Валерия Вербинина - Ангелов в Голливуде не бывает Страница 35

– Конечно, – сказала я. – Помочь вы ей ничем не сможете, а только навредите.

– Что ж, может быть, вы и правы, – протянул О’Доннелл. – Кстати, вы слышали об аресте доктора Коттена?

– Кто такой доктор Коттен? – спросила я, широко распахнув глаза.

– Я ведь знаю, где вы были вчера, – добавил детектив. – Хотя эта старая ведьма и пыталась меня уверить, что вы ушли в кино. Я спросил, что в таком случае делает возле дома ваша машина. «Должно быть, опять сломалась», – ответила ваша хозяйка не моргнув глазом. – Он подался вперед, и взгляд его стал острым, как стилет. – Любопытный, наверное, вам попался фильм, мисс Коротич. Рискну предположить, что он назывался «Побег в Мексику».

– Я не запомнила название, – безмятежно ответила я. – У меня выдался свободный день, и я провела его, как мне хотелось.

– Значит, я нафантазировал, – уронил О’Доннелл, не переставая зорко наблюдать за мной. – Тем более что на самом деле Коттен ничего о вас не сказал. Как и Тони Серано. Конечно, соседи доктора видели какую-то девушку, которую утром привез его младший брат, но она ведь не имеет к вам никакого отношения, верно?

– Ни малейшего, детектив, – заверила его я, сердечно улыбаясь.

28

Следующие несколько недель все только и говорили, что о банде Серано, о грядущем процессе, об исчезнувшей танцовщице и об Анджело Торре. Последний, впрочем, как-то очень быстро оказался уважаемым членом общества, на которого сгоряча возвели напраслину, и его оставили в покое. При нормальном течении событий отчеты из зала суда были бы на первых полосах всех газет, но тут грянуло 25 октября. Мало кто осознал тогда масштабы происходящего экономического бедствия, все надеялись, что биржевой обвал – явление временное. Неловко вспоминать сейчас бодрые прогнозы некоторых лжеспециалистов, которые уверяли, что никакого краха нет и в помине, а экономика испытывает временные трудности; но реальность вскоре заставила посмотреть ей в глаза самых идиотических, самых неисправимых оптимистов. Произошел именно крах, катастрофа, всеобщее крушение надежд. Америка на полном ходу вкатилась в Великую депрессию.

Я не играла на бирже, не интересовалась акциями, не покупала и не продавала их – и оказалась в выигрыше, потому что мне нечего было терять. В 1929 году и позже мне довелось видеть людей, которые вложили все, что у них было, в ценные бумаги – и после 25 октября превратились в бедняков. Коллеги, которые пару месяцев назад подтрунивали над моей непрактичностью и хвастались, как они вскоре заработают много денег, теперь ходили как в воду опущенные, подсчитывали оставшиеся у них гроши и жадно стреляли друг у друга сигареты. На улицах стало больше нищих, и одновременно увеличилось число преступлений. Появились ночлежки, в которых можно было за пятнадцать центов провести ночь на койке в общей комнате. Они были омерзительны и кишели насекомыми, но так как туда попадали люди, которые потеряли все, у них попросту не оставалось выбора.

По молодости я считала, что раз я немногого требую от жизни – свой угол, работу, которая обеспечивает мне приемлемый уровень существования, и еще чтобы мир оставил меня в покое, то кризис меня не коснется. О’Доннелл больше меня не беспокоил, с семьей Серано я прекратила всякие отношения, чтобы ненароком не вляпаться в очередную историю, но неприятности все же пришли – и, разумеется, оттуда, откуда я их не ждала. В газету пришел на работу сын владельца, развязный молодой человек чуть старше меня. Больше всего он смахивал на спичку с усиками, которой взбрела фантазия вырасти до шести футов роста. Попав в газету, спичка возомнила себя пашой, которому все работающие в ней женщины обязаны поклоняться. Мне быстро надоели его приставания и манера распускать руки, и кончилось тем, что я как бы случайно плеснула на него горячим кофе. Спичка отчаянно взвыла и побежала жаловаться папеньке. Вечером меня уволили.

Дома я пересчитала наличные деньги, которые у меня оставались. Без того, что дал мне Тони, я бы протянула совсем недолго, но и этой суммы (семьсот с чем-то долларов) хватило бы максимум на пару лет. Если кризис затянется и если я не найду какой-нибудь выход, мое положение не будет плачевным, но и многообещающим его тоже не назовешь. Я задумалась, что же мне делать дальше. Проще всего было попытаться получить работу машинистки в другом месте. В конце концов, в Лос-Анджелесе достаточно газет, а также фирм, где требуются девушки, умеющие печатать быстро и без ошибок. На следующий день я купила газеты, и когда я дома стала с карандашом в руках изучать объявления о найме, зазвонил телефон. На том конце провода был менеджер из актерского бюро.

– Для съемок на следующей неделе требуется актриса, которая произносит несколько фраз по-французски. Вы в анкете указали, что владеете французским. Можете приехать сегодня на студию? Режиссер хотел бы на вас взглянуть.

– Хорошо, – сказала я, – диктуйте адрес.

В конце концов, быть актрисой все же прибыльнее, чем работать машинисткой. И я отправилась в путь в прекрасном настроении.

