Владислав Вишневский - Полный форс-мажор Страница 3

Ульяшов вскакивает, не очень правда ровно, но решительно.

– Согласен! Слово офицера! Ровно через месяц… Начиная прямо сейчас.

Вертолётчики тоже поднялись, встали, как смогли, подтянулись – знаковое событие, важное.

– Лучше с… завтра. – Миролюбиво предложил Громобой.

Палий согласился.

– Ладно, пусть с завтра. Гарантии? – Вопрос обращён был к Ульяшову.

Лев Маркович, чувствуя уже вкус первой победы, как некие фанфары, шире раскрыл душу.

– У меня вот такой командир… – сказал он, и показал в кулаке большой палец. – Одна фамилия чего стоит – Золотарёв. Слыхали? Золотая голова. Мужик. Золотарёв потому что. Стратег. Умница. Строгий, но душевный. Мой друг. Генерал сейчас! Да он со мной… мы с ним… Вот такой человек… Я уверен…

Палий перебил.

– Лев Маркович, товарищ полковник, на меня смотри, на меня… Ты первым сказал… Слово не воробей… Это вызов… Повторяю вопрос: ваши гарантии, товарищ полковник! Конкретно! Назовите гарантии.

Ульяшов хмыкает.

– Гарантии… Мои гарантии? Да пожалуйста. Если мы промажем… эээ… проиграем, что абсолютно исключено, да я, Шура, свой правый погон вместе со звёздочками на ваших глазах на сухую съем, и хромовые сапоги в придачу. Слово офицера! Век Стокгольма не видать! У меня знаешь их сколько там, в кладовке накопилось… Слово офицера! Меня там знают. А если вы проиграете, то…

Подхватывая, Палий продолжает:

– Мы твои сапоги съедим. Все! На сухую! Справедливо?

– Справедливо. – Подтверждает Ульяшов.

– И в кладовке которые, – дополняет Громобой и неожиданно логично, учитывая свою командировку, замечает. – Слушайте, ребята, а я же не смогу. Это не честно. Я же не здесь буду.

Палий его дружески одёргивает.

– Это, Анатолий Михалыч, в голову не бери, не думай. За тебя я здесь. Отвечу. Будь спокоен. – И неожиданно мягким баритоном, брови домиком, губы трубочкой, наклонившись над столом, тихонько поёт: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках…»

Обнявшись над столом, головами друг к другу, полковники дружно подхватывают:

«…её сын пролета-ает. С дружеской лаской…»

Полковник Ульяшов решительно меняет слова: «…Но не сдаётся правый и смелый…»

И все трое громко заканчивают:

«…алыми звёздами башен Кремлёвских, смотрит она за тобою».

Палий, дружески ерошит рукой волосы на голове Громобоя.

– За тобой она, Толян, смотрит, за тобой! Не забывай там. Смотри по сторонам, и на приборы. Чтоб взлёт, как посадка… Понял? Сам знаешь.

Громобой кивает.

– Угу!

– Как учили. – Грозит пальцем Палий.

– Угу…

И вновь с этого места в сознание Ульяшова пошли мелкие провалы памяти с обрывками фраз: «ноу пасаран», это вроде бы он кому-то говорил; «я тебя уважаю», это вроде бы ему говорили; «слово офицера», это он клялся, жал ребятам руки и убеждал их – «назад дороги нет». Кому нет, какой такой дороги, куда?

Словно он какое-то кино плохое смотрит. Боевик не боевик, но похоже на индийскую оперу, мыльную, конечно.

В одном из очередных «просветов», Ульяшов неожиданно узнал свой голос, как со стороны, расслышал:

– …Это святое, ребята. Не вырубишь… Шаг сделал – иди. Слово дал – выполни. – Круто кому-то говорил Ульяшов, грозно и серьёзно.

После чего, немедленно очутился в объятиях полковника Палия. Орденские планки друга жёстко царапнули щёку, Ульяшов высвободился.

– Обязательно, Лёвка! Молодец, друг, товарищ полковник, уважаю, – хлопал его по спине Палий. – Я тебя довезу. Налили, ребята… Подняли… Время пошло… Хух…

Полковник Ульяшов слабо сопротивлялся.

– Это последняя.

Тут же услышал замечание от Громобоя.

– Нельзя так говорить, Лёвка, накаркаешь.

– А я и не… каркаю, я… курлычу. – Парировал Ульяшов, и вновь очутился в жёстких объятия полковника Палия.

– Молодец, человече, – дружески мял его Палий. – Наш человек, авиатор… Друг! Брат! Зря с нами не пошёл, сейчас бы летал…

– А я и так… с вами…

Прозвучавший музыкальный перезвон, затем и женский голос, сообщил полковникам – нужный Толяну рейс начинает регистрацию…

– Толя, товарищ командир, слышь, не спи… Это за тобой… Тебя… Это наш…

Такая вот знаковая проза неожиданно приключилась с полковником Ульяшовым. Да! Такое было. Произошло. А он точно этого не хотел. Нет, нет, и нет, но… Слово не воробей, обратно его, как запущенную ракету «земля-воздух», в «трубу» не вернёшь, не та ситуация. Но это он осознал уже позже, на следующий день, утром.

