Молчание - Леони Вебер Страница 3

Я попыталась увидеть в синих пятнах слова, но тщетно. В начале письма стояла дата. Точнее, год: 1983. Значит, в 1980 их сын узнал что-то шокирующее, раз они так пишут о каких-то грехах.

– Летиция!

Я подскочила.

– Спустись, пожалуйста.

Я и не услышала, как папа вернулся. Быстро спрятав письма под матрац, я вышла из комнаты.

Папа ждал меня в гостиной.

– Привет, милая, – он улыбнулся. – Есть дело.

Я кивнула, мол, продолжай.

– Жан-Марк позвал нас на обед с его семьей. В среду. Ты тоже приглашена. Пойдешь?

Я стиснула пальцы, потом разжала их, опять стиснула, и так по кругу. Начала раскачиваться из стороны в сторону, чувствуя, что одними пальцами с волнением не совладаю.

– Не буду тебя торопить. Напиши потом, что думаешь. На ужин луковый пирог, – папа улыбнулся.

Вернувшись к себе, я заходила туда-сюда по комнате. Эта ситуация вывела меня из равновесия. Я поняла, что сейчас не в состоянии думать о такой сложной вещи, как поход на званый обед, и решила еще немного почитать чужие письма, прежде чем написать отцу свое.

Я прочла еще пять писем, датированных разными годами: от 1983 до 1990. Ничего нового я из них не узнала. Старики все так же писали о каком-то искуплении, статуе и напоминании, правде. Я ничего не поняла, помимо того, что хозяева считают себя в чем-то виноватыми, а сын, видимо, на них обижен, и знать их не хочет. И о какой статуе идет речь? У нас на каждой горе по статуе. И видно оттуда горные пейзажи. Что служит им напоминанием?

Мне надоело, и я спрятала письма. Ерунда какая-то. Ничего не складывается. Я уселась за стол и положила перед собой лист бумаги. Напиши что думаешь, сказал папа. Он и сам прекрасно знает, что я думаю. Я не хочу идти к Жану-Марку, потому что мне страшно общаться. А даже если бы не было страшно, мне все равно не стоит выходить в люди. В лучшем случае я их напугаю, в худшем – разозлю, и опять выслушаю, какая я невоспитанная. И папа выслушает тоже самое. А еще я с ним не разговариваю. И Жан-Марк об этом не знает. Нет, все это будет слишком глупо. Я опять опозорю папу, а ведь он так старается делать все для меня.

Я взяла ручку и написала.

Папа,

Я подумала и решила, что мне не следует идти. Я не хочу. Мне такое не нравится. Сходи сам, развейся. Я погуляю по лесу, как обычно. Спасибо.

Перечитала написанное. Как всегда прямолинейно. Но папа знает, что я не умею врать. Или нет. Мне все равно. Я не знаю, что он чувствует на счет всей этой ситуации с моей неразговорчивостью. Другой человек определил бы по лицу, но этого я тоже не могу. Я могу только разрушать. И это еще одна причина, почему я молчу.

Я понимаю Урсулу и Хельмута, хотя не знаю их историю. Мне тоже нужно искупить грехи.

Потому что это я разрушила нашу семью.

5

Сегодня среда. Я проводила папу в гости к Жан-Марку. Он никак не отреагировал на мой отказ, хотя было очевидно, что я не пойду. Я предсказуема, как никто другой.

Папа ушел, а я дождалась времени и отправилась на прогулку. Сегодня у меня особый маршрут. По нему я не ходила уже очень давно.

Письма я забросила. Не читаю их уже два дня. Но строчки вертелись в моей голове. Одна фраза про статую. Я подсчитала и пришла к выводу, что хозяева дома целый час могли идти только к одной достопримечательности. Статуе, которая стоит за нашим городком-поселком. Туда я и отправилась.

Я вышла за знак, показывающий, что это конец поселка, и пошла по дороге. Вокруг безлюдно, из домов по краям ни звука, только шум ветра. Иногда мимо проезжали машины. Помню, когда я однажды шла по этой дороге, одна из попуток остановилась и водитель спросил, не подвезти ли меня. Я так испугалась. Не того, что он маньяк, нет. Просто не знала, что ответить. В голове, как всегда в такие моменты, опустело. Я замерла и отчаянно замотала головой. Он уехал. Наверняка понял, что я ненормальная. Так и есть.

Я дошла до поворота. Асфальтированная дорога змеей тянулась дальше, но свернув, ступаешь на грунтовку. По ней нужно спуститься на другую гору, более низкую, а дальше просто идти прямо, огибая огромное поле параллельно автомобильной дороге.

Я шла и разглядывала цвета вокруг. Листья на деревьях вроде бы одинаково желтые, но каждый листок имеет свой оттенок. А на небе белые облака складывали потрясающую картину, пряча синее небо и открывая его там, где было нужно. Я задрала голову и вертела ею, ловя каждый цвет, каждое движение, каждый пейзаж.

Резкий звук как всегда неожиданно и пугающе ворвался в мой идиллический мир. Я остановилась и прислушалась. Повернулась, глянула на дорогу, которую еще немного было видно отсюда. Мотоциклист – лихач проехал по ней в сторону моего городка. Мне стало страшно. Я слишком давно не ходила по этому маршруту, он казался непривычным. Но делать нечего, нужно понять, что Урсула и Хельмут каждый день высматривали оттуда.

Я наконец-то дошла. Площадка на вершине горы, на ней статуя Богородицы. Вокруг несколько лавочек. Я обошла статую, и подошла к самому краю площадки, огороженному заборчиком. Глянула вниз, дыхание перехватило. Вроде и не очень высоко, но крутой спуск и острые камни не оставят шансов выжить, если я упаду.

Помотала головой, чтобы выкинуть эти жуткие фантазии. Подняла голову и осмотрелось. С площадки открывается потрясающий вид на горы и городки внизу, в долине между ними, словно река между двух берегов. Я долго рассматривала всю эту красоту, но так и не нашла ничего примечательного. Ничего, что могло быть связанным с напоминанием о грехах. Да и вообще, что я могу искать, не зная истории целиком. Может, это какой-то определенный домик, или участок поля на одной из гор. В общем, это может быть что угодно. Я разозлилась на себя. Надо же было идти черт знает куда, когда коню понятно, что я ничего не найду.

На всякий случай я рассмотрела и саму статую, но в ней тоже не было ничего особенного, так что мне пришлось признать поражение.

6

Я вернулась домой ни с чем. Долго выслушивала рассказ папы о том, как хорошо было в гостях у Жан-Марка и пыталась разделить его радость, но и это мне не удалось.

Я поднялась к себе, закрыла дверь и подошла к кровати. Все-таки нужно читать письма дальше. Вряд ли