Евгений Сартинов - Золото на крови Страница 32

— Но это же… так далеко. Мы и до зимы туда не дойдем.

— Да ладно тебе! — отмахнулся Иван. — Маршрут опробован десятки раз. По нему, говорят, еще до войны «бегали». Это только кажется, что много, а как по реке поплывем, тебе самому понравится. Это же как на «Голубой стреле», экспрессом несешься! И отдохнуть есть где, у деда Игната знаешь какая банька! А медовуха! — Иван в восторге закатил глаза.

Мы все-таки сомневались. Поняв по нашим растерянным лицам, что его агитация срабатывает плохо, Жереба смачно плюнул и вынес свой вердикт:

— Ладно, провожу вас до Семиречья, а там сами со мной побежите.

Он уже поднялся с пенька и обернулся к своей поклаже, когда Андрей спросил его:

— Слушай, Вань, а ты-то из каких мест сюда пришел?

Тот обернулся, склонился над картой и ткнул пальцем в район севернее нашей Катуги. Мы были потрясены. Выходило, что он прошел больше нашего раза в полтора, но внешний вид нового попутчика никак не говорил об этом. Одежда на нем была чистой, аккуратной, только кое-где виднелись стежки починки. Взглянув на небо, Жереба снял и, свернув в рулончик, пристроил к рюкзаку свой тяжелый брезентовый плащ с капюшоном, от одного взгляда на который у меня потекли слюнки. Эх, мне бы такой, да под прошедшие и будущие дожди! Телогрейка на нем тоже оказалась специфической, с брезентовым верхом. Такую, конечно, не порвут сухие ветви завалов. А у меня вата торчала из бушлата, как из выброшенного на помойку игрушечного Винни-Пуха. Громадные сапоги Жеребы, так же как и обувка Павла, застегивались сверху на ремешок. Но самым удивительным во всем его наряде была шапка. Таких я раньше не видел. По цвету это был самый обычный пыжик. Уши у этой шапки свешивались Ивану на грудь. Как оказалось впоследствии, это было очень удобно. В случае холода он завязывал их под подбородком, не рискуя оторвать завязки.

Поняв, что разговор закончен, мы занялись сборами и через пять минут были готовы к выходу. Иван с любопытством осмотрел нас в «собранном виде», усмехнулся, но ничего не сказал. Он уже закинул за плечо свой карабин, когда произошло то, что определило не только наш маршрут, но и нашу дальнейшую жизнь.

Снежка, до этого лежавшая спокойно, вдруг вскочила, задрала морду и начала жадно нюхать воздух. Губы ее при этом приподнялись, обнажив крупные белоснежные клыки.

— Медведь, что ли? Не пойму что-то, — пробормотал Иван, снимая карабин. Чувствовалось, что и его озадачило поведение собаки.

Я первым увидел стремительно несущегося с вершины соседней сопки черного, злобно рычащего зверя.

— Это их собака! — закричал я. Иван все понял мгновенно. Он коротко скомандовал своей лайке:

— Фас, Снежка! Возьми ее!

Снежка рванулась навстречу овчарке, и вскоре два зверя, черный и белый, с рычанием и лаем схватились так, что превратились в один пестрый рычащий клубок. Во все стороны полетела шерсть, прелая листва. Прокатившись по поляне, этот ревущий клубок подкатился к самым нашим ногам, и мы дружно шарахнулись в сторону, стараясь не оказаться на пути этого стокилограммового комка рычащей ненависти. Собаки сбили рогатины костра, разметали, не заметив этого, горячие угли. В воздухе остро запахло паленой шерстью.

Я с беспокойством посматривал на пригорок, откуда прибежала собака, но пока на нем никого не было. Беспокоился и Андрей, взявший карабин на изготовку.

— Надо пристрелить ее! — закричал он Жеребе. — Оттащи Снежку!

Но тот отрицательно покачал головой, не отрывая горевших азартом глаз от схватки. Буквально через несколько секунд клубок распался, раздался предсмертный вой, и стало видно, что Снежка, ставшая от пыли и крови серой, сжимает горло бьющейся в агонии овчарки. У той еще дергались лапы, текла из горла и открытой пасти кровь, а Иван уже уцепился за ошейник лайки и начал оттаскивать ее от поверженной немки.

— Снежка, хорош, фу! Хватит с нее!

— Она не бешеная? — спросил Павел, очевидно, пораженный поведением овчарки. Я тоже не встречал столь неукротимых собак.

— Не знаю, — озаботился и Иван, потом склонился над собакой, повернул ошейник и прочел:

— ИТК-42. «Найда». Ах вот в чем дело!

— Надо уходить, — прервал его Андрей, и Жереба быстрым шагом повел за собой нашу небольшую колонну. Последним теперь шел Андрей, все оглядывающийся назад.

Свою догадку Иван высказал на первом привале:

— Видел я таких собак у нас в зоне. Лес валили, кругом тайга, частенько находились придурки, желающие малины на свободе пожевать. Вот на таких собак и натаскивали. Редко кто от них уходил. Собаку пустят, а она уже сама потом приходит и ведет конвой к покойничку.

