Иван Сербин - Гилгул Страница 34

– Клянусь, я хочу этого всей душой, – ответил Дэефет и оскалился в страшной улыбке.

– Тогда тебе следовало сначала покончить с Гилгулом, – произнес гость, и пламя в его глазах стало жарче.

– Да, но я хотел всего лишь ускорить рождение. Раббат же взять непросто. Цитадель очень хорошо укреплена. На то, чтобы осадить ее, может уйти и год, и два, и даже больше…

– Ты – глупец, – раскатистый голос, подобный скрежету каменных жерновов, впился в мозг Дэефета острыми крючьями. – Господин ждал вечность. Что для него два жалких года! Огненный взгляд гостя опалил лицо Царя Израильского. Тот почувствовал, как пламя сжирает кожу, превращая ее в пепел, хрустящий на обугливающихся костях черепа, выжигает глаза, высушивает язык, и застонал, стиснув зубы. Он попробовал вдохнуть, и пламя мгновенно ворвалось в легкие, причинив невыносимую боль.

– Вот что ты должен был сделать с Гилгулом и всеми, кто встал за ним!

– Гилгулу никуда не деться из Раббата, – выдохнул Дэефет поспешно, чувствуя, что сходит с ума от боли. – Я… Оставь это, прошу тебя!!! Жар отступил, и Дэефет получил возможность открыть глаза и вдохнуть. Он поспешно поднял руку и провел кончиками пальцев по щеке. Никаких следов ожога.

– Сегодня же я пошлю два… нет, три отборных пехотных корпуса к стенам Раббата. Никто не сможет пройти через осадные ряды. Даже если Гончий… Гилгул попытается бежать, его схватят. И на этот раз я лично позабочусь о том, чтобы кровь пролилась на жертвенный алтарь. Клянусь, теперь ему не ускользнуть от меня! Огонь в глазах гостя медленно остывал, становясь все более тусклым. Призрачная фигура таяла в кровавых лучах солнца.

– Ты не должен совершать ошибок, – услышал Дэефет едва различимый шепот. – Покончи с Гилгулом. Господин ждет! Гость растворился в вечернем воздухе. Дэефет же остался на кровле. Он чувствовал дрожь в коленях и страшный холод, разлившийся в сердце. В этом его Господин. Страх – главное чувство, внушаемое им своим слугам. И оно нужно людям. Из страха и только из страха рождается истинная любовь и истинная праведность. Любовь из благости забывается так же быстро, как и возникает. Только страх укрепляет Веру и делает ее вечной. Страх не дает людям забыть о Господе, возвеличивает пастыря и привязывает к нему паству. Он направляет, указывая верный путь. Но страх должен прорасти, подобно виноградной лозе, опутать сознание и стать привычным. Только истинные служители Господа понимают это! Дэефет звонко хлопнул в ладоши. На призыв его откликнулись мгновенно. Не прошло и минуты, а на кровле уже стояли трое. Первый был в льняном хитоне, меире голубой шерсти, ефоде с наперстником на груди и складчатом виссоновом кидаре‹Хитон – общепринятая верхняя одежда. ‹M›Меир – риза первосвященников. Изготавливалась из шерсти и окрашивалась в голубой цвет. ‹M›Кидарь (кидар) – вид головных уборов священников. Представлял собой подобие тюрбана. У первосвященников дополнялся золотым венцом.› первосвященника, с надписью на передней части: «Святыня Господня». Второй – в легких кожаных латах и алом плаще военачальника. Третий… третий носил простой хитон без каких-либо украшений, перетянутый полотняным поясом, и увясло‹Увясло – обычная головная повязка. У женщин служила для убранства волос.›, покрывающее голову. Все трое остановились на значительном расстоянии, склонившись в знак почтения.

– Сегодня же три корпуса отправятся к Раббату, – негромко сказал Дэефет, не сомневаясь, что будет услышан и понят. – Они должны встать против стен города, взяв его в кольцо. И вести осаду. Это касается тебя, Рагуил. – Человек в латах военачальника поднял голову. – Ты поведешь корпуса, а прибыв к Раббату, передашь командование войском Иоаву, моему племяннику. И запомни, ни один аммонитянин не должен уйти из Раббата. За любого ушедшего, будь то женщина, ребенок, муж или седоголовый старец, я казню каждого десятого воина каждого пятого легиона, включая сотников и тысяченачальников. Теперь ты, Авиафар. – Настала очередь первосвященника поднять взгляд на Царя. – Проведи праздничное богослужение в честь победы над войском аммонитянским и Царем Анноном. Потом же вели левитам подготовить Скинью‹Скинья Союза – шатер, аналог храма, в святая святых которой хранился золотой Ковчен со скрижалями Закона, врученными Богом Моисею на горе Сион.›, священные сосуды и музыкальные инструменты, а для себя – золотую одежду.

– Выбрать агнцов для жертвенника, мой Царь? – спросил Авиафар.

– Не надо. Агнец уже выбран Господом, – улыбнулся Дэефет. – Пусть левиты будут готовы тронуться в путь. Это может случиться в любой момент.

– Хорошо, мой Царь, – первосвященник снова почтительно склонил голову.

– Идите! – Дэефет остановился рядом с третьим мужчиной. – Ты не уходи, Нафан. Я хочу посоветоваться с тобой.

