Софи Ханна - Домашняя готика Страница 36

– Могу я предложить вам чего-нибудь выпить, прежде чем начнем? – спросил Хэй. – Прошу прощения, надо было давно это сделать.

Саймон поблагодарил и отказался.

– Не хочу, чтобы Кит узнал, что я… высказал некоторые сомнения. Могу я надеяться, что до него это не дойдет?

– Постараюсь.

– Он приятный человек. Не стану утверждать, что мы близкие друзья, но…

– Почему нет? – прервал его Саймон.

– Простите?

– Вы сказали, что давно его знаете, он был вашим учителем, – я решил, что вы хорошие друзья.

– У нас всегда были скорее профессиональные отношения. Накоротке мы не общались. Хотя… ну, иногда Кит рассказывает о своей личной жизни. – Хэй выглядел немного смущенным. – Откровенно говоря, довольно часто.

– Но никогда не спрашивает о вашей?

Судя по виноватой улыбке Хэя, Саймон не ошибся.

– Он знает названия всех моих книг и статей, но иногда забывает, как меня зовут, – зовет меня Джошуа. Думаю, он не в курсе, что я женат и скоро стану счастливым отцом двоих детей.

– Близнецы? – Саймон старался просто соблюдать приличия, с удивлением отметив, что на самом деле ему все равно. Будут ли у него когда-нибудь дети? Это казалось все менее вероятным.

– Нет, нет, – Хэй рассмеялся, – слава богу, нет. Один уже вылупился, второй в процессе.

– Поздравляю.

– Не надо. – Хэй поднял руку, прерывая Саймона. – Простите, я немного суеверен. Поздравления до того, как все случилось, понимаете? Там еще долго. Вы верите в идею искушения судьбы?

Саймон верил. Он свято верил, что кто-то искушал судьбу – в его пользу – задолго до его рождения. Это объясняло факт его существования.

– Чувствую себя виноватым, – признался Хэй. – Это я заинтересовал его идеей семейных убийств. Он вам не рассказывал?

– Нет. – Саймон с трудом сопротивлялся мерзкому желанию сообщить Хэю, что Харбард вообще ни разу о нем не упомянул.

– Я занимался проблемами отношений преступника и общества, социальной реабилитации преступников, стремления к повторному нарушению закона и тому подобным. Был один парень, Билли Касс, я часто навещал его в тюрьме. С такими людьми обычно сближаешься во время работы. Ну, думаю, в вашей профессии так же…

Саймон промолчал. Он никогда не сближался с говнюками, разве что географически. Ему и того хватало.

– Тюрьмы, скажу я вам… Билли выходил на волю и опять садился, выходил и садился. Сейчас на свободе, но скоро сядет. Такова, в его представлении, жизнь. Она ему даже отчасти нравится.

Саймон кивнул. Ему был знаком этот тип людей. Билли, подумал он. Уильям. Но фамилия Касс, не Маркс.

– В одной из тюрем, где он сидел, был человек, которого они мучили всей толпой – били, истязали. И охрана тоже. Мужчина сидел за убийство трех своих дочерей. От него, точнее, от них всех ушла его жена, и он хотел мести. Убил собственных детей, потом попытался убить себя – неудачно. Представьте себе. – Хэй сделал паузу, удостоверяясь, что Саймон оценил серьезность преступления. – Нет, вы не можете этого вообразить. Этот человек не похож на Билли, ему не нравилось быть в тюрьме, ему вообще не нравилось быть. Он хотел умереть, действительно хотел, но у него не получалось. Снова и снова он пытался покончить с собой – ножи, перевязывал сосуды, даже пытался разбить голову об стену камеры. Охрана с удовольствием ему позволила бы, если бы не новые установки. Им сказали, что в тюрьме слишком высокий уровень самоубийств. И они стали изводить его особым способом: они спасали его. – Хэй нахмурился, помолчал. – В жизни ничего ужасней не слышал. Тогда я и решил, что должен что-то с этим сделать.

– Вы же не думаете, что, публикуя книги и статьи, вы с Харбардом прекратите подобные преступления? Или облегчите жизнь родственникам жертв?

– Конечно, воскресить погибших выше моих сил, – согласился Хэй. – Но я могу попытаться понять, а понимание всегда помогает, не так ли?

Саймон сомневался, что ему стало бы легче, пойми он, почему в ответ на его предложение Чарли расплакалась, обматерила и вышвырнула его из дома. Вечная неопределенность куда предпочтительней. Кое с чем тяжело сталкиваться лицом к лицу.

