Ирина Градова - Пациент скорее жив Страница 33

– Он работает в отделении?

Почему-то мне подумалось, что тем человеком мог быть Антон, но Сапелкина ответила:

– Нет, я его в первый и последний раз видела. По-моему, он даже не врач.

– Почему вы так решили? – заинтересовалась я.

– Ну, на нем не было белого халата, как на Урманчееве… Я, признаться, решила, что доктор забыл, что приглашал меня, и назначил кому-то другому. Собиралась уйти, но они оба меня остановили и сказали, что все в порядке, тот человек уже уходит. Кстати, знаешь, что интересно, Аннушка?

– Да?

– А я ведь не помню, чтобы он уходил. Странно, правда? – неуверенно проговорила женщина, глядя мне прямо в глаза, словно ища поддержки. – Да и как сама-то уходила, не помню тоже. Чертовщина какая-то!

Не скажу, что разговор с Сапелкиной что-либо прояснил, но одно я теперь могла сказать наверняка: Урманчеев явно занимается делами, не имеющими никакого отношения к медицине. Но какими? О чем, собственно, он расспрашивал старушку? Когда Урманчеев попался в прошлый раз, он под гипнозом выманивал у пациентов деньги. Мог загипнотизировать и Полину Игнатьевну – тогда неудивительно, что старушка ничего не помнит. Однако что взять с пожилой пенсионерки, с трудом перебивающейся с хлеба на квас? И еще: на следующий день после визита к психоаналитику больной резко стало плохо, а потом я обнаружила шприцы с обычным физраствором в корзине для мусора. Сапелкину пытались убить? Бред какой-то!

Поговорить с Никитой мне удалось только в мой обеденный перерыв. Народ разбежался кто куда, у пациентов начался тихий час, и я направилась к нему в палату. Но Никита меня опередил, выскочив в коридор и едва не столкнувшись со мной лоб в лоб.

– Пошли покурим, – тихо сказал он, и я послушно засеменила за ним.

Под лестницей, где обычно дымили санитары и медсестры, сейчас было тихо. Никита вытащил пачку «Мальборо» и с наслаждением затянулся.

– Если вас застукают курящим… – начала я, но он прервал меня взмахом руки.

– Бросьте, Агния Кирилловна! Тут вообще никому дела до больных нет: я поступил сегодня утром, а ни один врач еще так и не явился узнать, кто я такой и зачем лежу в палате. Был бы я и в самом деле больным, давно загнулся бы от такой «неусыпной» заботы, честное слово!

– Да, – печально согласилась я, – сервис в больнице и вправду ненавязчивый. А как вы здесь оказались-то? Лицкявичус прислал?

– А то! Нужен был человек, у которого имеются неврологические проблемы в анамнезе, чтобы не вызвать подозрений. У Андрея Эдуардовича они есть, но ему, как выяснилось, сюда нельзя. Он же сначала сам хотел, но вспомнил, что его тут кое-кто знает: Андрей Эдуардович входил в состав комиссии от Комитета, когда Светлогорку в первый раз проверяли. Фальшивку стряпать – времени нет, вот он меня и высвистал. А у меня, скажу я вам, неврологическая история подлиннее, чем у него будет.

– Так плохо? – встревожилась я.

– Да нет, вы не волнуйтесь, сейчас все уже более-менее в порядке.

– Из-за того случая? Вы упоминали на банкете, когда произносили тост…

– Слушайте, Агния Кирилловна, давайте-ка на «ты» переходить, идет?

– Идет!

– Андрей Эдуардович мне и в самом деле жизнь тогда спас – это верно.

Видя, что я жду продолжения, Никита вздохнул и еще раз глубоко затянулся.

– Мы тогда полевой лагерь развернули, а сами пошли в поисках чего-нибудь полезного в разрушенную местную больницу. Медикаментов и перевязочных материалов, как всегда, не хватало, и начальство решило, что неплохо бы разжиться чем-нибудь, что еще пригодно к использованию. Вчетвером отправились в рейд – двое врачей и двое сопровождающих из ОМОНа. Думали, до вечера обстрела не будет, а они возьми да и грохни неожиданно в середине дня, как будто ждали, что мы из укрытия выползем! В общем, всех нас в корпусе и завалило. Самое ужасное, что никто понятия не имел, куда мы делись: начальник полевого госпиталя испугался, что его накажут за самодеятельность и за то, что позволил врачам уйти, а потому молчал: решил, что никого из нас все равно уже в живых нет. Только мы с одним омоновцем, Мишкой Гореловым, еще живы были. Ему позвоночник перебило, а мне по ноге досталось – и так сильно, что сам бы я ни за что не выбрался. Мы не знали, сколько времени под обломками здания просидели, и когда нас все-таки вытащили, то оказалось, что больше суток. И все благодаря Андрею Эдуардовичу. Просто повезло! Он в тот день проездом в госпиталь заехал, а меня нет. Начальник молчал, как в рот воды набрал. Тогда Лицкявичус ребят расспрашивать начал, они ему и сказали, куда нас послали и зачем. Андрей Эдуардович – к начальнику госпиталя, а тот только плечами пожимает, говорит, мол, не в курсе. По всему выходило, что если мы и ушли куда, то исключительно по собственной инициативе. Нормально, да? В общем, Андрей Эдуардович обратился к солдатам, они собак поисковых прихватили и отправились на наши розыски. И нашли. Только вот Мишку спасти не успели – умер он прямо на операционном столе.

