Виталий Гладкий - Золото гетмана Страница 30

– Тетеря, ты что, своих не узнаешь? – сказал один из прибывших, обращаясь к деду.

– Свят, свят!.. – испуганно перекрестился старый казак. – Ты ли это, Мусий?!

– А то кто же, – весело улыбаясь, ответил Гамалея.

– Так тебя же нет в живых!

– Придет пора – помру. А пока, сам видишь, жив, здоров, чего и тебе желаю.

– А мне сказали… – Тетеря смутился и умолк.

– Что тебе сказали?

Дед понизил голос, словно его мог услышать кто-то чужой:

– Будто бы тебя вместе с Петриком… того… – Он характерным жестом чиркнул себя ладонью по горлу.

– Мазепа не Бог, чтобы моей жизнью распоряжаться, – сурово ответил Мусий. – Не он меня вписывал в книгу судеб, не ему мое имя оттуда вымарывать. Наш давний спор закончился, и оба мы проиграли. Только он уже ТАМ, а я немного задержался на этом свете, как видишь.

– Что да, то да… – покивал головой Тетеря. – Помню я, помню… Ты был против любого иноземного владычества. Вы не только с Мазепой спорили, но даже дрались на саблях, когда он руку к шведам начал тянуть.

– Надо было ему эту руку отрубить, – сердито сказал Гамалея. – Пожалел паршивца… Эх! Сколько из-за него голов казацких напрасно полетело!

– И мне памятка на всю жизнь… – Тетеря показал увечную руку. – Под Полтавой…

– Говорил я тебе, Опанас, еще до того, как он царя Петра обманул и к Карле швенскому переметнулся: не слушай Мазепу, обманет. Так и вышло. Сам сбежал, а народ в ярмо загнали по его милости.

– Что ж это я вас байками кормлю! – спохватился Тетеря. – А идите, паны-товарищи, к нашему столу. Отобедаем, чем бог послал…

Длинный стол, сбитый из нестроганных досок, перевозчики поставили под навесом. И от солнца защита, и рыбе есть где вялиться – в холодке да с ветерком. Гамалея вместе со своими товарищами сел по одну сторону стола, а старый казак-запорожец Тетеря и перевозчики – по другую.

– Отведайте нашей щербы[78], – приглашал дед. – Хлеб у нас, конечно, не ахти, да что поделаешь, в этих местах ни пшеница, ни рожь не растет. Вот и жуем коржи из корней рогоза.[79]

Непритязательная казацкая щерба в больших мисках показалась голодным беглецам вкуснее царской ухи. А когда они выпили по кружке охлажденной в кринице бузиновки[80], то и вовсе жизнь показалась им прекрасной, а компания – лучше не придумаешь. Кроме щербы и коржей, на стол положили и вяленое мясо тарпана. Оно было очень вкусным и на тарпанов специально охотились. Но в степи их трудно было найти, и животных чаще всего били на водопое.

А еще в костре запекалась только что выловленная рыба – большие щуки и судаки. Их предварительно обмазали глиной, закопали на небольшую глубину – чуть-чуть присыпали землей, а сверху накидали горящих угольев.

– Из далеких краев прибыли? – спросил Тетеря, когда со щербой было покончено и на стол подали рыбу.

Глиняная обмазка закаменела, и ее легко можно было снять вместе с рыбьей шкурой – словно очистить вареное яйцо. Запеченные в собственном соку щуки и судаки явили миру бледно-розовое мясо и умопомрачительно вкусный запах, который участники застолья тут же подкрепили очередной кружкой ароматной бузиновки.

Гамалея глянул на него исподлобья, покосился на остальных перевозчиков, и нехотя ответил:

– Дальше не бывает…

– Да ну! – оживился старик. – Неужто басурман ходили щипать? Это святое дело… А вот нашим казакам бить крымчаков и турок не моги.

– Что так?

Мусий не хотел прежде времени рассказывать кому бы то ни было о приключениях беглецов. Тетере он доверял, но что касается остальных перевозчиков, то Гамалея их не знал и опасался, что у этих казаков могут оказаться чересчур длинные языки.

– А… – махнул рукой Тетеря. – Мы живем здесь на птичьих краях. Как Олешковскую Сечь построили с разрешения крымского хана, так и началось. Конечно, он, вместо жалованья, дал нам право охотиться на землях орды, рыбачить, соль добывать беспошлинно; однако за это мы должны выставлять хану войско, когда крымчаки идут войной на черкесов или калмыков. И обычно посылает наших казаков к лешему на кулички – куда подальше. Но про то ладно, воевать мы привычны. Все ж какое ни есть, разнообразие. Главное поруганье со стороны басурман в том, что они запретили нам строить сечевую церковь выше, чем всадник на коне с поднятой вверх саблей. Как тебе это?