2

Утро

Полковник Ульяшов только что проснулся. Лёжа на измятой постели, в трусах и майке, некоторое время тупо глядит в потолок, приходит в себя. Во рту противно, в голове колокола. От бывшего, вчера, в прошлом, красавца-полковника его многое сейчас отличает. На фигуру, тело можно не смотреть, она обычная (полуспортивная, в трусах и майке), голые бледные ноги, такие же бледные руки, только лицо, шея, запястья рук густо коричнево-загорелые, как специально покрашенные (армейская специфика), а вот физическая сущность лица и взгляд – это да. Достойны «кисти» маэстро Эрнста Неизвестного. И вправду, как же нужно постараться, чтобы из бодрого, ещё накануне, чуть вальяжного, с тонкой улыбкой, приятного, умного, вызывающего доверие и уважение симпатичного лица, можно было такую экстравагантную маску сотворить. Врагу не пожелаешь, а вот… О, о, гляньте… Тело потряхивает, под глазами мешки, щёки обвисли, губы… серые и потрескавшиеся, в глазах пелена, запах изо рта – ффу… мерзко-отвратительный… Как и воздух, кстати, в самой спальной комнате. Надышал за ночь, алкоголик. Ужас, как противно. Ни одна живность не выдержит. Наверное, потому и один живёт, нет? Нет, конечно.

Женат полковник был. Был! Много лет как. Это уже в прошлом. Светлана Павловна – жена – ушла от него, как только увидела в шведских и немецких журналах, как её благоверный с «…девушками в бассейнах кувыркается, в ресторанах вина-водку пьёт, в обнимку по городу с этими… шатается… Улыбается всё время. Заигрывает. А жену родную забыл!!» Иностранные папарацци многое в журналах, как специально для неё напечатали. Она и ушла, к матери своей. Полковник переживал. Знал, одумается. Надеялся. Должна одуматься. Верил в это. Понимать должна. Он же на задании был. Не случайно, а специально на задании был, но… Всё равно обиделась. Ушла. Глупая. Дура! А он… не хотел. Он случайно. Дура, дура! И очередное звание ему потому не присвоили. Опозорился. Хорошо на должности оставили. Золотарёв заступился, отстоял. Дела… Да, дела.

На этом и остановимся. Не будем сыпать человеку соль на рану, тем более полковнику, ему итак плохо. Заступимся за него. Во-первых, Ульяшов не женоненавистник, не импотент, не урод, хотя, в свете ухода жены, полное право имеет женщин ненавидеть. Спасибо. Не надо. Он уже учёный. Во-вторых, в таком – после похмельном синдроме, он бывает не часто. Можно сказать очень редко, всего второй раз. Первый – недавно, ещё тогда, когда Светлана Павловна ушла, когда проснулся женой покинутым. А потому уже разведённым… Эх!.. С тех пор и… завязал. В-третьих, окончательно спасая «лицо» полковника предположим, что оно сильно «прокисло» не от количества выпитой огненной жидкости, а от осознания того, что он вчера что-то друзьям наобещал, что? И вот тут… Стоп!

Страшная мысль пронзила сознание офицера. Он что-то наплёл! Он? Что он им там наплёл, что? Да не он это. Это не он! Он не хотел… Он не мог! Это всё по пьянке… Сорвался… Это не считается. И вообще… Какой спор? Какие обещания? Это всё неправда. Это всё сон. Больной, пьяный сон. Да, сон… Ему и вправду снились какие-то кошмары. Бред! Кошмары! Его трясло. Ему плохо было. Он даже не помнит, как вчера в квартиру поднялся, как разделся, и что там ещё, как… Не с ним всё это было… Но было, было. И не только мы это знаем, но и он сам очень хорошо это понимает, где-то там, на подсознании. Просто защитная реакция так у человека сработала, чтобы защитить мозг от замыкания, чтобы психика не сгорела. «Я пропал! Мне конец! А может…» Полко вник в скочил. Ух в ат и лся за одн у спасительную ниточк у – а вдруг это была только шутка, розыгрыш… Да, конечно, шутка. Конечно, розыгрыш! И все его переживания ничего не стоят. Шутка. Хохма… Потому и рванул к телефону…

– Шура, это я… Алё, как дела? Гром вчера улетел, не помнишь, нормально? – услышав ответ Палия, голосом, как ни в чём не бывало, пряча за лёгкой бравадой жуткую тревогу и понимая уже, что зря звонит, всё так и есть, Палий сейчас поймёт и подтвердит его несостоятельность.

– Да нормально, уже на месте. А ты как, готовишься?

Вот оно подтверждение, в испуге мелькнуло у Ульяшова.

– Куда? – слабым голосом переспросил он. Не хотелось поверить. Не хотел, не хотел… Голос Палия был твёрд и ироничен.

– Не куда, друг, а к чему, – поправил тот. – Забыл? Мы вчера при свидетелях слово офицера друг другу дали. Поспорили. Не помнишь? Я помню. Гром свидетель. Сдрейфил?

– Я?! – Окончательно испугался Лев Маркович, но вывернулся. – С какой стати, наоборот, очень хорошо всё помню.