Фридрих Незнанский - Убийство в состоянии аффекта Страница 35

– А пленку просмотреть можно?

– Можно. Вот тебе пропуск. Я им позвоню, скажу, что ты приедешь. Успеха! Звони мне на мобильный, когда справишься.

– А если я никого не узнаю?

– Все равно звони.

Турецкий проводил Антона до двери кабинета.

– Ты едешь в Париж? – ахнула жена, и в ее голосе послышались нотки ревности – но не к мужу, который уезжает в командировку, а к городу ее мечты.

– Ну и что? Ну еду! – буркнул Турецкий, влезая в домашние шлепанцы. – Не понимаю, почему вокруг этого столько шума.

Про себя он подумал, что, если бы Ирина узнала, что он намерен в Париже посетить фирму Картье, она бы в обморок упала от нервного потрясения.

Немедленно посыпались заказы на парижские сувениры. Дочь не отходила от папы, притворяясь самой послушной девочкой в мире в обмен на кучу плакатов и «еще что-нибудь замечательное, чего в Москве ни у кого нет!».

– Мюссе! – стонала жена, собирая «командировочный» чемоданчик Турецкого. – Лувр! Галерея Трокадеро! Парижская Опера! Монмартр… Ах!

«Важняк» тихо скрипел зубами. Он что, виноват, что знаменитый ювелир открыл свой торговый дом в Париже, а не в селе Гадюкино?

Вечером на мобильный Турецкому позвонил Антон. Мордоворотов, увезших Тусю, он так на пленке и не опознал. Голос у него был грустный.

И это была не последняя плохая новость. Буквально за час перед вылетом, когда начиналась регистрация пассажиров на рейс Москва – Париж, Турецкому позвонили на мобильник и сообщили о том, что обнаружено тело Анастасии Смирновой.

Туси…

Значит, он опоздал.

Турецкий почувствовал себя препаршивейше.

Он связался с ребятами из компьютерной лаборатории. Они всю ночь и весь вчерашний день провозились с пленкой из камеры слежения, пытаясь по нечеткому профилю автомашины определить ее марку, модель и другие характеристики. И почти все – впустую. Заниматься только пленкой Турецкого до скончания веков они не могли. Их ждала куча не менее срочной, не менее важной работы.

«Важняк» с тяжелым сердцем позволил пока, до его возвращения, отложить идентификацию автомобиля.

«Пассажиров, вылетающих рейсом… Просьба пройти на регистрацию…» – мягко и монотонно звучал в динамиках голос диспетчера.

В самолете Турецкий пытался уснуть, но не мог. Его раздражали восторженные голоса, щелканье фотокамер и хихиканье женщин из туристической группы, которая занимала в самолете соседние места. Все женщины, улетающие на десятидневный тур по Франции (с тремя днями на курорте в Сан-Тропе!), пребывали в уверенности, что, стоит им шагнуть на землю д'Артаньяна и Алена Делона, как их мгновенно окружат толпы любвеобильных французских мужчин. Эти пылкие безумцы («Не то что наши мужики!») незамедлительно предложат им бросить мужа и детей, двухкомнатную квартиру в Бирюлево, работу в скучном офисе и остаться с ними во Франции навсегда…

Турецкий знал не лучшую сторону французского национального характера (приходилось бывать во Франции по работе, и среди французских коллег имелись знакомства), и его так и подмывало сказать туристкам что-нибудь отрезвляющее, но зачем?…

Свой «командировочный» чемоданчик Турецкий в багаж не сдавал – по габаритам чемодан подпадал под определение «ручная кладь». Поэтому «важняк» прошел таможню самым первым и раньше других оказался по ту сторону стеклянного барьера, откуда свободно и доступно простиралась на все четыре стороны территория Франции.

Он уже издали заметил белую бумажку с собственной фамилией, написанной по-французски и, разумеется, неправильно.

– Бонжур, мадам, – сказал «важняк» встречавшей его стороне почти единственную фразу, которую знал по-французски.

– Добрый день, – по-русски с приятным акцентом ответила мадам. – Меня зовут Ольга Ионеску. Я буду вашим адвокатом, а заодно переводчиком и гидом, – она широко улыбнулась, показывая, что два последних пункта программы не входят в число ее профессиональных обязанностей, но она согласилась сделать скидку для русского клиента. – Ваше руководство просило оказать вам содействие, меня просили вам помогать. Если вы не собирались сейчас перекусить…

– Нет, – вставил Турецкий.

– Отлично, тогда мы сразу поедем в суд. Лучше поторопиться, судебная процедура во Франции очень неповоротливая, – деловито попирая каблуками пол аэропорта Шарль де Голль, говорила мадам Ионеску.

Турецкий едва поспевал за ней.

