Рут Ренделл - Пусть смерть меня полюбит Страница 32

Она почти ничего не чувствовала – только горячую тяжесть тела Найджела, прижимавшегося к ее телу; это означало, что все вот-вот случится. Однако Джойс не ощущала паники или отчаяния благодаря выпитым вину и виски; не было у нее и желания разбить окно и закричать, когда впервые за все время своего пребывания здесь она осталась одна, свободная в передвижении. Найджел вышел в туалет, прихватив с собой пистолет. Джойс улеглась на матрас и разделась, прикрывшись простыней. Третья записка все еще оставалась спрятана в ее лифчике. Девушка засунула ее поглубже в одну из чашечек и бросила лифчик на пол, а поверх него – свой пуловер. Найджел вернулся и запер дверь только на один замок – автоматический, потом выключил свет. Несколько секунд он стоял, изумленный тем, что уличные фонари так ярко озаряют комнату сквозь тонкие занавески, – как будто не замечал этого в течение многих ночей. Потом он снял одежду и откинул одеяло и простыню, которыми укрылась Джойс.

Она чуть отвернула голову, и на свету хорошо была видна щека, наполовину прикрытая светлыми волосами. Найджел в изумлении смотрел на Джойс – он не знал прежде, что настоящая женщина может так выглядеть. Ее тело было безупречно, полные груди – гладкие и округлые, словно чаши, выдутые из стекла, талия – стройная, подобная тонкому стеблю, на руках и ногах не выступали ни косточки, ни сухожилия – видна была лишь неправдоподобная гладкость обильной плоти и шелковистой белой кожи. Желтый свет ложился на это тело, словно тонкая позолота, сияя охряными бликами на выпуклых округлостях и оставляя в неглубоких впадинах желтовато-коричневые тени. Джойс была похожа на одну из обнаженных красоток в журналах Марти, только еще прекраснее. Найджел никогда не думал об этих красотках как о настоящих женщинах, а лишь как о средствах порнографического мастерства, подкрепленного искусной позой и хитрыми настройками фотокамеры. И сейчас он смотрел на Джойс с изумлением и потрясением, с болезненно-робким благоговением, в то время как она лежала, великолепная и недвижная, с закрытыми глазами.

Наконец он произнес: «Джойс» – и опустился на нее. Он тоже зажмурился, понимая, что ему следовало закрыть глаза до того, как он откинул простыню, – или не откидывать ее вообще. Он пытался думать о Самантиной матери, тощей жилистой тридцатидвухлетней женщине, или о Саре в черных чулках. Правой рукой Найджел нащупал пистолет, воображая, как насиловал бы жену Алана Грумбриджа, наставив на нее оружие. Но урон уже был причинен. Джойс отняла у него мужественность, ничего не говоря, даже не двинув пальцем, тем способом, который он и представить себе не мог. Сейчас же она пошевелилась под ним, открыла глаза и посмотрела на него.

– Я буду в порядке через минуту, – выдавил Найджел сквозь стиснутые зубы. – Мне нужно выпить.

Он вышел на кухню и сделал глоток виски прямо из горлышка бутылки. Потом, вернувшись в комнату, закрыл глаза, чтобы не видеть Джойс, и обвился вокруг нее, обхватив ее руками и ногами.

– Мне больно! – вскрикнула она.

– Я буду в порядке, сейчас, скоро. Просто дай мне несколько минут.

Он скатился с нее и повернулся на бок. Все его тело было холодным и вялым. Найджел сосредоточенно стал фантазировать о том, как Джойс станет его рабыней, и это соитие важно для того, чтобы превратить ее в таковую, он должен это сделать… Через некоторое время, когда истекли те минуты, которые он просил дать ему, Найджел снова повернулся, чтобы взглянуть на ее лицо. Если бы он только мог смотреть лишь на ее уродливое лицо и забыть это до ужаса великолепное тело…

Джойс спала. Уткнувшись головой в руки, она забылась тяжелым пьяным сном.

Тогда Найджелу захотелось ее убить. Он лежал, прижимая пистолет к ее затылку. Возможно, он и убил бы ее, если бы оружие было заряжено, а спусковой крючок не был намертво закреплен. Но пистолет, как и он сам, был только копией, подделкой. Такой же бесполезной, как сам Найджел.

