Инна Бачинская - Два путника в ночи Страница 36

Актриса местного ТЮЗа Элла Сергеевна Семашко, безмозглая курица и доморощенная ведьма, по словам друга детства Трембача, а также подруга генеральши Медведевой, выжидающе улыбаясь, смотрела на меня.

Комната была под стать хозяйке и напоминала декорации к пьесе из жизни колдунов или лавку старьевщика. Слабый свет проникал через плотно задернутые шторы, горел неярко торшер под синим шелковым колпаком с кистями.

Горели свечи на длинном столе под черной скатертью – желтые, источавшие аромат сандала, они умножались, отражаясь в большом трехстворчатом зеркале в углу комнаты. Отраженные казались ярче настоящих. Над столом, превращая его в своеобразный алтарь, висели жуткие черные маски.

Насколько я могла рассмотреть в неверных бликах огня, это были гротескные стилизованные линии людей негроидной расы, с кофейными зрачками, плавающими в выпученных бельмах глаз, с ощерившимися в улыбках красными ртами с белыми людоедскими зубами и жесткими короткими волосами над узкими лбами. Тут же на столе сидел кот с острыми длинными ушами, сработанный из блестящего черного камня.

В комнате было удушливо жарко, тяжелый запах горящего воска и еще чего-то пряного щекотал ноздри. Множество странных предметов заполняло эту необычную комнату. Они помещались на серванте и многочисленных тумбочках-пьедесталах. Тут были стеклянные шары с неясными шевелящимися тенями внутри; матово-черная агатовая пирамида; громадное чучело птицы с хищным клювом, отбрасывающее на потолок зубчатую тень; зародыш млекопитающего, а может, рыбы, плавающий в прозрачном желтоватом бульоне в цилиндрическом сосуде… Меня передернуло.

В высоких напольных вазах торчали острые сухие пики невиданных растений и цветов. Занавеска на двери в другую комнату из длинных ниток разноцветных бус и колокольчиков раскачивалась и звенела в потоках нагретого свечами воздуха.

Я сидела на низкой неудобной тахте, подогнув ноги. Мне было жарко. Я непроизвольно поднесла руку ко лбу, почувствовав, как комната стала медленно заваливаться куда-то в сторону, и на секунду закрыла глаза.

– Что с вами? – услышала я донесшийся издалека голос, открыла глаза и натолкнулась на неприятно-внимательный взгляд Эллы.

– Ничего, голова закружилась. Я, кажется, забыла позавтракать…

Что-то промелькнуло во взгляде Эллы, какой-то огонек… торжества? Злобной радости? Удовлетворения?

– Вы меня напугали! – воскликнула она нежным негромким голосом, голосом флейты, и наваждение рассеялось. В немолодой приятной женщине, сидевшей рядом со мной, не было ничего сатанинского. – Давайте пить кофе. Я на минуту вас оставлю. Маркус! – позвала она, махнув призывно рукой.

Я вздрогнула… у меня появилось странное ощущение в затылке – словно что-то пульсировало там. Черный кот, которого я приняла за каменное изваяние, встал, потянулся, изогнув спину дугой. Постояв в такой позе долгую минуту, он мягко спрыгнул на пол и подошел к тахте.

– Это Маркус, – Элла нежно погладила кота, – в прежней жизни он был жрецом бога Жалэ. Погладьте его, – разрешила она.

Озадаченная словами хозяйки, я осторожно положила руку на загривок кота. Маркус повернул голову и внимательно посмотрел на меня круглыми ярко-желтыми глазами. Не заметив ничего, что могло бы внушить ему опасения, он вспрыгнул на тахту, слегка потоптался лапами, а потом стал тереться головой о мои колени. При этом он сипло мурлыкал.

– Не скучайте, – сказала хозяйка и бесшумно скользнула в сторону выхода.

Я осталась с Маркусом.

«Удивительно, – думала я, – человек зачем-то выдумывает себе игры и постепенно начинает в них верить. Весь этот антураж, зародыш в колбе, маски… Б-р-р! А, кстати, не те ли это маски, о которых рассказывал Трембач?»

Я поднялась с тахты и подошла к маскам. При ближайшем рассмотрении оказалось, что маски были подвешены к потолку на толстой прозрачной леске. Я рассматривала жуткие белые выпученные глаза с темными зрачками, красные, разверстые в людоедском оскале рты… и почувствовала вдруг, как начало гореть лицо, заломило в висках, и появилось ощущение легкости и пустоты в желудке… Комната, все убыстряя движение, понеслась по кругу… огни свечей слились в одну длинную сверкающую полосу… Зародыш не то рыбы, не то человека подмигнул мне…

Снова осознав себя, я поняла, что лежу на тахте. Голова моя покоилась на высоко взбитой подушке, ворот блузки был расстегнут.

