское! – с искренним огорчением попрощался Витя.

Когда я уходил, они действительно запели, но, на мой непосвященный взгляд, нечто совсем противоположное репертуару моих африканских братьев. На очень знакомый мотив студенты и примкнувшие к ним девицы достаточно музыкально проорали в четыре глотки:

Дымился, падая, электрик

С высоковольтного столба.

Кто хоть однажды видел это,

Тот не забудет никогда.

Последние две строчки они повторили раза три, с каждым разом все громче, так что их было слышно даже на улице.

До́ма было тихо. Это было хорошо. Вопросов из серии «как дела?» и «что новенького на работе?» я бы сейчас точно не перенес.

С халатом в руках я осторожно вошел в спальню и закрыл дверь. Когда я повернулся к постели, Катька вдруг села на кровати, включила ночник, и я увидел, что у нее опять заплакано лицо.

– У тебя на столе лежит письмо. Там написано, что ты должен заплатить полмиллиона рублей какому-то заводу. Ты что, совсем там с ума сошел, в своей долбаной газете? – зарыдала она, спрятав лицо в ладонях.

Я уронил халат на пол и поплелся к столу.

Там действительно лежал надорванный конверт со штемпелем «Абитражный суд Санкт-Петербурга», а рядом – лист печатного текста с заголовком «Определение».

Я, не читая, как можно небрежнее смяв этот листочек, сказал Катьке:

– Да это же розыгрыш. Мне Васильев уже звонил. Это они там, в убойном отделе, шутки шутят.

– Правда, что ли? – Катька тут же прекратила рыдать и подняла заплаканные глаза на меня. – Так это шутка охламона Васильева?!

Я развел руками и в довершение всего еще и порвал чертов листок пополам.

Что за дурацкая манера присылать людям на дом решения судов первой инстанции. Будет же еще и слушание во второй инстанции, может, мы там отобьемся.

– Ты гонорар домой принес? – совсем уже другим, деловым тоном поинтересовалась супруга.

Я с готовностью показал ей три тысячные бумажки.

Катька не поленилась встать, молча забрала деньги из моих рук и спрятала где-то у себя в сумочке.

Потом она вернулась в кровать и, уже засыпая, сказала:

– Хотела бы я видеть лица судебных приставов, которые явились бы к нам в квартиру в поисках пятисот тысяч рублей.

Я подумал, что уже через пару недель она сможет рассмотреть эти лица как следует, но вслух сказал совсем другое:

Часть вторая Марта

Глава пятнадцатая

Минувшим утром я испытал одно из самых больших наслаждений в жизни, доступных простому рабочему человеку. Проснувшись около семи, я одним глазом взглянул на будильник, удостоверился, что таки да, еще именно семь, и, поплотнее закутавшись в одеяло, снова сладко заснул, попутно размышляя о том, что подобные моменты и есть то самое счастье, которое столь интенсивно и безрезультатно разыскивают разные философствующие умники все эти тысячи лет, пока существует человечество. Не там они ищут, дураки.

Увы, второй раз я проснулся уже три часа спустя, безнадежно проспав назначенную на десять утра встречу. Встречаться должны были Михаил из «Интершума» и какая-то фифа из Штатов, прибывшая, как анонсировали мне ее визит, исключительно ради покупки прав на тексты из рубрики «Поле чудес». С чего вдруг наших заокеанских друзей так взволновали мои фантастические байки, Миша не объяснил, но намекнул, что, если сделка состоится, мне денег тоже обломится, а посему в моих интересах с мытой шеей прибыть утром в понедельник в редакцию «Интершума» и сидеть там с самым умным видом, на который я способен.

Легкое чувство вины перед Мишей охватило меня уже в ванной, когда первые струи воды заставили мою сонную голову наконец проснуться, а самый пик раскаивания пришелся на визит в туалет, куда я засел надолго и откуда уныло слушал, как надрывается мобильный телефон, оставшийся в кармане пиджака. Вскакивать и нестись вприпрыжку к телефону, даже понимая, что наяривает Миша, я не стал. Только вздохнул печально и уставился в подозрительно желтеющий потолок, размышляя о том, когда Катька начнет полоскать мне мозги про необходимость ремонта сортира – в этом месяце или в следующем.

Впрочем, откапывая потом в прихожей свои туфли среди невероятного бардака, оставленного убегавшими в школу детьми, я придумал себе циничное оправдание – скажу Мише, что приболел младший, а у Катьки срочная работа в магазине, и ее не отпустили, так что сидеть с Тимохой пришлось мне.