– Если все удачно сложится, вы уже завтра получите разрешение суда на оглашение фирмой Картье архивной записи по вашему запросу, – объясняла мадам, выруливая с парковки. – Без постановления суда все деловые записи частной фирмы не подлежат разглашению. Заседание суда начнется в одиннадцать, у нас еще есть шанс успеть.

– Который час? – поинтересовался Турецкий, взглянув на свои часы.

– Десять семнадцать.

Турецкий перевел стрелки своих часов с московского времени на местное.

По дороге они почти не разговаривали. Пока ехали от аэропорта по шоссе, мадам разогнала автомобиль до ста восьмидесяти в час, после въезда в Париж движение замедлилось, пришлось сбавить скорость.

– Меня предупредили, что будет снят номер в гостинице, – помогая себе жестами, объяснил Турецкий.

Ему отчего-то казалось, что мадам Ионеску его плохо понимает.

– Да, – беспечно кивнула мадам, – вы сможете позже посмотреть. Вам заказан полупансион.

Турецкий кивнул и не стал пускаться в дальнейшие расспросы.

Оказавшись в чужом казенном заведении в роли просителя, Турецкий почувствовал на себе давящую атмосферу величественной помпезности сооружений в стиле какого-то там из бесконечных Людовиков. Высоченные сводчатые потолки, лепнина, роспись, гулкий стук шагов на лестницах, забранных коваными решетками…

Мадам Ионеску покинула его в коридоре среди других просителей, мыкающихся в ожидании, мрачно молчащих или оживленно перешептывающихся со своими адвокатами.

Турецкий заметил, что все присутствующие курят. С облегчением закурил сам и, только сделав несколько затяжек, заметил одну странность: нигде невозможно было отыскать глазами пепельнуцу, урну или красный ящик с песком – что-то родное, домашнее, присутствующее во всех подобных учреждениях, во что можно стряхивать пепел и выбрасывать окурки. Народ дымил, как паровозы, а пепельницы между тем не наблюдалось и на пол никто пепла не стряхивал – пол был чистый! Приглядевшись к гражданам, Турецкий заметил, что каждый (или почти каждый) курильщик держал в руке бонбоньерку с крышкой, в которую стряхивал пепел и бросал свои окурки. Пепельницы были разной формы, из различных материалов. Заметно было, что каждый владелец отрывался, как мог, подбирая пепельницу под свой стиль… Пожилая мадам в леопардовом пальто пользовалась жестяной пепельницей, расписанной картинами в богемном стиле 30-х, Коттон-Клуба и гангстеров. Солидный мужчина в отличном костюме и сверкающих коричневых туфлях (наверняка адвокат) держал пепельницу из матового стекла с золотой крышкой, похожую на пузатую завинчивающуюся чернильницу…

Промелькнуло незаметно три часа. В начале четвертого часа мадам Ионеску появилась перед Турецким и потащила его в арабский ресторан на соседней улице.

– Увы, кажется, дело серьезнее, чем мы предполагали. Судья не удовлетворен вашими доказательствами необходимости, – тщательно подбирая слова, объяснила мадам.

– Не понял, – признался Турецкий.

– Не расстраивайтесь, вам не отказано, рассмотрение просто отложено. Вам необходимо добавить более весомые доказательства того, что вам действительно очень-очень необходимо знать имя клиента фирмы, – горячо жестикулируя и поправляя сползавшие на нос очки, объясняла мадам.

– А! – кивнул Турецкий. – Хорошо. Мне нужно подумать.

– Завтра мы можем добавить новые материалы, если судье они покажутся удовлетворительными, тогда он даст постановление.

– Я понял. Спасибо. Мне нужно позвонить в Москву.

– Сейчас я вас провожу, но сначала пообедаем? – устало улыбнувшись, предложила мадам. – Я с утра на одной чашке кофе.

В ее лице мелькнула приятная неофициальность, и Турецкий впервые заметил, что мадам Ионеску не больше тридцати, что у нее красивая улыбка и нежная смуглая кожа. Адвокатша отколола заколку, и прямые темные волосы, туго стянутые узлом на затылке, рассыпались по плечам.

– Голова разболелась, – призналась мадам, пряча заколку в сумочку.

За обедом они не обсуждали дела. Турецкий узнал, что мадам Ионеску – румынка по происхождению, ее родители переехали во Францию после войны. Ее бабушка – русская эмигрантка, отсюда тяга к русскому языку и культуре. Мадам училась в Сорбонне, стажировалась в Соединенных Штатах.

– Вы можете называть меня просто Ольга, – под конец обеда предложила она. – Мадам Ионеску – это слишком официально!

– А вы называйте меня Александр, – разрешил Турецкий.