– Да, мой Царь, – дрогнувшим голосом ответил старик. Когда Авиафар и Рагуил удалились, Дэефет спросил спокойно:

– Давно ли ты перестал снимать увясло, Нафан?

– С тех пор, как глаза мои стали бояться солнечного света, мой Царь, – ответил тот после короткой паузы.

– Ты слепнешь, Нафан?

– Так, мой Царь, – кивнул тот.

– Значит ли это, что ты стал хуже видеть то, что не дано видеть другим?

– Я вижу все, что позволяет мне увидеть Господь, мой Царь, – ответил пророк.

– Тогда почему ты не приходишь больше во дворец, Нафан? Или тебе, пророку, стало скучно с твоим Царем?

– Я уже немолод, мой Царь, – спокойно ответил Нафан. – Ноги плохо слушают меня, а ступени твоего дворца слишком круты. И, кажется, ты сейчас не нуждаешься в моих советах. Твои деяния достойны всемерной радости и восхваления. Когда же человеку благоволит Господь, он сам становится пророком и перестает слушать чужие пророчества.

– Любые дела, Нафан, достойные радости, легко могут обернуться слезами. Ты об этом знаешь лучше других. И к пророчествам твоим я готов прислушаться в любое время. Дэефет дошел до угла, теперь он находился у Нафана за спиной. Старик чувствовал, как по коже его бежит неприятный холодок. Он физически ощущал исходящую от Дэефета мощную силу. Знать бы еще, что это за сила и кто наделил ею Царя Израильского.

– Открой мне, пророк, падет ли царствие аммонитянское? И что станет с Царем Аммонитянским, Анноном, сыном Наасовым? Нафану показалось, что раскаленный взгляд ожег его сутулую спину. Он распрямил плечи, хотя это и стоило ему большого труда и мужества.

– Царствие аммонитянское падет, мой Царь. Стены Раббата превратятся в пыль. Царь Аннон будет убит, а ты украсишь голову свою его венцом. Дэефет засмеялся. Смех его звучал все громче. В нем слышались торжествующие ноты.

– Я всегда знал, что ты говоришь мне правду, старик! – воскликнул он. – Верно, тебя послал сам Га-Шем, чтобы помогать мне и направлять меня! – Дэефет подошел к Нафану и, ухватив пророка за тонкие плечи, заглянул тому в лицо: – Подтверди правоту слов моих, Нафан, чтобы я уверовал в истинность своего выбора. Голубовато-туманные глаза старика смотрели точно в черные провалы зрачков Дэефета и видели внутри них разгорающееся мертвое пламя.

– Ну же! – требовательно воскликнул Царь. – Верно ли, ты ведешь меня путем, который указывает Господь? Сухие, пепельного цвета губы старика шевельнулись, произнося:

– Разве я не доказал это своими пророчествами, мой Царь?

– Я верю тебе, Нафан! – Дэефет снова расхохотался, запрокинув голову. – Нет такого твоего пророчества, которое бы не исполнилось! Так ты сказал, царство аммонитянское падет?

– Да, мой Царь.

– И я надену венец убитого Аннона?

– Так, мой Царь.

– Как скоро это произойдет, Нафан?

– Через два года, мой Царь. Дэефет внезапно нахмурился. На лицо его словно набежала тень. Хотя, может быть, это и была тень. Тень сгущающейся ночи.

– Ответь, Нафан, удастся ли кому-нибудь покинуть Раббат прежде, чем стены его превратятся в пыль?

– Твои воины не увидят лица аммонитянина за стенами Раббата, мой Царь, – спокойно ответил Нафан. Дэефет улыбнулся. На лице его отразилось торжество.

– А скажи мне еще вот что, Нафан. Родится ли у меня шестой сын?

– Если ты захочешь родить сына теперь же, мой Царь, – кивнул пророк, – то первого заберет из чрева Господин наш, Га-Шем, за ослушание Закона его. Но потом будет второй. И он станет велик. И о нем заговорят по всему миру, во всех землях Господних. Люди будут восхвалять его и мудрость его, дарованную ему Господом. И станет он вечен. Имя ему будет Иедидиа. Возлюбленный Господом. Когда он родится, Раббат-Аммон падет.

– Иедидиа, – повторил шепотом Дэефет. Он задумчиво посмотрел на пророка. – Ты и верно послан Господом. Я прикажу перестроить лестницу так, чтобы ступеньки не казались тебе слишком высокими, Нафан.

– Благодарю тебя, мой Царь, – чуть наклонил голову старик, и непонятно было, то ли пророк выражает почтение, то ли прячет глаза. Дэефет с прежней улыбкой отошел к перилам и остановился, глядя на город. Внезапно он подался вперед. От городских стен, со стороны Овчих ворот, донесся звук сигнальной трубы. Это означало появление путника. Страже понадобилось некоторое время, чтобы выяснить, с какой целью прибыл путник в Иевус-Селим, и открыть уже запертые на ночь ворота. Еще через несколько минут у крепостных стен послышался топот лошадиных копыт. С кровли были хорошо видны мелькающие между гранатовыми деревьями и кипарисами фигурки факельщиков и стражей, спешащих к воротам крепости. Тяжелая створка приоткрылась с мрачным гулом, пропуская всадника. Дробный топот копыт звучал уже под самым дворцом. Всадник осадил лошадь, а уже через мгновение стоял на ногах. Бросив повод слуге, он побежал вверх по ступеням к открытому двору.