Эрик Аксл Сунд - Подсказки пифии Страница 4

Но где-то на этом пути она потеряла контроль над Гао.

Он стал не тем, каким был ей нужен, и потому его существованию пришел конец: София больше не верила в него.

Она знала, что там, в комнате, никого нет.

Гао Лянь из Уханя никогда не существовал.

София снова вошла в тайную комнату, достала свернутые в трубочку анонсы вечерних газет, развернула, разложила на полу. “В кустах обнаружена мумия”, “Страшная находка в центре Стокгольма”.

Она читала об убийстве Юрия Крылова, сироты из белорусского города Молодечно, которого нашли мертвым на Свартшёландет. Ее особенно интересовали подчеркнутые фразы. Подробности, имена и места.

Неужели это сделала я?

София перевернула старый матрас. Сквозняк подхватил бумажки, они закружились перед ней. Пыль от бумаги полезла в ноздри.

Лист, вырванный из немецкого доклада Збарского о русском искусстве бальзамирования. Распечатка из интернета. Подчеркивания и ссылки на Збарского, сделанные ее почерком. Краткое описание работ по бальзамированию Ульянова-Ленина, выполненных профессором Воробьевым в Харьковском институте анатомии.

Снова ее почерк на каких-то покрытых цифрами листочках в клетку. Математические расчеты: сколько нужно химикатов для тела такого-то веса и размера.

И наконец – ксерокопия статьи о частном предприятии, которое в девяностые годы занималось бальзамированием убитых главарей русской мафии. Кого-то отравили, кого-то взорвали в автомобиле. Предприятие выставляло клану счет исходя из того, насколько тела оказывались повреждены.

София отложила статьи, и тут у нее зазвонил телефон. Она увидела, что это Жанетт. Вставая, чтобы ответить, София оглядела комнату.

Пол почти полностью исчез под толстым слоем бумаг. Но смысл, объяснение, это огромное “Зачем?”…

Ответ находится здесь, подумала она, беря трубку.

Человеческие мысли, изорванные в мелкие бумажные клочья.

Мозг, который взорвался.

Гамла Эншеде

Жизнь маленького человека, думала Жанетт, паркуясь перед домом в Гамла Эншеде. Именно сейчас ей так не хватало простого и предсказуемого. Ощутить удовольствие после долгого изматывающего рабочего дня, отложить в сторону служебные проблемы. Освободиться от мыслей о работе в тот момент, когда ей перестают платить за то, что она их вертит в голове.

Юхан ночевал в центре, у Оке и Александры, и Жанетт, едва перешагнув порог, почувствовала, как пусто в доме. Здесь нет семьи. Как бы эгоистично ни вел себя Оке перед разводом, Жанетт не хватало их разговоров за стаканом пива на кухне или тех вечеров, когда показывали какой-нибудь американский детектив и Жанетт, комментируя неправдоподобие происходящего на экране, не могла удержаться от веселого злословия. Несмотря ни на что, в той жизни было много любви, они все-таки любили друг друга.

А теперь на кухне пусто – только жужжит холодильник и слабо пощелкивает в батарее.

На двери холодильника открытка от родителей Жанетт. Привет из их пенсионного тура в Китай. Жанетт почувствовала укол нечистой совести – она ведь совсем не беспокоится о них. Не посвящает им ни единой мысли. В основном потому, что она по ним совсем не скучает.

С тех пор как Оке уехал, даже пахло здесь иначе. Странным образом Жанетт не хватало тяжелого запаха масляных красок, льняного масла и терпентина, и в то же время неплохо было не испытывать постоянной тревоги из-за перспективы сесть в кляксу берлинской лазури или внезапно обнаружить на стене совершенно неуместное малиновое пятно. Несмотря на это, Жанетт вспоминала прошлое с откровенной печалью и на миг забыла, как ее напрягало, что они едва сводили концы с концами. Безответственное, безалаберное отношение Оке к деньгам. В итоге для него все устроилось наилучшим образом, и его мечта жить своим искусством стала реальностью. Может, она, Жанетт, была слишком нетерпеливой? Слишком слабой, чтобы дать ему решительный пинок в правильном направлении в минуты, когда он сомневался в своем даровании? Может быть. Теперь это уже не важно. Этот брак завершен, и ничто из того, что Оке делает сейчас, не имеет отношения к Жанетт. К тому же у нее полно работы, и ей некогда размышлять, как бы оно все было по-другому.

Женщины в машине. Высока вероятность, что это были Ханна Эстлунд и Йессика Фриберг. Иво Андрич сейчас как раз работает над тем, чтобы подтвердить догадки полиции.

