Джеймс Чейз - Кинжал и пудреница («Никогда не знаешь, чего ждать от женщины») Страница 30

— Веда? — позвал я тихо. — Ты где?

Я напряг слух и услышал движение в соседней комнате. Соскользнув с кровати, я пошарил рукой по полу в поисках фонарика.

В комнате, где спал Макс, скрипнула половица. Я схватил револьвер, лежащий у меня под подушкой. Дверь, ведущая в соседнюю комнату, была закрыта, но я точно помнил, что, когда ложились спать, я специально оставил ее открытой.

Я направил револьвер на дверь. Задвижка поднялась, и дверь медленно открылась. Я положил палец на спусковой крючок, волосы на голове зашевелились. В дверном проеме возникла Веда.

— Веда, что произошло? Что ты делала в той комнате? Веда приближалась ко мне, и руки ее висели вдоль тела, как плети. Она скорее плыла, чем шла. В своей белой рубашке она походила на привидение.

Она вошла в круг света, и я обнаружил, что веки у нее опущены. Она разгуливала во сне! Безмятежное спокойствие на лице и тайна ее подсознания заставили меня отступить. Я слышал ее ровное дыхание. Она была очень красива, прекраснее, чем когда-либо.

Пройдя мимо меня, она легла на постель и вытянулась. Несколько мгновений я стоял и смотрел на нее, потом накрыл одеялом. Руки мои дрожали.

— Теперь все, дорогой, — сонно пробормотала она во сне. — Проблемы больше нет.

Меня била дрожь, как в лихорадке. Подойдя к двери, я почувствовал, что ноги стали ватными. Ни звука не доносилось из комнаты, где должен был находиться Макс. Я стоял и боялся войти туда. Негнущейся рукой я толкнул дверь и направил луч света в угол, где спал Макс.

Он лежал на спине в луже крови. В центре раны торчал какой-то предмет. Я направился к Максу, осторожно ступая, словно боялся оступиться. Она вогнала нож ему в сердце. Он выглядел безмятежным. Смерть настигла несчастного шантажиста во сне, и я определил по выражению его лица, что она была мгновенной и легкой. Не знаю, как долго я смотрел на него. Убийство! Когда-нибудь это откроется, и тогда у меня не будет ни одного шанса оправдаться. Разве только сказать, что это сделала Веда, будучи сомнамбулой.

Эта сцена пришлась бы по сердцу разве что Редферну. Сейчас Веда спокойно спит, не ведая, что натворила. Ее рука нанесла смертельный удар этому бедолаге, но разве я мог выдать ее, ведь я так любил ее.

У меня была единственная возможность скрыть убийство, это унести и зарыть труп, пока она не проснулась.

Я шагнул вперед и взялся за нож. Кровь брызнула из раны. Удар был яростным, и нож вошел по самую рукоятку. Мне понадобилось немало потрудиться, чтобы вытащить лезвие. Я на цыпочках вернулся в нашу комнату. Одеваясь, я ни разу не взглянул на Макса. Мне становилось дурно при мысли, что придется до него дотрагиваться. Я налил себе изрядную порцию виски, потом вторую, и они сделали свое дело.

Когда я брал лопату, она выскользнула из рук и с лязгом упала на пол. Я услышал, как Веда спросила:

— Кто там?

Потом открылась дверь и она появилась на пороге. Лицо ее было бледнее полотна, взгляд застыл. Я почувствовал, как пот заструился у меня по щекам.

— Все в порядке, Веда, ложись.

— Флойд! Что ты сделал?

— Возвращайся в постель и не вмешивайся в мои дела.

— Но Флойд!

Она посмотрела на лопату, которую я держал в руке, и зрачки у нее расширились. Потом она быстро повернулась, чтобы посмотреть на Макса, но было слишком темно.

— Что ты собираешься делать?

— Довольно расспросов, птичка. — Я бросил лопату. — Не вмешивайся не в свое дело, предоставь мне во всем разобраться!

Она подошла к лампе и зажгла ее. В ярком свете лампы кровь на рубашке Макса заблестела киноварью.

Какое-то время она спокойно смотрела на меня, потом сказала:

— Мы же договорились не делать этого, Флойд. Зачем ты это сделал?

— А ты нашла другой выход?

— Если его когда-нибудь найдут…

— Знаю. Ничего не надо объяснять. Возвращайся в постель, ты должна остаться в стороне от этого дела.

— Нет, я помогу тебе. Мои нервы не выдержали.

— Оставь меня в покое! — заорал я. — Мне достаточно возни с ним, а тут еще ты!

Она бросилась в спальню и захлопнула дверь. Я дрожал, как шаман в трансе. Даже следующая порция виски не оказала заметного действия. Не глядя на труп, я вышел в темноту с лопатой в руке. Начинался дождь. Неделями в горах не бывает осадков, и вот на тебе. Стоя в темноте, я подумал, что здесь идеальное место для убийства, одинокое и дикое.

