Чингиз Абдуллаев - Фактор страха Страница 34

– Это исключено, – сказал Всеволод Борисович.

– Почему?

– Вы представляете, в каком она сейчас состоянии? Недели две к ней близко никого не подпустят.

– У меня нет двух недель, – возразил Дронго, – завтра все может решиться. А пятнадцатого начнется война. Если Чиряев не заплатит, конкуренты начнут истреблять его людей. У нас мало времени, Всеволод Борисович.

– Она почти без сознания. У вас есть чувство жалости? – взволнованно спросил Романенко.

– У меня есть чувство долга, – ответил Дронго. – Если я не поговорю с ней сегодня, завтра может быть поздно. И для нее тоже. Ведь она чудом осталась жива. Насколько я понимаю, Чиряев вынес ей смертный приговор. И если мне не удастся поговорить с ней, ее найдут и убьют.

– Поехали в больницу! – Романенко поднялся. – С вами невозможно работать. Вы требуете, чтобы я обеспечивал охрану каждому свидетелю, каждой потенциальной жертве. Но у меня нет ни полномочий, ни людей. Хватит и того, что я охраняю вас и больного Вейдеманиса.

– Уже четыре, – Дронго взглянул на часы, – я послал машину за семьей Вейдеманиса. Они собирались к нему в Онкологический центр. С ними поедет Галина.

– Интересно, зачем вам платить водителю, если вы практически не пользуетесь своей машиной? Кстати, какая у вас марка?

– «Вольво». Она мне нужна для работы.

– Может быть, послать с ними еще кого-нибудь?

– Не нужно. У палаты дежурит сотрудник милиции, а остановить Галину сейчас невозможно. Она только и ждет, на ком бы сорвать свою злость и обиду. Ее сейчас лучше не трогать.

– Ладно, – согласился Романенко, – поехали в больницу к подруге Чиряева. Или хотите еще что-нибудь осмотреть в квартире?

– Нет, – бросил Дронго, – досыта насмотрелся на убитых мерзавцев. На обратном пути из больницы хочу заехать в Онкологический центр, узнать, как закончилась операция Эдгара Вейдеманиса.

Берлин. 11 мая

Тумасов боялся идти к Чиряеву. Он знал взрывной характер своего подзащитного и с ужасом ожидал реакции на известие о смерти Матвея Очеретина. Эта новость могла спровоцировать Чиряева на грандиозный скандал. После чего его освобождение становилось достаточно проблематичным. Но скрыть такую новость он не мог. Понимал, что в этом случае не доедет до Москвы. Его убьют прямо в Берлине.

И скрепя сердце он отправился в тюрьму. Главное, чтобы Чиряев не сорвался. Если о скандале станет известно судьям, они наверняка заподозрят Чиряева в связях с российской мафией и могут выдать его Москве.

Встретившись с адвокатом в комнате для свиданий, Чиряев сразу почуял неладное. Криминальные авторитеты, которые большую часть жизни проводят в зоне, часто бывают хорошими физиономистами, а то и психологами. Они мгновенно вычисляют подосланных к ним людей, определяют, в какой мере можно нажать на сокамерника, и с помощью шестерок быстро ломают его, запугивая и унижая. Если же убеждаются в том, что сломать невозможно, оставляют его в покое, чтобы не потерять лица перед остальными.

Адвокат уже был у него утром и второй раз явился неспроста.

– Что еще случилось?

– Завтра суд, – осторожно напомнил адвокат.

– Я знаю, знаю. Говори, что произошло?

– Завтра суд, – повторил Тумасов, – и все зависит от того, как ты себя поведешь. Если сейчас сорвешься, об освобождении забудь. Ты понял?

– Почему я должен сорваться? – запсиховал Чиряев.

– Неприятные новости из Москвы. Но повторяю, держи себя в руках. Если не сможешь, поговорим завтра.

– Говори сейчас, – потребовал Чиряев, – я ничему не удивлюсь. Все выдержу. Говори.

– Только спокойно, – еще раз предупредил Тумасов, – сегодня утром убили Матвея Очеретина.

Чиряев впился руками в край стула, и лицо его стало медленно багроветь. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, потом закрыл и наконец выдавил из себя:

– Как это произошло?

– Подробностей по телефону не сообщили, – Тумасов видел, что подзащитный на пределе, и решил побыстрее закончить разговор.

– Значит, они и его убили, – тяжело задышал Чиряев. – Кто тебе позвонил? Толик Шпицын?

– Он. Вместе с ним был Галкин, тот самый, что звонил мне накануне ночью.

– Что он сказал? – быстро спросил Чиряев, перебивая Тумасова. – Что он тебе сказал?

– Сказал, что Матвей попал в засаду. И они ждут твоего решения. Так и сказал, ждут твоего решения.

– В засаду, – повторил Чиряев, помолчал с минуту и спросил: – Ты уверен, что меня не выдадут Москве?

