Ольга Тарасевич - Альбом страсти Пикассо Страница 33

«А вот об этом мы теперь с девочкой и поговорим, – решил Володя, направляясь, наконец, в свой кабинет. – По-человечески мне Лена симпатична, я ей сочувствую, я бы даже роман с ней закрутил. Но первым делом – самолеты. И если я нутром чую – здесь что-то не стыкуется, не вижу никаких причин не прислушиваться к своей интуиции…»

– Кофе попила, Лена? – Седов сел напротив женщины, откинулся на спинку кресла и презрительно прищурился: – Вот и славненько. А теперь давай ты мне все расскажешь. Всю правду. Начинай, не смущайся.

– Какую правду? – она нервно сглотнула слюну. – Я все вам рассказала. Еще думала узнать, поймали ли убийцу. Мне все-таки страшно. Конечно, собачек у меня много, ночью так просто на участок не пройдешь. Но все равно, хотелось бы спать спокойно.

– В камере ты будешь спать спокойно.

– Что?!

– В тюремной камере ты будешь спать спокойно, детка. Понимаешь?

Ее глаза наполнились слезами. А взгляд – он метался, как у всех преступников, чувствующих, что их замысел вот-вот будет раскрыт. Судя по направлению движения зрачков (это неконтролируемые движения; человек, вспоминающий прошедший отпуск или строящий планы на предстоящий отдых, невольно «смотрит» в противоположные стороны, «читать по глазам» будущие следователи учатся буквально на первом курсе юрфака), Лена что-то вспоминала, сопоставляла, лихорадочно анализировала…

И тогда Володя, стараясь не таращиться на ее трогательные детские ключицы (блин, ну и ситуация! Противнее, чем «колоть» такую девчонку, наверное, только конфету у ребенка отнимать), продолжил:

– Тебя видели, Лена. Мне правда жаль. Но вот сейчас позвонили и сказали… Зачем тебе это было нужно? Ты кажешься такой милой девушкой. Зачем было пачкаться в этой грязи?

Она горько разрыдалась, закрыла лицо ладонями. Потом едва слышно прошептала:

– Я не хотела убивать Таню. Честное слово, не хотела. Это получилось случайно…

Сергей Шмаков чувствовал себя отвратительно; можно даже сказать – совсем загибался мужик. Голова у него раскалывалась, каждый вдох разрывал грудь острыми кошачьими коготками боли. Перед глазами все плыло: клубы сизого сигаретного дыма, заполняющего камеру, тусклая лампочка, зарешеченное окошко, ряды нар.

На какую-то секунду Сергею показалось, что присевший рядом на нары зэк протягивает ему ни много ни мало – бутылку водки. Однако дивное видение быстро испарилось, отозвавшись в исстрадавшемся теле новыми толчками боли.

«Что ж меня так кумарит? – он стиснул выбивавшие дробь зубы. – Я вроде думал: стоит сутки без пойла перекантоваться – и уже не ломает. Черта с два, мне только хуже, чем день назад… Какие же эти ментяры все-таки живодеры! Что, не могли меня в больничку бросить? Да легко! А там капельницы дают, таблетки, мне мужики рассказывали. Но нет, наша милиция нас не бережет. Сначала хватает хрен знает за что, да еще и пойла ни глоточка не дает. Меня ломает, а всем наплевать. Следак этот муть какую-то задвигает…»

Серега лег на нары, свернулся калачиком, закрыл глаза. Через секунду он уже наслаждался дивным ядреным ароматом водочки, при этом прекрасно понимая: в СИЗО бухалову взяться просто неоткуда, а у него, Сереги Шмакова, уже не просто кумар, а еще и галлюцинации.

Впрочем, даже от этого вожделенного обонятельного обмана мужчине стало чуть легче.

Водочка, родная, крепкая!

Хорошо-то как ее глотнуть! А коли не глотнуть – так хотя бы помечтать о ней!

В голове все сразу проясняется, да и дыма, кажется, в камере не так уж и много, дышать можно.

«Вот если бы меня сейчас на допрос повели, – встрепенулась бойкая мысль. – Вроде сейчас у меня извилины начинают шевелиться, соображаю хоть что-то. А когда вчера к следаку вызвали – я даже особо не понял, чего он добивался».

Серега вздохнул, волевым усилием напряг пульсирующий от боли мозг и попытался вспомнить содержание беседы со следователем.

