Александр Липков - Толчок к размышлению Страница 32

— Он в номере, уже спит, — ответил Залбштейн.

Было только семь вечера, завтра в восемь утра съемка, ничего ещё не оговорено — Тихонов настоял, чтобы его отвели ко мне. Войдя в номер, народный артист увидел мои ноги, торчащие из балкона.

— Что это?!

— Вячеслав Васильевич, я же говогил, Ялта — тгудный гогод…

— Это что, режиссер? Так он у вас спит?

— Он хогошо спит, свежий воздух, сейчас тепло, Ялта — тгудный гогод, ноги в тепле, он не пгостудится…

— Дмитрий Иосифович, вы с ума сошли! Это режиссер вашей картины!..

— Нужно что-то пгедпгинять, — сказал Залбштейн. И, посмотрев на Рому Веселера, добавил: — Вы с ним поменяетесь.

Не знаю, что Тихонов сделал с Залбштейном, но на следующий день я уже жил в люксе. Правда, по случаю всех этих бытовых огорчений мы страшно напились (съемки, естественно, никакой не было — Залбштейна опять откуда-то очень далеко послали). Тихонов жил в другой гостинице, он выпил с нами немного портвейна и пошел к себе отдыхать. А мы, уже без него, пустились во все тяжкие. С веселым хохотом купались, держась за колышек, в горной реке, впадающей в море — наутро поняли, что это слив городских нечистот. Пропили до копейки (буквально — осталась на троих одна копейка) все, нашли каких-то сомнительных девчушек, обещавших угостить нас портвейном, за что в ответ мы должны были рассказывать интересные истории и всячески их забавлять. Ни о каких неуставных отношениях речи не возникало, да и какие могут быть неуставные отношения с мужиками, вынырнувшими из нечистот. Два часа мы ублажали их всяческими занимательными байками, обещанного портвейна в ответ так и не получив. Наутро, проснувшись в коре засохшего дерьма, пошли со своей единственной копейкой к автомату, до капли сцедили стакан газировки, выпили по три глоточка и поняли, что без Залбштейна нам не спастись.

Дмитрий Иосифович, отгоняя рукой амбре, которым от нас тянуло, сказал, что денег у него нет и ничем помочь он не может. Мы поняли про себя, какая это гнусная тварь, но все же сделали ещё пару попыток растрясти его загашники. В ответ он начал рассказывать истории, к делу никак не относящиеся, врать с три короба: "Вот у меня был дедушка, контг-адмигал…" После «контг-адмигала» говорить о деньгах было бессмысленно, мы гордо удалились и в гостиничном холле увидели Махмуда Эсамбаева в его бессменной папахе, размеренными шагами направлявшегося к лифту. Единственный для нас выход, поняли мы, — это подойти к нему и попросить милостыню (у Тихонова занимать было нельзя, это выпадало из норм режиссерской этики — брать деньги у актера накануне первой съемки). Кинули морского — кому идти, выпало мне.

Сковыривая с себя засохшее дерьмо, я объяснил прославленному танцору, что я молодой режиссер, у нас здесь съемки, но мы оказались в затруднительном положении и потому не мог ли бы он дать некоторую сумму, которую мы, конечно же, непременно вернем.

— Сколько? — спросил Эсамбаев.

Я ответил убийственной фразой всех мерзавцев и нищих планеты:

— Сколько сможете.

Он дал нам сто рублей, на которые мы помылись и привели себя в человеческий вид, чтобы на следующий день приступить к съемочному периоду".

Приведенный фрагмент относится к самой первой киноработе Соловьева. К его дебюту — двухчастевке "От нечего делать" по Чехову. Может быть, будущая судьба режиссера так замечательно состоялась именно потому, что в дерьме он выкупался ещё до съемок. Позднее подобное случалось (уже в переносном смысле, не без помощи моих собратьев — журналистов и критиков), но уже не до, а после — по выходе фильмов на экран, после премьер спектаклей. Скажем прямо, режиссером это переносилось с заметно меньшим оптимизмом. И на здоровье тоже сказывалось существенно хуже.

Второй пример — из таможенной жизни. Рассказывает таможенный генерал Валерий Драганов:

"Первое мое выявление контрабанды произошло в начале июля 1973 года на сомалийском судне «Арамис». Судно было огромное, водоизмещением семь тысяч тонн, перевозило ферроникелевую руду из Албании в Чехословакию: на транзите в Измаиле руду перегружали на баржи, которые и транспортировали её по реке. Обычно иностранные суда не досматриваются, но тут вдруг поступило указание тщательно досмотреть.

