Эрик Аксл Сунд - Подсказки пифии Страница 3

Мальчик в пластиковом мешке пребывает сейчас в обоих мирах. Когда его найдут, то узнают, как он выглядел в девять лет. Его тело сохранно, как фотография из прошлого, он набальзамирован, словно королевский отпрыск былых времен. Он – дитя навсегда.

Женщина вела машину на север, через весь город. Смотрела на проходящих мимо людей.

Взгляд у нее острый, и никто не сможет даже близко угадать, что у нее внутри. Никто не сможет заглянуть ей в душу. Она видела страх, который сопутствует людям. Она видела их злые мысли, начертанные в окружающем их воздухе. Но никто не знал, что она видит в лицах людей.

Саму ее не видно. Ее поверхность – опрятная, безупречная сдержанность. У нее есть способность становиться невидимкой рядом с людьми, их сетчатка не фиксирует ее образ. Но она всегда присутствует в настоящем, наблюдает окружающее и понимает его.

И никогда не забывает про лицо.

Недавно она видела, как какая-то женщина спускалась к причалу Норра-Хаммарбюхамнен. Женщина была необычно легко одета для этого времени года и просидела у воды почти полчаса. Когда она наконец пошла назад и свет уличных фонарей упал ей на лицо, она узнала ее.

Виктория Бергман.

Женщина в машине ехала через спящий Стокгольм, где люди прячутся за задернутыми шторами и опущенными жалюзи и где на улицах мертво, хотя на часах едва-едва начало двенадцатого.

Она думала о глазах Виктории Бергман. В последний раз она видела Викторию больше двадцати лет назад, и тогда глаза у Виктории горели, почти как у бессмертной. В них была нечеловеческая сила.

Теперь в глазах Виктории отсвечивало утомление, слабая усталость, растекавшаяся по всему ее существу. Опыт чтения человеческих лиц подсказывал ей: Виктория Бергман умерла.

Вита Берген

София Цеттерлунд шла по Ренстирнас-гата, посматривая на тянувшуюся справа скалу. Втиснутый в докембрийскую породу, в тридцати метрах ниже церкви Софии располагается крупнейший в Швеции центр обработки данных.

Со стороны казалось, что скала горит, но на самом деле это воздух из подземной серверной системы сталкивался с царящим снаружи холодом. Пар белым пластом лежал над улицей, и порывы холодного осеннего ветра гнали его по шероховатой, грубой поверхности камня.

Излишек тепла. Как будто там, внутри, что-то кипит.

София знала, что благодаря трансформаторам и дизельным генераторам, спрятанным в скале, цифровая информация о шведских властях может пережить любую катастрофу, даже если город сровняет с землей. В том числе и файлы с грифом секретности, относящиеся к ней лично. К Виктории Бергман.

Информация, которую в девяностые годы оцифровали в больнице Накки, чтобы потом в виде резервных копий загрузить в подземелье под парком Вита Берген. Вся ее жизнь хранилась и будет храниться здесь, по соседству с ее квартирой на Боргместаргатан, и ей ничего с этим не поделать, если только она не взорвет скалу и не уничтожит огонь, пылающий в подземелье.

Она вошла в густой влажный пар, и улица на время исчезла из виду.

Сразу после этого София очутилась у дверей своего дома. Глянула на часы. Четверть одиннадцатого. Значит, прогулка длилась почти четыре с половиной часа.

София не помнила улицы и места, по которым проходила; она едва помнила, о чем думала во время прогулки. Это все равно что вспоминать сон.

Я хожу во сне, подумала она, нажимая кнопки домофона.

София стала подниматься по лестнице, и резкое эхо от стука каблуков разбудило ее. Она стряхнула дождевые капли с плаща, взъерошила волосы, поправила влажную блузку. Вставляя ключ в замок, она уже не помнила ничего о своей долгой прогулке.

София Цеттерлунд не помнила, как сидела у себя в кабинете, представляя себе Сёдермальм в виде лабиринта, входом в который была дверь психологического центра на Санкт-Паульсгатан, а выходом – дверь ее квартиры возле Вита Бергена.

Не помнила, как четверть часа спустя прощалась с секретаршей, Анн-Бритт.

Не помнила она и того, как в первой развилке лабиринта решила повернуть направо, вниз по Сведенборгс-гатан, к станции “Сёдра”, надеясь снова увидеть женщину, за которой ей уже случалось следовать по той же улице. Женщину с хорошо знакомой покачивающейся походкой, седыми волосами, стянутыми в аккуратный пучок на затылке, и манерой ставить ноги носками врозь. Женщину, которую она видела уже дважды.