– Какой ужас! – пробормотала я, поднеся руки к пылающим щекам. – Надо же, гад какой оказался ваш начальник госпиталя! И что ему за это было?

– Да ничего. Я один живой, только мне тогда не до дознаний было: нависла угроза потери ноги. А начальник твердил, что мы самовольно ушли – вот и все дела.

– Повезло тебе, что ногу спасли! – заметила я.

– Что верно, то верно, – кивнул Никита. – Опять же благодаря Андрею Эдуардовичу. Хирург-то хотел оттяпать ниже колена во избежание заражения. Так бы и случилось, но Андрей Эдуардович уперся рогом, велел, чтобы ногу спасали во что бы то ни стало. И вот я на двух ногах, как видишь: спринтерскую дистанцию, конечно, не осилю, но ходить хожу.

– Да уж, прямо судьба! – согласилась я. – А вы, значит, с Лицкявичусом давно знакомы? Ты его даже «дядей» называл…

– С детства мы знакомы. Он тебе разве не рассказывал?

Я покачала головой.

– Ну да, конечно, – усмехнулся Никита, давя окурок в пепельнице с отбитыми краями, стоящей на широких перилах. – Не любит он об этом распространяться, что и говорить. В общем, дело обстоит так: его бывшая жена – моя мачеха.

– Что?!

Я закашлялась – то ли от дыма, к которому непривычна, то ли от удивления. Никита легонько похлопал меня по спине.

– А чего ты удивляешься? – спросил он, когда я перестала наконец задыхаться. – Моя мать умерла, когда мне было шесть, отец остался один. Он учился вместе с Андреем Эдуардовичем, а потом Лицкявичус рванул по горячим точкам и все никак не мог остановиться, папа же остался в Военно-медицинской академии. Алина, жена Андрея Эдуардовича, не испытывала восторга по поводу того, что ее муж носится по всему свету и почти не бывает дома. Кроме того, по словам Алины, Андрей Эдуардович тогда выпивал, и сильно. Стоило ему возвратиться, как начинался долгий запой. Алине приходилось нелегко. Пока Андрей Эдуардович ездил по полевым госпиталям, отец и Алина много времени проводили вместе. Вот и кончилось все разводом и свадьбой. Самое интересное, что это почти ничего не изменило: отец и дядя Андрей как были приятелями, так и остались, а ко мне Лицкявичус всегда хорошо относился. Вот только Алину, кажется, так и не простил. Ему приходилось, конечно, с ней общаться из-за Ларки, но он старался делать это как можно реже.

– А Ларка – это…

– Лариса, дочь Андрея Эдуардовича.

– Я понятия не имела, что у него есть дети! – воскликнула я.

– По нему не скажешь, да?

Мы немного помолчали. Не знаю, о чем думал Никита, а лично я переваривала неожиданно полученную информацию.

– И как твой отец отнесся к тому, что ты пошел по стопам Лицкявичуса, а не его, то есть не осел в городе? – задала я вопрос.

– Не знаю, я никогда не спрашивал, – покачал головой Никита. – Не думаю, что ему это нравилось, но он понимал, наверное. Видишь ли, папа всегда был человеком оседлым, спокойным, отличным хирургом, но не авантюристом. А Андрей Эдуардович… В общем, ты же сама понимаешь?

О да, я прекрасно понимала Никиту! Лицкявичус, несомненно, казался ему героем, рыцарем на белом коне, спасающим людей в горячих точках и не думающим о себе. Со стороны, наверное, так оно и выглядело, но вот Алине наверняка было нелегко. Женщина видела мужа лишь время от времени, на короткий срок, причем не в самом лучшем виде – больного, раненого или, в лучшем случае, запойного алкоголика. Думаю, я отлично понимала ее: она и так слишком долго терпела подобное положение вещей.

– Ну, теперь, когда ты все знаешь, тебе полегчало? – спросил Никита.

– В смысле? – не поняла я.

– В смысле – теперь ты мне больше доверяешь?

– Что за глупости? Я и так тебе доверяла. Но у меня есть еще один вопрос.

– Слушаю.

– Я живу в твоей квартире?

– Как догадалась?

– Ну, для Лицкявичуса не слишком шикарно, ты уж извини…

– Да ничего, – пожал плечами Никита. – Это же правда!

– И еще я нашла фотоальбом. Там много снимков, твоих и его в том числе. И фотография красивой женщины.