Судно было в антисанитарном состоянии, без внутренних коммуникаций, команда — без паспортов. Один из членов команды, чернокожий моряк, находился в тяжелом состоянии, просил у медиков помощи. Тем не менее я вошел в его каюту, начал досмотр и обнаружил, извиняюсь за малоэстетичную подробность, в ведре с фекалиями золотую россыпь и несколько камней. Позднее в ходе расследования было установлено, что моряк болезнь симулировал, это был лишь отвлекающий маневр… Этот момент жизни стал для меня поворотным: я оказался героем дня, чувствовал себя окрыленным, жил сознанием, что спас страну от экономического порабощения…"

Таможенникам по долгу службы, увы, случается иметь дело с дерьмом (здесь речь о самом прямом смысле слова). Сколько раз показывали по телевидению кадры полиэтиленовых контейнеров с героином, вперемешку с дерьмом извлеченных из желудков наркокурьеров! Что поделаешь! Служба есть служба. О том, что приходится то и дело обыскивать сортиры в поездах и на пароходах, писано уже тысячу раз — разная попадается контрабанда: и сигареты, и кофе, и всякая мелочь, и кое-что серьезное. Недавно иркутские таможенники потрясли мир настоящей сенсацией: в туалете одного из вагонов поезда «Пекин-Москва» среди прочих бесхозных предметов были найдены три окаменелости размером примерно 13 на 5 сантиметров. Не сумев определить, что это, таможенная служба отправила находку в один из институтов Сибирского отделения РАН. Оказалось, это яйца динозавра эпохи мезозоя, пролежавшие в земле 150–170 миллионов лет. Теперь осталось выяснить, какому виду динозавров они принадлежат: экспертиза будет продолжена в Москве. Предполагают, что динозаврьи яйца были найдены в пустыне Гоби: подобные им уже были обнаружены в 70-е годы в Монголии. Стоимость находки оценивается в миллион долларов. Ради такого улова не грех пошарить и по сортиру! Да и не в миллионе дело: то, что мы видели в "Парке Юрского периода", кажется, скоро станет доподлиннейшей реальностью.

Возвращаюсь к Драганову. Его карьера, как и у Соловьева, тоже замечательно состоялась: он поднялся до высшего таможенного поста в стране — стал министром. Ныне — депутат Государственной думы, возглавляет Фонд таможенной политики. Глядя на его молодое, всегда свежевыбритое лицо, спортивную фигуру, с иголочки костюм, никто и не помыслит его ковыряющимся в ведре с нечистотами. Главное: прошел весь путь с незамаранным мундиром. А потому — выше голову, товарищ! Говно — это, может быть, даже и к счастью!

Кстати, как рассказывают люди, не понаслышке знавшие Сергея Павловича Королева, имел он обыкновение перед запуском ракеты, в которую верил, поссать (здесь этот глагол наиболее точен) на свое детище. Счастливая примета ни разу не подвела — осечек не было.

Анекдоты

Я и прежде, мой уважаемый читатель, вспоминал здесь по случаю анекдоты на всякого рода говеные темы! Ну как же без них обойтись?! Ясное дело, никак нельзя. Извините, опять вернусь к ним — на этот раз в отдельном разделе. Качество у анекдотов, естественно, разное, бывает и средненькое, бывает и вполне говеное, но без них наш научный труд будет явно не полон. А кроме того, есть тут, поверьте, и перлы жанра. Классика! Тема тому очень способствует. А способствует как раз потому, что, как мы уже говорили, «говно» само по себе есть точка отсчета, уровень, мерило.

Человек приходит к директору цирка:

— Хочу предложить вам номер оригинального жанра.

— Что вам для него нужно?

— Два больших резиновых мешка, пистолет и белый жилет.

— Так. Ну а в чем состоит номер?

— В мешки наливают до верха говно, подвешивают под куполом, я выхожу на арену в белом жилете, гаснет свет, барабан бьет дробь, вспыхивают прожектора, я стреляю… Все в говне, а я весь в белом!

Объявили конкурс живописи на тему «Голод». Первый приз получил художник, изобразивший жопу, заросшую паутиной.

Барышня на балу танцует с драгуном. Замечает у него на шпоре коричневое пятнышко.

— Что это у вас?

— Это? Говно-с.

Барышня падает в обморок.

Ее приводят в чувство. Следующий танец она танцует с гусаром.

— Вы знаете, я тут танцевала с драгуном и он мне такое сказал, что просто нельзя повторить.

— Грубый народ-с. Коз ебут-с.

Офицер, проснувшись после тяжкой попойки, пытается сохранить лицо перед денщиком.

— Этот поручик Ржевский напился вчера как свинья и весь мундир мне облевал.

— Осмелюсь доложить, ваше благородие, он вам ещё и в штаны насрал.

XIX век. Россия. Поезд "Москва — Петербург". Вагон. Купе. На третьей полке дрыхнет денщик. На первой — боевой генерал, весь в медалях, на второй — поп, напротив — попадья с дочкой.