Кармен Посадас - Добрые слуги дьявола Страница 34

«Таков ужасный «эффект болеро», — написала ей Лаура, набирая текст то шрифтом Times New Roman, то Arial Black, то даже Impact, чтобы Инес лучше прониклась содержанием. «Неужели ты не понимаешь, что любовь всегда близка к мазохизму?» Лаура долго растолковывала ей свою теорию, но Инес так и не смогла полностью проникнуться ее духом, несмотря на свою привычку влюбляться в недостойных ее мужчин (или, возможно, именно по этой причине). Еще меньше она верила в эту теорию теперь, глядя на двух своих мужчин, столь непохожих друг на друга: один из них осыпал поцелуями блондинку, а другой издалека нежно смотрел на Инес. «Что за глупости, как вообще можно сравнивать одного с другим? К тому же я уже посмеялась над Игнасио де Хуаном, просто умирала от смеха, но смеяться ведь можно вместе с любимым, а не над любимым, это куда очевиднее «эффекта болеро». Или нет? О нет! Вон идет Игнасио де Хуан. И что теперь? Мне нужно будет его поцеловать?»

Игнасио де Хуан был сегодня так же сумрачно-красив, как обычно, Инес на мгновение даже забыла свой приступ смеха, забыла и то, что полюбила другого, потому что у тела не было ни памяти, ни стыда и оно считало своим любое некогда любимое тело. По крайней мере так казалось Инес сейчас, когда к ней приближался Игнасио де Хуан. «Ну что ж, решающее испытание, посмотрим, что будет… кажется, я начинаю нервничать, только бы не пролить на себя зеленый чай».

— Привет, богиня, как дела?

(«Как дела, богиня». Боже мой, с какой стати у меня дрожат коленки перед человеком, который порет такую чушь?» О, вот он подходит все ближе, кажется, собирается меня поцеловать. Надеюсь, у него не хватит наглости поцеловать меня в губы на глазах у людей? Что он о себе возомнил? Может быть, лучше повернуться и отойти? Нет, Инес, это еще хуже: у тебя останутся сомнения, и снова будут призраки, и снова страхи, тебе уже сорок пять, Инес, а ты все как маленькая. Потерпи, Инесита, поцелуй его, поцелуй.)

— Ты сегодня просто обворожительна, — заметил Игнасио де Хуан и, засмеявшись, добавил: — Я слышал, ты завела себе молоденького красавчика-латиноса, правда?

Его губы наконец сомкнулись, и Инес прижала к ним свои: будь что будет, но лучше выяснить все как можно раньше. «Я не должна была бы тебя любить, не должна». Инес сильнее прижалась к этому телу, такому знакомому и столько раз желанному — телу, о котором она мечтала намного больше, чем следовало. Но теперь она не чувствовала ничего.

Или, вернее, все-таки чувствовала, — что-то такое мертвое и холодное, что поцелуй напомнил ей суши.

ЧАСТЬ II

ОБМАН ВТОРОЙ

Contra el suo fattore alzó la ciglia (Против своего Создателя поднял бровь).

1. МАРТИН ОБЕС И ПАНЬЯГУА ВСТРЕЧАЮТСЯ СНОВА

Жизнь не прекрасна, даже если ты красивейший мужчина на свете, даже когда у тебя появилась любимая женщина и ты поселился у нее и даже — и это удивительнее всего — если ты всю жизнь, с самого детства верил, что все к лучшему в этом лучшем из миров. «Жизнь не прекрасна», — размышлял теперь Мартин Обес, сидя в том же баре, где всего несколько дней назад музыкальный автомат, как прустовское печенье, старательно напоминал ему все неудачи его жизни. Теперь же он хранил блаженное молчание, но счастье было слишком похоже на короткое одеяло в холодную ночь: натягиваешь его на поясницу, оголяются ноги, накрываешь спину — мерзнет грудь.

Это ощущение неудовлетворенности знакомо всем смертным, даже таким хроническим оптимистам, как Мартин Обес, у которых нежная душа и такая божественная внешность, что многие по этой причине считают их болванами. Ведь люди, как и тетя Росарио из Монтевидео, все (за редким исключением) думают, что красивые женщины глупы или в лучшем случае неграмотны, а красивые мужчины… красивые мужчины и вовсе немыслимая аномалия.

«Конечно, ты не глуп, но мандинга ничего не дает даром», — сказала бы мама Роса, увидев своего Тинтина, сидящего в одиночестве перед стаканом пива. Он только что был в супермаркете, где купил лингини, чтобы приготовить сегодня с белым трюфелем, и молодое белое вино. Когда Инес вернется с работы, стол уже будет накрыт. «Просто потрясающе, любовь моя! А я так устала сегодня… Поцелуй меня и налей немного вина, пожалуйста. Сейчас я быстренько приму душ и расскажу тебе, как прошел день».