– Полной гарантии, конечно, нет. Надеюсь, что не выдадут. Предварительные договоренности есть. У них нет главного свидетеля. Вместо Труфилова приехал сотрудник ФСБ, кажется, Попов, который будет свидетельствовать против тебя. Но прямых доказательств у них нет. Разве что показания твоих людей. Однако в немецком суде не очень-то верят показаниям бандитов, полученным российскими следователями. Я легко могу исключить их, объяснив, что показания были получены под давлением или под пытками. В Европе убеждены, что в России сохранилось судопроизводство времен Ивана Грозного.

– Можно подумать, что это не так, – хмыкнул Чиряев, вновь обретая способность ясно мыслить. – Думаешь, завтра все пройдет нормально?

– Шансы достаточно высоки, – снова уклонился от прямого ответа Тумасов, – разумеется, если не произойдет ничего непредвиденного.

– Значит, они были вместе? – переспросил Чиряев, – Шпицын и Шахматист?

– Да, вместе. Сначала говорил Шпицын, потом трубку взял Галкин. Сказал, что они готовы начать. И показать, кто в городе хозяин. Теперь ждут твоего согласия. – Адвокат покосился на дверь. – Ты ставишь меня в дурацкое положение, – прошептал он, – нас могут услышать. А потом используют это против тебя.

– Используют против меня убийство моего друга? – зло спросил Чиряев. – Может, и в смерти Матвея я виноват?

И он написал на листе бумаги: «Пусть начинают. Я согласен». Подумав, приписал номер телефона и фразу: «Позвони по этому номеру, скажи, что Матвея убили. Номер постарайся запомнить».

Чиряев смял листок и разорвал на мелкие кусочки. Собрал их в пепельницу и кивнул Тумасову. Тот щелкнул зажигалкой, и от листка остался пепел.

– Как там моя краля поживает? – без всяких эмоций спросил Чиряев.

– Говорят, болеет. – Тумасов провел ладонью по горлу: это означало, что она умерла.

– Пусть выздоравливает, – жестко ответил Чиряев, – думаю, они полетят к солнцу вместе со своим другом.

– Возможно, – кивнул Тумасов, радуясь, что этот тяжелый разговор закончился. Он собрал документы. – Итак, до завтра, – сказал он. – Выспись хорошенько, чтобы быть в форме. Тщательно побрейся, приведи волосы в порядок, надень галстук. В общем, постарайся произвести впечатление добропорядочного бизнесмена, невинно осужденного. Судимости объясним преследованием по политическим мотивам. Расскажи про нажим Москвы. В общем, дадим бой, – пообещал адвокат.

Чиряев вдруг схватил еще один листок и написал: «Шпицыну напомни про магазин. Он все поймет. Скажи, пусть начнут с магазина».

Тумасов прочел и уже хотел достать зажигалку, чтоб сжечь листок, когда Чиряев взял его и стал с остервенением жевать, словно уничтожал своих недругов. Тумасов вздрогнул. Не приведи бог иметь такого врага, подумал с облегчением.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Москва. 11 мая

В больницу они приехали в половине пятого. Суровая медсестра подтвердила, что к ним привезли молодую женщину и она находится сейчас в девятнадцатой палате.

– Как ее самочувствие? – спросил Романенко.

– Нормальное, – ответила медсестра, поджав губы. Очевидно, она была из числа тех бескомпромиссных дам, которые в изнасиловании склонны обвинять саму потерпевшую. Медсестра имела двух невесток и потому считала, что женщины виноваты во всех смертных грехах. Не сыновей же винить. А мужа она давно потеряла.

– Как это нормальное, – заволновался Романенко, – ведь ее изнасиловали!

– Внутренних повреждений нет, – с плохо скрываемым отвращением заявила медсестра, – да и наружных тоже. Небось пыталась кого-то соблазнить, вот и попалась. Говорят, из дома ее привезли. Не чужих же она в квартиру пустила?

– Вы, бабуся, прямо как адвокат говорите, – заметил Дронго, – но защищаете не женщину, а насильников.

– А зачем она двери открыла? Зачем мужиков пустила? У нас в деревне бабу никто снасильничать бы не мог, такой крик подняла бы на всю деревню. Да и как они ее раздели? На теле ни царапины нет. Своими глазами видела. А ты говоришь насильники. Нечего было оголяться перед ними. Наверно, сама согласилась сразу с двумя мужиками, а потом опомнилась, да поздно. Вот и прихватило сердечко. Стыдно ей стало.

– Ну, бабушка, ты прямо как Цицерон, – сказал Дронго. – Следователи у нее были?

– Сидит один молоденький, – вздохнула медсестра, – краснеет и вопросы задает. Да разве такой поймет что-нибудь? Она уже в сознание пришла, но молчит. Известное дело, бабы народ живучий.