Завтра она получит ответ. Если она окажется права, это будет означать, что дело переходит к прокурору и расследование тем самым объявляется закрытым.

Первым делом надо произвести обыск у обеих женщин, найти доказательства их вины. Потом они с Хуртигом упорядочат информацию и передадут ее фон Квисту. Жанетт не мнила себя блестящим следователем. Просто она следовала всем поворотам пути – и при некоторой удаче и соблюдении известных правил на все вопросы находились ответы.

Фредрика Грюневальд, Пер-Ула Сильверберг, Регина Седер и ее сын Юнатан были убиты двумя жаждущими мести женщинами.

Folie à deux. Психоз на двоих, как его еще называют, почти всегда берет начало в родительской семье. Например, мать и дочь живут изолированно и делят одно психическое заболевание на двоих. Ханна Эстлунд и Йессика Фриберг, конечно, не были родственницами, но они росли рядом, ходили в одни и те же школы, а потом приняли решение жить вместе.

Рядом с телом Грюневальд кто-то оставил желтые тюльпаны. Карл Лундстрём в вечер своей смерти тоже получил желтые тюльпаны. Могло ли статься, что женщины убили и его тоже? А почему нет? И Карл Лундстрём, и Пер-Ула Сильверберг были педофилами, посягнувшими на своих дочерей. Весьма вероятно, что именно это их и связывало. Таким образом, желтые тюльпаны и школа Сигтуны имеют общий знаменатель.

Жанетт зажгла свет на кухне, подошла к холодильнику, достала масло и сыр.

Месть, подумала она. Как, черт возьми, месть могла толкнуть людей на такие крайности?

Роясь в морозилке в поисках хлеба для тостов, Жанетт переключилась на Юнатана Седера. Они убили мальчика, который ни в чем не был виноват. Даже если они хотели нанести его матери сокрушительный удар, прежде чем прикончить ее саму, их действия все равно оставались за пределами понимания Жанетт.

Жанетт нашла хлеб, взяла два куска, сунула в тостер.

Вряд ли она получит ответы на все вопросы.

Жанетт, подумала она, усвой наконец: как полицейский ты не всесильна, так что угомонись. Невозможно понять все.

Она села за кухонный стол и принялась листать каталог IKEA. Может, купить новую мебель именно сейчас – это не так уж глупо? Продажа дома наверняка займет какое-то время, а ей, Жанетт, не хочется, чтобы обстановка постоянно напоминала о прежней жизни. Иногда, когда она входила в гостиную, ей казалось – вот Оке развалился на вытертом диване. Кухонный стол и стулья они покупали вместе в “Эммаус лоппис” в Упсале, когда Юхан только-только родился. Лампы и ковры тоже были их, не ее. Даже калошница. На всем лежал отпечаток их с Оке совместной жизни.

Тостер щелкнул. Только Жанетт успела добавить его в инвентарный список приобретенного совместно с Оке, как зазвонил телефон.

Как ты сентиментальна, Жанетт, подумала она, закрыла каталог и сняла трубку.

Разумеется, это был Оке. Бывший муж словно знал, о чем она сейчас думает.

– Привет, – коротко сказала она в трубку.

– Привет. Как дела?

– Хорошо.

Пустые фразы. О чем еще говорить, кроме как о вещах сугубо практических?

– Как Юхан? – задала следующий вопрос Жанетт.

– Юхан? Да все нормально… Спит.

Повисла пауза, и Жанетт начала терять терпение.

– Раз ты позвонил – значит, ты, полагаю, чего-то хочешь. Опять что-нибудь с Юханом?

Оке кашлянул.

– Да, я хочу в выходные взять его с собой в Лондон. На футбол. Только он и я. Быть отцом, все такое…

Отцом? Очень вовремя, подумала Жанетт.

– Ладно. А он согласен?

Оке приглушенно рассмеялся.

– Да ну, тут и сомневаться нечего. Лондонское дерби, знаешь.

Она вдруг заметила, что отвечает на смех Оке быстрой улыбкой.

– Отлично, это ему на пользу. Только вы двое? А что Александра?

Снова пауза. Жанетт невидяще смотрела на тостер. Два золотистых ломтика выскочили и, конечно, уже начали остывать.

– Она устроила новую выставку и продала несколько картин. Их купил – угадай, кто?

– Свинья пыхто, – не сдержалась Жанетт.

– Ну перестань. Представитель пенитенциарной системы, десять картин для тюрьмы Крунуберг. Елки, да это же, считай, твое рабочее место! – Оке захохотал. – Так что Александра останется в Стокгольме. Осталось продать еще несколько картин. Дела идут хорошо.

– Ага… поздравляю. Здорово, что у тебя все хорошо.

Было слышно, как Оке сглотнул.