Подойдя к «бьюику», я положил лопату на сиденье. Закапывать вблизи жилища нельзя. Максу придется совершить со мной последнее путешествие.

Я вернулся в хижину, Веда была одета и стояла, наклонившись над Максом.

— Что ты делаешь? Ради бога, что?

— Все в порядке, Флойд, не сердись.

Она завернула труп в покрывало и завязала концы. Теперь у нее был совершенно безобидный вид. Она сделала то, что боялся сделать я.

— Веда!

— Довольно, — сказала она, отходя от меня.

— Теперь я окончательно влип. Ты не должна вмешиваться. Не хочу подставлять тебя под удар.

— Я не хочу оставаться здесь одна. Что изменится? Думаешь, они поверят, что я ничего не знала и не участвовала?

— Ты права.

Я взял труп за плечи, она за ноги, и мы вынесли его из хижины. Я вспомнил сестру Макса и ее последние слова:

"Макс такой дикий, у него могут быть враги».

Что ж, больше он не навлечет на себя ничьей вражды.

Мы загрузили его в багажник и поехали.

Пока я копал, Веда ждала в машине. Я работал при свете фар и все время чувствовал на себе неотрывный взгляд Веды.

Если дождь будет продолжаться всю ночь, то к утру следы преступления будут похоронены вместе с Максом.

Грязные, промокшие и усталые, мы двинулись в обратный путь. Мы не находили слов, потому молчали всю дорогу.

Вернувшись, мы вместе помыли пол и обшарили всю хижину в поисках вещей, принадлежавших Максу. Под столом я нашел его бумажник. Внутри лежали бумаги, но я не стал в них копаться, а засунул во внутренний карман пиджака. Наконец все, что мы наметили, было сделано. В комнате не осталось и следа бедного Макса, и тем не менее она была наполнена его присутствием. Я видел, как он смеется мне в глаза, видел его окровавленное лицо, видел его лежащим на мешках с ножом в груди…

— Я бы все на свете отдала, только бы ты не делал этого. — Слова соскочили с ее языка, словно Веда не могла больше удерживать их при себе. — Я не скажу больше ни слова об этом, но, честное слово, как бы я хотела, чтобы ничего этого не было.

Я мог бы сказать ей всю правду, но зачем? Одним преступлением больше для Флойда Джексона, одним меньше… Для Веды же все было иначе: она пыталась подняться из ямы, в которую ее загнала судьба, и истина сломала бы ее.

— Не будем ни о чем говорить. Лучше приготовь кофе. Кстати, не мешало бы переодеться. Ставя чайник на огонь, она спросила:

— Они не придут сюда искать его?

— Не думаю. Никто не знает, что он поехал в горы. Мать не станет им интересоваться, да и остальные тоже. Макс Отис все-таки не Линдсней Бретт.

— Значит, придется оставаться здесь.

— Так будет лучше. Она вздрогнула.

— Я бы хотела уехать, Флойд. Мне тяжело оставаться здесь.

— Знаю, — вздохнул я, — мне тоже. Но нужно остаться… Нельзя же просто сорваться и уехать. До сих пор мы были здесь в безопасности.

Когда мы допили кофе, над вершинами уже посветлело. Я думал о долгом дне, ожидавшем нас: то, что было раньше, уже не вернуть. Я знал, что убийство совершила Веда, она же этого не знала и не должна была знать.

Женщины — удивительные существа. НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, ЧЕГО ЖДАТЬ ОТ ЖЕНЩИНЫ. Любовь между мужчиной и женщиной — вещь хрупкая. Если Веда когда-либо перестанет меня любить, моя жизнь окажется в ее руках.

Глядя теперь на нее другими глазами, я убедился, что это может наступить очень скоро. Еще одна ступень вниз, а спуск уже шел без остановок.

В течение трех последующих дней между нами выросла стена. Все началось с пустяка — нам не о чем было разговаривать.

Раньше, до этой кошмарной ночи, мы говорили о том, о чем обычно говорят влюбленные: о дожде, о погоде, достаточно ли продуктов. Теперь Веда больше не приводила в мою постель, да и мне не хотелось близости. Мы не говорили об этой перемене, хотя она была очевидной.

Она раздевалась и ложилась тогда, когда я возился с камином. Один-два раза я пытался ее обнять, но она вздрагивала, и пришлось перестать это делать. Макс был с нами все двадцать четыре часа в сутки.

Эти три дня напряжение все росло, сгущалось, и не хватало только искры, чтобы все взорвалось.

Но ни она, ни я не хотели этой искры. Мы были внимательны друг к другу.

Я снова и снова представлял, как она плывет в темноте, такая красивая. Я не знал, о чем она думает, но воображение рисовало картины одна ужаснее другой. Я все время размышлял об этом и чувствовал себя скверно, задувая на ночь огонь.

Я запер входную дверь и выждал несколько минут, чтобы войти. Мы не встречались взглядами.