Александр Липков - Толчок к размышлению Страница 31

Братья мои по перу, коллеги-киноведы! Поройтесь в памяти, не поленитесь записать вспомянутое, в давние годы виденное или слышанное. Не обездольте потомков неведением славного (равно и бесславного) прошлого нашего кинематографического цеха.

Сергей Параджанов спросил у московских кинематографистов (среди них был и Витя Демин, рассказавший мне этот сюжет), приехавших на пленум в Киев.

— А что, правда, в Москве мужчины такие сильные?

— ???

— Ну, я на «Мосфильме» зашел в туалет, а там кафель до потолка.

Альфреду Хичкоку принадлежит основополагающая эстетическая формула: "Продолжительность фильма определяется вместимостью мочевого пузыря зрителя".

Отару Иоселиани принадлежит другая эстетическая формула, столь же основополагающая и столь же, на мой взгляд, бесспорная: "Искусство есть экскремент от прожитой жизни".

Взаимосвязь духовной и телесной сфер нашей жизни, осуществляемую посредством посещения туалета, отметил уже самый первый теоретик отечественного телевидения — Вл. Саппак в книге "Телевидение и мы":

"Полтора — два — пять — десять — двадцать миллионов людей, не видя и не ведая друг друга, точно по чьей-то команде, одновременно смеются, одновременно бранятся, одновременно отпускают одни и те же остроты. Пустеют улицы. Театры. Читальные залы. В городе падает потребление воды: люди перестают даже — сообщает статистика — посещать уборную, с тем чтобы потом разом, тоже всем одновременно, устремиться туда". Замечание сопровождено сноской: "О существовании прямой и вполне выраженной связи между работой городского телевизионного вещания и городского водопровода, обо всех этих падениях и взлетах в потреблении воды я прочитал в одном из иностранных журналов".

Где-то в начале 70-х бригада советских писателей приехала на сибирский бумкомбинат. Выступая перед рабочими, писатели призывали их увеличить выпуск столь необходимой народу продукции.

— В ваших руках судьба наших книг!

Писатели не знали, что выступают в цеху, недавно пущенном специально для выпуска туалетной бумаги. Да и сама эта продукция в ту пору была дефицитной новинкой. В Москве за ней стояли большие очереди. Даже большие, чем за самыми ходовыми книгами…

После мхатовской премьеры Горбачев позвонил Ефремову.

— Ну, как вам, Михал Сергеевич?

— Пердуха, — сказал Горбачев.

— Как, как?

— Пир духа, — уверенно повторил генсек.

Ефремов широко эту историю рассказывал: с тех пор слово «пердуха» прочно вошло в искусствоведческий лексикон. Содержательное наполнение его разное — от высокой степени восхищения до некоторого иронического сомнения в достоинствах произведения.

О связи унитаза с поэзией. Ну, стихи, настенные и печатные — это само собой. Но не только. Вскоре после начала гайдаровских реформ в магазине «Поэзия» на Самотеке появились унитазы. Объявленная свобода торговли открыла путь творческой фантазии масс. Всем торговали всюду. Почему бы и не унитазами в «Поэзии»?

На обратном пути из зарубежной турпоездки с киноактрисой С. случился предосаднейший случай: наводя красоту в туалете, она сняла золотое кольцо, и то, по случайности, укатилось в отверстие умывальника. Актриса плакала, все ей сочувствовали. Аэрофлотовские начальники обещали помочь: при сливе фекалий из бака колечко непременно выловить. Актриса благодарила, осталась ждать, пока произведут фекально-фильтрационную операцию… Что было дальше, никто из её попутчиков (в том числе и знакомая, которую я встречал) не знал — все торопились домой…

Окончание истории я узнал спустя несколько лет. Не было никакого потерянного кольца. Где-то там за бугром оно и осталось, то ли проданное, то ли на что-то ченьжанутое (будущие историки, запомните это слово «ченьж», по-ихнему — "мена"). Но оно было записано в декларации. Актриса замечательно сыграла свою сцену, таможенники не уступили ей в актерском мастерстве. Этот номер они уже проходили и наперед знали результат…

Очень печальная история. Не потому, что актриса свой талант переоценила, а потому, что вынуждена была тратить его не по делу. Проще бы нормально пойти в банк и обменять свои рубли на сотню баксов для подарков семье и знакомым. Но в ту пору для этого требовалось разрешение на таких верхах — лучше не затеваться…

Эх, кино, ах, кино,

Кинематография!

На экране — говно,

В зале — порнография.