— Вань, а ты за что сидел? — спросил Андрей.

— Да из-за баб, — Жереба улыбнулся своей щербатой улыбкой. — Кличку мне как раз за это дали. А что делать, если они мне сами проходу не дают? Я еще молодой был, дурак. Одна там у нас была, замужняя, прорва, поманит, я и бегу. Пару раз бить пытались, да куда там, я всю толпу раскидывал. Ну, а потом один с ружьем прибежал, мудак! Кричит, убью, а у самого руки трясутся. Пальнуть успел, да я увернулся, а потом ружье вырвал, да накостылял ему!

— Ружьем! — ахнул Павел.

Иван повернулся к нему, ощерился в снисходительной улыбке.

— Да ты что. Если б ружьем, я бы до сих пор сидел. Рукой. Но ему мало не показалось. Главное, — он стукнул себя кулаком в грудь. — В меня же стрелял, и мне же пять лет дали! Представляешь?!

— А тот-то выжил? — поинтересовался я.

— Выжил, но как узнал, что я освобождаюсь, собрал манатки, бабу эту свою, прорву ненасытную, прихватил и слинял куда-то.

— Так ты не пять сидел?

— Нет, три. Я ж им за всю бригаду норму делал, досрочно освободили.

— А тебе вообще-то сколько лет? — поинтересовался Павел.

— Тридцать один. А загремел я в восемнадцать. Глупый был. Теперь меня к женатой бабе калачом не заманишь. На мой век в моей деревне вдов и разведенок хватит. Ну пошли, отдохнули немного, хватит.

В тот день Жереба нас просто загнал. У меня и сейчас перед глазами его гибкая, пружинистая походка. Когда он шел, не верилось, что в его рюкзаке вообще что-то есть, казалось, что он пустой. Голову Иван держал прямо, никогда не сутулился, умудрялся замечать и то, что творилось впереди, и коварный валежник у себя под ногами. При этом он никогда не пользовался посохом. Жереба не поскальзывался даже на самом крутом и мокром склоне. Поняв, что мы отстаем, частенько застревая в гуще веток поваленных деревьев, он вытащил из петли на боку свой громадный мясницкий топор с необычно длинной рукоятью и начал буквально прорубать нам дорогу.

На следующем привале я задал Ивану вопрос, мучивший меня добрых полдня.

— Слушай, а что вы с тем беглым сделали, ну… у которого нога была в рюкзаке?

Иван снова засмеялся.

— А что с ним? Чикаться, что ли? В расход его пустили. Это ведь уже не человек, любой зверь лучше его. У нас из шестерых пятеро зону топтали. Так что приговорили и прямо там хлопнули. Закон тайги.

— Как это закон тайги? — не понял Андрей.

— А так это. Не делай человеку зла, и тебе не сделают. Если в тайгу приезжают или на лодке приплывают, то никогда ни машину, ни лодку не закрывают. Не тронет никто.

— Ну, а если кто-нибудь все-таки решится? — упрямо допытывался Андрей.

Жереба улыбнулся.

— У нас без ружья не ходят. И если что такое увидят — то тут уж хозяин и прокурор, и судья.

— И что, бывали случаи? — спросил я.

— Ну, а как же. Сейчас городские везде шныряют. Понакупили техники, лодок. Частенько у них руки чешутся при виде чужой лодки. То бензин сольют, самый большой дефицит в тайге, то просто напакостят. А тут хозяева возвращаются, ну и все.

— А милиция что?

— А что милиция?! Ты сначала найди его, — Иван повернулся ко мне. — Вовремя ты свой вопрос задал. Покажу я вам его.

И он снова впрягся в свой невероятный рюкзак. Мы сначала не поняли, про что он говорил, пообещав показать это нечто. Но часа через два он притормозил около громадного кедра, расщепленного молнией. Половина дерева высохла, а половина еще упрямо цеплялась за жизнь.

— Тут где-то, — пробормотал он, раздвигая ногами траву. — А, вот. Эк его мало осталось! А ведь всего два года прошло.

Подойдя поближе, мы увидели в высокой траве обглоданный зверями, дождями и временем человеческий череп. У него отсутствовала нижняя челюсть. Приглядев шись, я заметил рядом еще какие-то кости, обрывки истлевшей фуфайки, пряжку от ремня, подошву с сапога. Все это было раскидано по всей поляне. И я понял, какой ерундой были разговоры мужиков о скелетах, охраняющих мешки со старинным золотом.

— Двух коров он съел по дороге.

— Коров? — не понял я. — Каких коров?

— Простых, — засмеялся Иван. — Таких же вот как ты, двуногих и лопоухих. Берут с собой в побег какого нибудь дурика из шелупони, он и рад. А как дело до голодухи доходит, его ножичком по горлу — чик, и свежатинка готова. Так вот этот, — он мотнул головой в сторону черепа. — Аж двоих съел. С самого Магадана срывался. Если б не Снежка, он бы и нас тут оставил. Ночью на огонь вышел, с ножом уже подползал. Хорошо она его прижала, а потом мы уже ему трибунал устроили.