– В чужой монастырь со свом уставом не ходят, – мрачно ответил Гамалея. – Не сладка судьба изгнанников…

– И валы оборонные нельзя выше двух метров возводить. И пушки хан запретил на валы ставить. Чтоб его черти колотили! Казаков вольных за слуг держит!

– Неужто казачки татар втихомолку не шарпают?

– Бывает… – Тетеря грустно улыбнулся. – Только за это Кошу приходится дорого расплачиваться: на Сечь после каждого такого нападения прибывают татарские мурзы и принуждают кошевого платить втрое большую сумму, чем стоит отнятое у татар добро.

– А много ли на Сечи народу?

– На сегодня тысячи полторы. Не больше.

– Не густо…

– Так ведь что тут товариществу делать? Вишь, какая природа – пески кругом и солончаки. В Сечи постоянно живет холостая молодежь да старики бессемейные – голытьба, которой некуда приткнуться. Кто побогаче, те проживают на хуторах, кто немного беднее – большей частью обретаются в бурдюгах[81] и зимовниках, которые стоят по Самаре и по Бугу. Там можно и огород свой иметь, и сад посадить, и пасеку завести. И вообще, эта новая Сечь только потому считается наследницей Запорожской, что мы имеем кошевого атамана и храним военные клейноды…

Их беседу неожиданно прервал резкий свист. Гамалея обернулся, и увидел, что на другом берегу Конки гарцует на добрых конях небольшой татарский чамбул[82]. Судя по богатой одежде одного из крымчаков, скорее всего, какого-то важного ханского чиновника, это были его телохранители.

– Клятые басурмане! – выругался Тетеря. – И пообедать спокойно не дают православному люду. Хлопцы, идите на переправу. Да язык там попридержите! А то могут укоротить. У них это быстро.

– Та знаем, батьку…

Перевозчики погнали паром к противоположному берегу, а Гамалея быстро мигнул беглецам. Они сразу поняли его безмолвный приказ, и в мгновение ока все огнестрельное оружие было спрятано в небольшом стожке сена рядом с навесом. Кони казаков уже стояли позади мазанок у коновязи, где в тени чахлых деревьев жевали жесткую траву вместе с низкорослыми степными лошадками перевозчиков. Хорошо зная нравы крымчаков, Мусий не хотел, чтобы у татарского бея возник соблазн присвоить чужое добро. А ружья и пистоли у казаков были новыми и очень дорогими. Не говоря уже о лошадях.

По пути в родные края беглецы распотрошили обоз английского купца. Они захватили не только целую кучу дорогого оружия, но и несколько превосходных английских жеребцов, которых называли «берберами». В жилах этих коней текла кровь арабских скакунов, поэтому по скорости и выносливости им мало было равных. Разве что чистокровные дончаки могли составить им конкуренцию, но они были по карману только казацкой старшине и зажиточным казакам.

Татарский бей лишь мельком взглянул на казаков, вопреки опасениям Мусия. Видимо, спешил. А может, опытный военачальник просто не хотел нарываться на неприятности, сразу определив по внешнему виду Гамалеи и беглых казаков, что перед ним опытные бойцы, способные оказать его телохранителям серьезное сопротивление. Вскоре о чамбуле напоминала лишь пыль, поднятая копытами татарских коней.

– Калга-султан[83], – сказал Тетеря. – Второе лицо после хана. Что-то он зачастил в нашу Сечь… Нутром чую – не к добру это. Все обихаживает кошевого.

– У вас кошевым по-прежнему Кость Гордиенко?

– А то кто ж… – Тетеря скорчил кислую мину. – Все мудрует, хочет и здесь полной свободы – как было в старой Сечи. Да только хан не позволит нам развернуться в Олешках как дома. На чужом пиру и сдобная пампушка горше полыни.

– Это да…

– Вы на Сечь или как? – осторожно поинтересовался Тетеря.

– На Сечь. Будем проситься в товарищество.

– И правильно. Такие казаки, как ты, Мусий, и твои хлопцы, на Сечи нужны. Проситесь в курень к Ивану Гусаку. Он правильный человек. Да что я говорю! Тебе ли не знать Ивана.

Гамалея скупо улыбнулся и ответил:

– Как не знать…

Тетеря лукаво прищурился и негромко молвил – так, чтобы не слышали казаки, которые уже поднялись из-за стола и раскуривали в сторонке свои трубки:

– А хорошо вы погуляли с Иваном в Подолии[84]. Польские паны до сих пор зубы на вас точат.

– С казака беда, как с гуся вода. Пусть шляхта точит. Пока их не выбили.

– А пора бы…

– Старый греховодник! Ты на что меня подбиваешь?

– Казачки совсем без дела истомились. Обнищали, дальше некуда. Кто ж еще, как не ты, может собрать ватагу и повести в поход на ляхов? И я бы пошел. Ей-ей! Правая рука у меня добрая, не забыла, как саблю держать. Я и кулеш буду для всех варить, и в дозоре постою, потому как все равно мало сплю. Возьмешь?