Во время кинофестиваля "Золотой Дюк" в Одессе прорвало канализацию и выплеснуло содержимое городских труб в море со всеми вытекающими (подмывает написать "вытекшими") для купающихся последствиями. Фестиваль пел:

Шаланды, полные фекалий,

В Одессу Костя приводил…

С Миколой Гнисюком в пору нашей совместной работы в "Советском экране" (он — фотокорреспондент, я — просто корреспондент) мы всерьез разговорились и узнали друг друга в Ялте, на съемках "Ты и я" Ларисы Шепитько. Накануне моего отъезда, после очень теплых, даже чрез край теплых посиделок в компании Ларисы, Микола излил душу:

— Я женщин всегда так любил, так к ним относился! А они — такие мелкие, завистливые… И, что хуже всего, ещё и в туалет ходят!

Тут я с Миколой солидарен. Этого им, нашим ангелам, простить никак нельзя.

Счастливые начала

Вляпаться в говно… Умыться говном… Ничего, конечно, приятного, но с кем не случалось? Не будем терять оптимизма. Как сказал русский классик, "неволя заставит пройти через грязь — купаться в ней свиньи лишь могут". Посему для приободрения читателя — два подлинных случая из жизни людей разных профессий, почерпнутые из книг их воспоминаний (пока не опубликованных).

Первый — кинематографист. Режиссер Сергей Соловьев:

"…На съемки в Ялту первым делом отправился директор, который на месте должен был все организовать. Следом за ним поехали оператор и художник — готовить декорацию. И, наконец, как и положено, выехали главные действующие лица — актеры и я, режиссер.

Мы с Тихоновым прилетели в один день, правда, разными рейсами. Тихонов уже тогда был Тихонов, снявшийся в "Войне и мире", народный, прославленный, уважаемый и любимый.

Схожу с самолета — никто меня не встречает. Где группа, где директор неизвестно. Матерясь вслух и про себя, еду в Ялту, начинаю ходить из гостиницы в гостиницу. Спрашиваю везде про благородного старца по фамилии Залбштейн. Не знают, не видели, не слыхали. Наконец, добрался до какой-то гостиницы где-то высоко, на самой горе.

— Залбштейн? Да, есть такой. С «Мосфильма». Живет внизу.

Стучу в номер — никто не открывает. Стучу ещё и еще.

Наконец, дверь открывается — Залбштейн. Легкие седые волосы всклокочены, на лице — румянец, штаны опущены…

— Дмитрий Иосифович, — кричу я, — мать вашу так!..

— Сегежа, у меня понос…

После таких слов спрашивать благородного старца, почему меня никто не встретил, уже бессмысленно.

— Ладно, где мы жить будем? — спрашиваю я, понимая, что дело уже идет к вечеру.

— Сегежа, все готово. Сейчас вы увидите. Это такой номег! Пгямо у бегега могя!

Пошли к берегу моря, в гостиницу «Южная». Заходим в номер на первом этаже. Окна — прямо в сад, в номере — две кровати, на них — мои товарищи, художник Леня Перцев, оператор Рома Веселер. Сначала я подумал, что Залбштейн завел меня просто с ними поздороваться. Но он сказал:

— Пойду пгинесу гаскладушку.

Я понял, что раскладушка предназначается мне. Но дорога, беготня по гостиницам уже настолько меня вымотали, что как-то за себя бороться никаких сил уже не было. Внутренне я махнул на все рукой.

В погребальной тишине Залбштейн принес раскладушку, начал её раскладывать, но целиком она никак в комнату не влезала.

— Сегежа, — сказал Залбштейн, — часть гаскладушки будет на балконе. Скажите, как вы хотите быть на балконе — головой или ногами?

Кто-то из моих товарищей подал голос:

— Дмитрий Иосифович, вы что, охренели, что ли? Это же режиссер!

— Что значит гежиссег? Тгудно с номегами. Это Ялта. Я же говогил: Ялта — тяжелые условия для жизни, давайте снимать дгугой гогод. А он — Ялта да Ялта. Вот, пожалуйста: все, что я говогил — все есть. Тгудно с номегами. Пусть живет, как есть.

— Ребята, закончили разговоры, — сказал я, — дико хочется спать.

Я улегся головой на улицу, ногами в комнату и тут же мертвецки заснул. Потом уже я узнал, что произошло дальше. Через полчаса приехал Тихонов, спросил: "Где режиссер, мне надо с ним поговорить, у нас завтра съемки". С Тихоновым мы к тому времени были едва знакомы, виделись только на пробах.

— Он в номере, уже спит, — ответил Залбштейн.

Было только семь вечера, завтра в восемь утра съемка, ничего ещё не оговорено — Тихонов настоял, чтобы его отвели ко мне. Войдя в номер, народный артист увидел мои ноги, торчащие из балкона.

— Что это?!

— Вячеслав Васильевич, я же говогил, Ялта — тгудный гогод…