Не помнила София и мужчину, которого встретила в баре отеля “Кларион” где-то возле Сканстулля и с которым поднялась в номер; не помнила, как он удивился, когда она не захотела брать деньги. Не помнила она, как, спотыкаясь, шла через вестибюль гостиницы, потом по Рингвэген на восток, как по Катарина-Бангата спускалась к Норра-Хаммарбюхамнен, чтобы бездумно смотреть на воду и баржи, на склады на соседнем причале; не помнила, как вновь поднялась к Рингвэген, загибающейся на север и переходящей в Ренстирнасгата, протянувшуюся под крутой скалой Вита Бергена.

Еще София не помнила, как нашла свой дом, как выбралась из лабиринта.

Лабиринт – это не Сёдермальм, это мозг Лунатика, его связи, импульсы и нервная система, с бесчисленными извилинами, разветвлениями и тупиками. Бесцельная прогулка по сумеречным улицам, лунатические сны.

Ключ скрежетнул в замке. Сделав два оборота вправо, София открыла дверь.

Она выбралась из лабиринта.

Посмотрела на часы. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – спать.

Сняв плащ и сапоги, София прошла в гостиную. На столе – стопка бумаг, папки, книги. Собранные воедино попытки помочь Жанетт с психологическим профилем преступника по делу об убитых мальчиках-иммигрантах.

Вот черт, подумала она и рассеянно перевернула пару-тройку листов. Это же никуда не привело. Они тогда оказались в постели, и после той ночи в Гамла Эншеде Жанетт ни словом не обмолвилась о расследовании. Может, психологический профиль послужил просто поводом для встречи?

София чувствовала себя неспокойно. Работа не закончена, и Виктория ей не помогает, не показывает ей картин из прошлого. Ничего.

Она убила Мартина – это София знала точно.

А остальных? Тех безымянных детей, того белорусского мальчика?

Ничего не помню. Ничего, кроме глухого чувства вины.

София подошла к книжному стеллажу, за которым скрывалась звукоизолированная комната. Откинув крюк, чтобы сдвинуть стеллаж в сторону, она поняла: в комнате пусто. Все, что там есть, – это остатки ее самой и запах ее собственного пота.

Никогда Гао Лянь не сидел на велотренажере в этой комнате, в левом углу; его пот стекал по ее собственным волосам, по ее собственной спине, покрывал ее собственные плечи.

Крутя педали, она несколько раз обогнула земной шар – а колеса со стрекотом крутились в пустом воздухе. Ее тело стало сильнее, но она не сдвинулась ни на сантиметр. Ничего не произошло. Она просто давила на педали, оставаясь в центре расходящихся кругов.

Гао Лянь из Уханя был здесь везде, хотя его никогда не существовало на свете. Он был в рисунках, в газетных вырезках, листках блокнота, на аптечном чеке, где она обвела кружочками первые буквы в начале товаров – так, что они образовали слово “ГАО”.

Гао Лянь из Уханя пришел к ней, потому что ей нужен был кто-то, кто мог бы канализировать ее вину.

Заплатить по счетам, по которым она задолжала человечеству.

Она верила, что все тексты, все статьи об убитых имеют отношение к ней самой. Следя за происходящим, она параллельно искала объяснений – и находила их в себе.

Ее порождение звали Гао Лянь из Уханя, а источник вдохновения, благодаря которому эта личность явилась на свет, находился совсем рядом, в ее квартире.

София подошла к книжной полке и сняла с нее старую книгу в лопнувшем кожаном переплете.

Гао Лянь, “Восемь рассуждений об искусстве жить”.

Она купила эту книжку за тридцать крон на блошином рынке и с тех пор едва ли открывала ее, но имя автора читалось на вытертом корешке, и книга всегда стояла на полке по соседству с крючком, запиравшим комнату.

София поставила книгу на место и пошла на кухню. На столе лежала развернутая газета.

Статья об Ухане, столице китайской провинции Хубэй, на фотографии – башенка с восьмигранной крышей, пагода. София свернула газету, отложила на край кухонного стола.

Что еще?

Фрагмент из доклада Миграционной службы о детях, не имеющих документов, другой доклад – об условиях усыновления в Восточной Азии и еще один – особое расследование: о продаже граждан Китая в Западную Европу.

София понимала, почему она выдумала Гао Ляня. В ее чувстве вины он выступил как заменитель, как суррогат ребенка, которого она не смогла сохранить. Взросление Гао было ее собственным взрослением, а оказаться в изолированном помещении означало очиститься, заострить чувства до крайности. Стать сильной душой и телом.