– В любом случае, одобряете вы или нет, – продолжал Хэй, слегка пожав плечами, словно извиняясь, – мы с Китом решили посвятить себя и свои исследования семейным убийствам. Это было четыре года назад. В данный момент в стране лишь небольшая горстка экспертов по этому вопросу. И, судя по тому, что я знаю о смерти Джеральдин и Люси Бретерик, этот случай не подходит ни под одну модель семейного убийства из тех, с которыми мы сталкивались в наших исследованиях. Совершенно не подходит.

– Что? – Рука Саймона нырнула в карман пиджака за блокнотом. – Вы хотите сказать, что не считаете Джеральдин Бретерик виновной в обеих смертях?

– Именно так, – без колебаний ответил Хэй.

– Харбард полагает иначе.

– Мне это известно. И я не могу образумить его, как ни стараюсь. Он собирается написать книгу, уводящую совершенно не в том направлении, и это моя вина.

– Ваша вина?

Хэй потер лицо руками.

– Семейные убийства не похожи на убийства обычные – это первое, что вы должны понять. Люди убивают по множеству причин – диапазон мотивов просто огромен. Но вы удивитесь, как мало моделей семейных убийств. Настолько мало, что я вполне успею, – Хэй глянул на часы, – пробежаться по всем еще до обеда. Во-первых, случаи, когда убивают всю семью – жен, детей, самих себя – из-за финансовой несостоятельности. Убийца не может смириться со стыдом, разочарованием и позором, которые, как он считает, испытают члены его семьи. Смерть представляется ему меньшим злом. Такие люди всем казались – да таковыми и были – любящими, заботливыми мужьями и родителями. Они не в силах продолжать жить и не могут понять, как семья проживет без них. Они воспринимают убийство как последний акт заботы и защиты, если угодно.

– Обычно это представители среднего класса?

– Да. Обеспеченной его части. Хорошая догадка.

– Это не догадка. Я читал вашу статью. Вашу с Харбардом.

– Ах да. – Хэй выглядел удивленным и польщенным. – Ладно, вторая модель: люди вроде сокамерника Билли, которые убивают детей из стремления отомстить партнерам, которые их предали. Обычно так мужья мстят женам, собирающимся уйти от них или попросту неверным. Эти варианты семейных убийств характерны для людей с небольшим доходом или вовсе безработных.

– Вы говорите так, будто подобных случаев много. Это ведь очень редкие преступления?

– Семейные убийства происходят в Англии раз в шесть недель. Не так редко, как может показаться. – Хэй расхаживал по комнате, от одного конца коврика с космическими захватчиками до другого. – Вторая модель – карающий, мстительный убийца семьи, – иногда он убивает и женщину тоже. Детей и жену. Это варьируется. Зависит от того, считает ли он, что месть будет острее, если он убьет детей, а их мать оставит жить. Если замешан другой мужчина, убийца может решить, что не желает, чтобы его собственность, то есть женщина, досталась другому, а его дети звали того «папой». Иногда убийца желает прервать род своей жены, чтобы от нее вообще ничего не осталось, поэтому он убивает и детей, своих детей.

– Вы говорите «он». Убийцы всегда мужчины?

– Почти всегда. – Хэй присел на подлокотник дивана. – Женщины совершают преступления по другим причинам. Женщины не убивают своих детей, чтобы избежать банкротства. Насколько нам известно, такого никогда не происходило, ни разу. Убийство семьи из мести – тоже преступление мужское, не женское. Причина проста: даже в нашем обществе, в котором все якобы равны, считается, что дети принадлежат скорее матери, чем отцу. Убивая детей, мужчина уничтожает нечто, принадлежащее женщине. Очень немногие женщины считают, что дети принадлежат мужу. И они не могут уничтожать свои сокровища. Понимаете, что я имею в виду?

– Но если женщины все-таки решаются на это, каковы их мотивы? – спросил Саймон. – Депрессия?

Хэй кивнул.

– Кит рассказал мне про дневник, который оставила Джеральдин Бретерик. Судя по нему, она пребывала в глубокой депрессии. Хотя я в этом и не уверен. Но она определенно не была сумасшедшей, а большинство матерей, которые убивают своих детей, – именно сумасшедшие. У них депрессия обычно тянется с самого детства, часто это связано с тяжелыми семейными обстоятельствами и полным отсутствием круга поддержки.

– В каком смысле сумасшедшие?

Саймон вспомнил об Уильяме Марксе, человеке, которого никто не мог найти.

– В прямом. Некоторые женщины считают, что и они сами, и их дети смертельно больны. Убийство и суицид для них – путь к спасению, способ избежать страданий. Другие, склонные к самоубийству, могут так заботиться о своих детях, могут быть настолько привязаны к ним, что не в состоянии убить себя и оставить детей жить: это ведь все равно что бросить их.

Саймон записывал.

– Я не видел дневника Джеральдин Бретерик, но Кит пересказал несколько абзацев из него. Она все время жалуется на свою дочь, так?