Элла легонько хлопала меня ладонью по щеке, приговаривая:

– Да что же это, дружочек! Ну-ка, приходите в себя! – Затем прибавила тоном дружеской укоризны: – Жалэ, веди себя прилично. – Увидев, что я пришла в себя, она воскликнула обрадованно: – Ну и напугали же вы меня! Прихожу из кухни, а вы в обмороке. Низкое давление, не иначе. А вот мы кофейку сейчас покрепче.

– У вас очень жарко, – пробормотала я, с удивлением отмечая, что язык повинуется мне с трудом, а любое движение, даже движение век, вызывает новый приступ тошноты.

– Лежите, лежите, – остановила меня Элла. – Горячий крепкий и сладкий кофе – вот, что вам сейчас нужно.

Мы пили кофе – я, полулежа, боясь сделать лишнее движение, и Элла – сидя на пуфике рядом с тахтой. На стеклянном столике на колесах стояли вазочки с печеньем. Кофе был, как она и пообещала, очень крепкий и сладкий. Я, к своему облегчению, почувствовала, что мне стало лучше.

– Маски у вас… необычные, я их рассматривала и вдруг… почувствовала себя плохо…

– Вы их рассматривали? Подошли близко? – переспросила Элла со странной интонацией. Торжествующие нотки слышались в ее голосе. – Вам не следовало этого делать!

– Почему?

– Чужие не должны подходить к ним близко!

– Почему?

– Жалэ не любит чужих! – резко произнесла Элла.

– Жалэ?

– Жалэ! – подтвердила Элла.

– Кто такой Жалэ?

– Жалэ – бог! Это маски жрецов его культа, большая редкость у нас.

– А откуда они у вас?

– О, это замечательная история, абсолютно фантастическая. Я вам обязательно ее расскажу. Но прежде хочу сказать вам кое-что другое.

Она смотрела на меня в упор, и я вдруг удивительно отчетливо обостренным, каким-то новым зрением увидела, словно в кривом зеркале, увеличенное лицо Эллы. Увидела до мельчайших деталей все неровности и шероховатости этого лица. Увидела морщинки, веером расходящиеся от уголков глаз, длинные глубокие бороздки на лбу, склеротические лопнувшие сосуды на скулах, неприятно-желтые, проколотые мочки ушей и седые неопрятные корни волос.

– Вы пришли ко мне поговорить о Лидочке покойной, не правда ли? – Не дожидаясь ответа, она продолжала, приложив руки к груди: – Поймите меня правильно, я не верю в случайности. То, что случилось с Лидочкой, не случайность. Не случайность. Это возмездие! – Она погрозила кому-то пальцем. – Возмездие!

Погодите, не перебивайте! Я знала еще год назад о том, что нас ожидает. Еще год назад дух Жалэ предсказал смерть. И вот: сначала погибает Аркадий, потом Лида. Теперь нас только двое – Петр и я. Когда мы погибнем – закончится цикл, и свершится предначертание. Он избрал нас жертвами за грехи. За все, что вокруг нас, грязь, насилие, кровь!

Лида смеялась и не верила. Поверьте мне, она была великой грешницей! Между нами, о мертвых не говорят плохо, но… Я ведь все видела и все понимала. Петр считает меня сумасшедшей, так ему легче, но это притворство. Он знает, что я права, и боится. Люди не любят правды – пророков всегда забрасывают камнями.

Я не могла отвести взгляда от шевелящихся губ Эллы, от крохотных белых комочков слюны в уголках ее рта. Больше всего на свете мне хотелось убраться отсюда и оказаться как можно дальше от Эллы с ее больными речами.

«Она ненормальная, – подумала я с опаской. – Конечно, ненормальная. Что за чушь, какой культ? Какой бог?»

Страх, обыкновенный вульгарный страх возник внутри, в области желудка, и пробежал холодок вдоль позвоночника.

– Это Жалэ говорит, а не я! – вскрикнула вдруг Элла. – Мы все умрем! Он выбирает себе жертвы, и никто не знает, кто будет следующей. Кроме меня. Мне дано знание. Лида погибла, ее муж погиб… Я знала его! Он любил меня, и мы собирались пожениться, а потом он встретил Лиду. Лида не знала жалости, она смеялась. Жалэ не любит, когда смеются. Она заставляла людей служить себе, она никого не любила. Он был несчастен с ней, он жалел, что мы расстались, он всю жизнь любил меня… Они настоящие, – говорила я ей, – а она лишь смеялась. Она всегда смеялась. Это лица живых людей! Они чувствуют и понимают. А она всегда и над всем смеялась!

Элла сжала кулаки, придвинулась к моему лицу, уставилась на меня в упор своими безумными прозрачными сапфировыми глазами. Я вжалась в подушки. Мне было не по себе.

– Не нужно искать виновных. Вы их никогда не найдете. Жалэ не оставляет следов. Люди исчезают или умирают естественной смертью, и никто никогда не узнает, что к ним прикоснулась карающая рука Жалэ.