Если бы мама Роса была бы сейчас не в раю, а оказалась здесь, в этом уютном баре в центре Мадрида, то обязательно заметила бы по крайней мере трех мужчин, имевших с Мартином одно общее: у каждого была с собой сумка для покупок. Мама Роса, которая в отличие от тети Росарио обладала большой наблюдательностью, сказала бы, что о незнакомом человеке можно многое узнать по тому, что он ест и во что одет. Внешность почти всегда обманчива, что очевидно на примере Мартина, и о человеке больше говорят манжеты его рубашки, чем бегающие глаза, а еще красноречивее пижама, выглядывающая из-под свитера в половине второго дня, несмотря на натренированную улыбку. «Язык вещей» — так называла это мама Роса, которая не умела прочесть ни одного слога, но читала людей с тем мастерством, с каким ее подруги из квартала Ла Уньон гадали на кофейной гуще. Мартин же, наоборот, ничего не замечал вокруг, поглощенный пивом и собственными мыслями. Уже давно никто не надоедал ему воспоминаниями и упреками, не было ни мальчишек, качавших ножками на барной стойке под звон музыкального автомата, ни сестры Флоренсии, которую все еще держала связанной Величайшая Глупость. Дай Бог, чтоб так оставалось и впредь: конечно, не все в этой жизни хорошо, но другой не дано, так что пусть Фло больше не появляется, потому что иначе это будет означать, что…

От внимательного взгляда мамы Росы не ускользнула бы любопытная группа мужчин, одновременно завернувших в бар выпить аперитив. По ним было ясно, что все сами занимаются домашним хозяйством. Некоторые из них, хорошо знакомые между собой, с увлечением делились друг с другом опытом по приготовлению ламанчского писто[17] или омлета с креветками: «Да, да, старик, попробуй это, черт возьми, добавь туда щепотку укропа, и получится так, что пальчики оближешь». Потом они долго вели разговоры о домашнем хозяйстве и детях, хохоча и энергично похлопывая себя по ляжкам, и во весь голос обсуждали преимущества отбеливателя «Ас», словно заявляя: мне совершенно по барабану, что моя жена зарабатывает кучу бабок, а я занимаюсь домашними делами! Ну и что в этом такого? А? Современные мы люди или нет?

Однако в баре были и другие, более утонченные мужчины-домохозяйки, тоже гордые своим положением, но ведущие себя по-другому. Они бы гораздо больше заинтересовали маму Росу, если бы она была здесь, а не у мандинги (пардон, мы ведь сказали, что она в раю, какой может быть мандинга?). Так вот, их одежда и вещи свидетельствовали о том, что они не обычные люди, а, безо всякого сомнения, обитатели Парнаса. Хотя мама Роса понятия не имела ни о Парнасе, ни о том, кто такой В.Г. Зебальд, чье имя красовалось на обложке книги, которую читал один из этих господ, но она прекрасно видела его твидовый пиджак, шерстяной галстук и серо-черные носки. Все это говорило об интеллигентности, вкусе, образованности и эрудиции господина, вынужденного влачить свое существование среди неучей, карьеристов и обывателей. «Принеси еще анисовой, Хосемари, она больше всего напоминает абсент». Все эти детали, а также коричневая фетровая шляпа — очень изысканная и богемная — свидетельствовали о том, что их обладатель, из сумки которого сейчас высовывался длинный стебель сельдерея, — писатель, претендующий на премию Медичи (хотя прежде ему, разумеется, придется удовольствоваться несколькими местными премиями, с этим ничего не поделаешь). «Да-а-а? Пилар? Уф, наконец-то ты мне позвонила, а то я пью уже четвертую рюмку анисовой… Да-а-а? Нет! Что ты говоришь? Премию дали этой чертовой графоманке с лицом индианки-чарруа?.. Нет, это просто невероятно! Да ведь ее книги — просто убожество! О, тысяча чертей! Проклятый мир, проклятая литература!….Хосемари, еще абсент!»

Именно в этом приятном окружении и сидел, слушая чужие разговоры, Мартин Обес, когда появился Вагнер. Они уже однажды виделись мимоходом, в день розыгрыша.

Люди предпочитают не помнить загадочные события, необъяснимые мелочи, случающиеся почти ежедневно и повергающие их в недоумение, именно поэтому Мартин Обес совершенно забыл о Грегорио Паньягуа. Мартин отнес этого человека к той же категории, что и таинственно исчезнувшую «Гуадиана Феникс филмз», а подобное уже давно перестало его удивлять. Тем более, само название этой фирмы, очевидно, намекало на то, что она из тех, которые внезапно исчезают и тотчас возрождаются из пепла где-нибудь в другом месте. Мартин слишком часто сталкивался с подобными фокусами, чтобы это могло его волновать. «Дело житейское», — думал он — по крайней мере до тех пор, пока не объявился кот, который уставился на него своими желтыми глазами, словно звал за собой.