Вроде бы следак какую-то квартирную кражу пришить хотел, да еще и то ли с избиением, то ли вообще с убийством хозяина жилья. Вот прямым текстом интересовался: «Были ли вы в той квартире?». В какой-то квартире, конечно, побывать довелось, до того как вся эта петрушка с задержанием началась. Вроде подошел пару дней назад приветливый такой мужик и говорит: «Хочешь бутылку? Помоги шкаф перенести». А кто на бутылку не хочет заработать? Но это же не преступление, чтобы за это в тюрьму сажать. А никакого убийства (или этого самого, как он там загнул – покушение на убийство, что ли?) не было, это уже совершенно напрасные обвинения! Кстати, может, мужик тот сам из своей хаты ценное барахлишко вынес. А че – страховку получить захотел, а на вырученные денежки забухать, нормальная комбинация?.. Потом следователь еще что-то про Славку Самойлова спрашивал, интересовался: «Не говорил ли вам Самойлов украсть компьютер?» И в тот момент осенило: надо на Славика все свалить, а самому чистеньким остаться. Самойлов ведь гад, каких свет не видывал! Никогда на бутылку не одалживал, дразнился только, козлина. Помахает пачкой денег перед носом и трындит: «Бросай пить, Серега, и появятся у тебя сразу и бабки, и бабы». Но ничего, Славик, вот сейчас будет и твоя песенка спета. Понесешь ты заслуженное наказание за свои издевательства над больным человеком. «Говорил мне Самойлов компьютер скрасть, но я отказался, – с готовностью отозвался тогда Серега. – Так что я к краже отношения не имею. Это Славик сам хату обчистил. А я – нет, отказался…» Только следователю этот ответ не понравился, он про сумки какие-то заталдычил, потом стал спрашивать: «Чем ты бил по башке хозяина квартиры?» А после уже реально так стало хреново: то в жар, то в холод бросает, слов уже почти не разобрать. Следак на кнопочку нажал, пришел мент, опять в камеру привел…

«Итак, вроде я все вспомнил, – Серега изо всех сил вжался в стену, крашеная поверхность которой, кажется, почему-то немного приглушала боль. – Буду стоять на своем. В квартире был, шкаф переставлял. Мужика не убивал, добро не выносил. Меня на ограбление науськал Славик – но я отказался. Так что, товарищ начальник, поговорите лучше с Самойловым, а меня отпустите. Или, по крайней мере, срочно выдайте мне хоть что-нибудь для поправки здоровья».

Увы, сегодня ночью Саша опять не приснился. Он вообще не снился ни разу с того самого дня, как убили Таню. Конечно, и прежде так бывало – иногда любимый мужчина мог не приходить в сны и неделю, и две. Только теперь без него особенно больно и тяжело.

Мария повернулась к окну и вздохнула. Судя по серой полоске, виднеющейся между шторами, сейчас еще очень рано – часов пять. А Вадик уже не спит, меряет шагами свою спальню. Слева, где расположена его комната, слышен едва различимый скрип паркета.

– Ох, Саша, как же мне тяжело, – прошептала женщина, набрасывая одеяло на озябшие плечи. – Я очень любила Таню, я люблю Вадика. Это же твои дети, твоя кровь…

… Голубые глаза, легкая седина на висках, открытая искренняя улыбка. Рядом с ним, Александром Васильевичем Липиным, приятно находиться. На него хочется смотреть. И, несмотря на свою серьезную должность, Александр Васильевич, он такой, такой… Всегда поздоровается, пошутит, новую кофточку похвалит, конфетой угостит. В общем, он самый лучший – это же ясно и понятно.

Конечно, она мечтала о нем. Влюбилась как кошка, света белого не видела.

Но то, что и шеф в таком же состоянии находится, – не замечала.

Поэтому когда его тело вдруг как магнитом притянулось к ее хрупкой фигурке, и все это катастрофически прекрасное обрушилось стремительным водопадом – губы его мягкие, запах дорогого одеколона, жаркое дыхание, объятия… Маша даже не осознала, что с ней происходит, ничего не запомнила, не почувствовала, не поняла. Только одно воспоминание зацепилось в памяти – собственное отражение в зеркале, с раскрасневшимися щеками, растрепавшейся прической и сияющим взглядом, кажется, готовым вот-вот прожечь серебристый зеркальный овал…

На следующий день Липин бесконечно, невыносимо долго не появлялся на работе.

Пришел поздно, лицо – темнее тучи.

Какие ужасные слова он говорил!

Про ошибку, про минутную слабость, про то, что очень сожалеет о произошедшем.

И напоследок – кто бы сомневался, честный и правильный начальник в своем репертуаре – Александр Васильевич заявляет: «Маша, я думаю, нам будет лучше после всего произошедшего не общаться. Тебе придется поменять место работы. Я договорился с приятелем, на очень хорошей фирме нужен секретарь».

Он и правда договорился. Действительно, на работу новую устроил; решительно избавился от соблазна в собственной приемной.

А только, похоже, бывают такие встречи, двух предназначенных друг другу людей… После них все меняется. И ничего как прежде уже не бывает.

– Ох, Машка, сложно все, – жаловался Саша, заезжая за ней после работы. – Я ведь думал, что люблю жену, нравилась она мне как женщина; да и человек, и друг она отличный. Только вот я это все говорю – и мне кажется, что это не моя жизнь все была. А моя, по-настоящему моя – только рядом с тобой. Старый я кобель, сволочь полнейшая. Ты ведь не намного старше моего сына…