Забрав оружие, он вновь ушел на кухню и закрыл за собой дверь. Неожиданно его посетило воспоминание из детства – то, что случилось пятнадцать или шестнадцать лет назад. Он сидел за столом, а отец кормил его с ложки, кормил насильно, в то время как мать ползала по полу с тряпкой в руке, вытирая пролитую или выплюнутую Найджелом еду. Время от времени она протягивала руку, чтобы вытереть ему лицо салфеткой, зажатой в другой руке, а отец твердил, что мальчикам нужно хорошо кушать, иначе они никогда не вырастут и не станут мужчинами. Взрослый Найджел уронил голову на стол в кухне Марти, так же, как уронил тогда, в детстве, и заплакал – так же, как тогда. Только мысль о том, что Марти вернется домой и застанет его в таком виде, заставила его оборвать рыдания и подняться, давясь слезами и тихими ругательствами. Реальность была невыносима, он жаждал забвения. Найджел поднес ко рту бутылку виски, обхватил горлышко губами и запрокинул голову. Длинной струей виски потек ему в горло и дальше вниз по пищеводу. Он еще успел вернуться в комнату и рухнуть на матрас, как можно дальше от Джойс, прежде чем спиртное отключило его сознание.

Марти рассматривал магазины на Оксфорд-стрит, думая о вещах, которые купит себе, когда будет волен тратить деньги как угодно. У него никогда не было средств на то, чтобы одеваться по моде, но он очень хотел это делать: носить брюки в обтяжку, замшевые куртки и футболки с именами поп-звезд и изображениями женских лиц. Двое проходящих мимо полицейских уставились на него – или Марти показалось, что они на него уставились, – поэтому он перестал глазеть на витрины и направился по Риджент-стрит к Пикадилли-сёркус.

По соседству с Лестер-сквер Марти заглянул в пару игровых залов и поиграл на «фруктовых» автоматах, а затем пошел бродить по Сохо. Он всегда хотел заглянуть в один из тамошних стриптиз-клубов, и теперь, когда у него в кармане лежала целая пачка денег, было самое время для этого. Но боль, которая так встревожила его в понедельник, вернулась. Каждые несколько минут он ощущал судорогу в верхней части живота, отчего у Марти перехватывало дыхание, а когда боль проходила, то во рту возникал привкус желчи. Он не мог пойти в клуб в таком состоянии, когда ему то и дело хочется согнуться пополам. Он понимал, что это не аппендицит: аппендикс ему вырезали еще в двенадцать лет. Симптом отнятия, вот что это такое. Алкоголь – наркотик, а все знают, что когда ты слезаешь с наркотиков, то испытываешь боли, потеешь и тебя тошнит. Ему следовало отучаться от спиртного постепенно, а не бросать вот так сразу.

Сколько времени нужно этим двоим, чтобы закончить? Найджел не сказал Марти, во сколько возвращаться, но, бога ради, в полночь должно быть самое время. Он ничего не ел с самого завтрака, неудивительно, что его шатает. Следует наполнить желудок хорошим бифштексом с каким-нибудь гарниром и парой булочек. Но от запаха в закусочной у Марти к горлу подкатила тошнота, и он нетвердой походкой выбрался наружу, гадая, что произойдет, если он рухнет в обморок прямо на улице и полиция подберет его с крупной суммой денег в карманах.

Вблизи от дома он чувствовал себя в большей безопасности, поэтому спустился в подземку и доехал до Килбурна. По счастью, тридцать второй автобус подошел почти сразу. Марти сел в него, заполз на верхний уровень и раскурил сигарету. Кондуктор-индус попросил потушить ее, и Марти велел ему убираться обратно в джунгли и там командовать, кому что делать. Кондуктор спустился к кабине водителя, автобус остановился, и индус вернулся с подмогой – огромным чернокожим шофером. К вящему веселью других пассажиров, они вдвоем вытолкали Марти вон. Ему пришлось идти пешком всю дорогу вверх по Шут-ап-Хилл, и он сам не знал, как одолел этот путь.

Но все равно возвращаться было слишком рано: едва миновало без четверти одиннадцать. Были ли неприятные ощущения следствием синдрома отмены или болезни, следовало выпить – ведь говорят, что виски успокаивает желудок. Этот старый козел, его папаша, постоянно это твердил, а если кто и знал все о выпивке, так это он. «Пара двойных порций, – решил Марти, – и я задрыхну без задних ног и проснусь только завтра».

«Роза Килларни» была примерно на полпути по Криклвуд-Бродвей. Марти вошел слегка нетвердой походкой и стал пробираться между столиками, морщась от боли. Брайди и хозяин заведения стояли за барной стойкой.

– Двойной скотч, – заплетающимся языком выговорил Марти.

Брайди обратилась к хозяину:

– Этот парнишка живет по соседству со мной. Видишь его манеры?

– Ладно, Брайди, я его обслужу.

– Живет в одном со мной доме и не может сказать даже обычного «привет» или «пожалуйста». Если хочешь знать мое мнение, он и так слишком набрался.

Марти не обратил внимания. Он никогда не разговаривал с ней, если была такая возможность, точно так же, как старался не разговаривать с любыми прочими иностранцами, иммигрантами, евреями, черными и всякими другими. Он допил свой виски, рыгнул и потребовал еще порцию.