На студии я встретилась не с режиссером, а с его помощником, очень любезным молодым человеком. Слово за слово, и он довел до моего сведения, что роль хотят получить еще шесть девушек. Впрочем, если я заплачу ему небольшую сумму, он, пожалуй, похлопочет в мою пользу.

– А по роли случаем не требуются боксерские навыки? – поинтересовалась я.

– Вы это о чем? – изумился мой собеседник.

– Могу дать тебе в морду, – сообщила я с интонациями Тони Серано, которые удивили меня саму. – Причем бесплатно.

Мой собеседник понял, что фокус, который он наверняка прежде не раз проворачивал с другими, со мной не пройдет, и отбросил всякие околичности.

– Умная, да? – прошипел он. – Ничего, я сделаю так, что ты больше нигде работы не получишь…

– Если ты такой влиятельный, почему ты всего лишь паршивый помощник, а? – спросила я и, не удержавшись, ударила его носком туфли под колено. Общение с гангстерами все-таки не прошло для меня бесследно, и самое любопытное, что кое-какие навыки оказались небесполезными даже в обычной жизни.

Мой собеседник запрыгал на одной ноге, осыпая меня проклятьями. На шум в кабинет заглянул какой-то толстяк, но я уже проскочила мимо него и побежала по коридору к выходу.

– Боже, – закричал толстяк, хохоча, – наконец-то Гарри дали отпор! Девушка, подождите! Да подождите же, вам говорят!

Я остановилась и, повернувшись, сердито уставилась на него. Он подошел и, все еще смеясь, посмотрел мне в лицо.

– Хорошенькая, – сказал толстяк. – И боевая. Мне как раз нужны девчонки вроде вас. Роль – малышка с улицы, которая может за себя постоять. Сделаем пробу, не пройдете на роль – возьму в массовку.

– Ладно, – сказала я. – Почему вы не уволите Гарри, если знаете, что он сволочь?

– Так я с ним не работаю, – сказал толстяк, пожимая плечами. – Разве я не представился? Я режиссер Уолтер Ринг, а он помощник Тима Фармера. Тим делает по шесть фильмов в год, ему все равно, кого и что снимать. Вестерн так вестерн, комедию так комедию, лишь бы платили… Идем, я договорюсь насчет пробы.

Скажу сразу же, что пробу я не прошла. У меня не хватило актерских навыков, и на экране я выглядела недостаточно убедительно, но Ринг сдержал свое слово, и я попала в массовку. Он посоветовал мне обращаться по поводу работы к его племяннице, трудившейся в актерском бюро, и благодаря этому я стала получать больше приглашений, хотя о полноценных ролях речи не шло. До декабря 1930 года раз в одну-две недели я снималась статисткой то в одном, то в другом фильме. Я вальсировала в платье конца XIX века, сидела в кафе на заднем плане, пока на переднем герои выясняли отношения, ходила по выстроенным в декорации улицам, была горничной в отеле (без слов), официанткой (одна строчка: «Что будете заказывать?»), даже индианкой (в парике, подобии сари и стеклянных бусах). Работа, которую я выполняла, в известной мере заменяла мне актерскую школу, которую я не могла себе позволить. Я накапливала впечатления, знакомилась с работающими в индустрии людьми и смотрела, как актеры готовятся к роли. Просматривая дневниковые записи того времени, я словно заново переживаю множество сомнений и разочарований, с которыми мне пришлось столкнуться. К сожалению, возле кино крутится огромное количество самой разнообразной швали, и мне приходилось держаться начеку. Знакомства на студиях завязываются быстро, и я видела достаточно честолюбивых провинциалок, которые приезжали с мечтой покорить Голливуд, а потом соглашались сняться в купальнике для кого-нибудь, кто называл себя продюсером, не имея ни строчки в фильмографии, и влипали в сомнительные истории. Встречала я и начинающих актеров, которые были полны надежд, а кончали тем, что поступали на содержание к богатым старухам из Пасадены и Беверли-Хиллз. Попадались мне и бывшие актрисы, некогда мелькнувшие в одном-двух фильмах, а ныне заправлявшие элитными борделями, в которых можно было найти развлечения на любой вкус. Были и прекрасно одетые господа, которые уверяли, что любят помогать молодым талантам, втирались к вам в доверие, а потом зазывали на вечеринку, которая завершалась групповым сексом. Одним словом, потонуть в этом болоте было легче легкого, и даже несмотря на то, что я была крайне разборчива в своих знакомствах, пару раз я оказалась в ситуациях, которые могли завершиться для меня очень скверно. После первого случая я поехала в лавку в Вествуде, хозяином которой был знакомый Тони Серано, который торговал фруктами, а также промышлял подпольной продажей оружия. Я купила у него револьвер и стала носить его с собой. Стреляла я из рук вон плохо и в тире всегда промахивалась даже мимо самой большой мишени, но оружие придало мне уверенности, причем не только в Голливуде, но и за его пределами. Количество уличных грабежей после начала депрессии сильно выросло, а мне вовсе не улыбалась мысль стать жертвой ограбления. Имея в сумочке револьвер, я полагала, что в случае чего смогу за себя постоять.