Георгий Миронов - Игуана Страница 36

Так-то...

Недаром Иван Васильевич приказал снести вокруг Кремля все строения, чтобы ничто не мешало красоту Кремля видеть со всех сторон.

Так и вокруг Софьи, что бы ни одели её придворные бабы, боярышни, какие бы жемчуга да яхонты, - она, как Кремль на Москве, с новым своим ожерельем будет красоваться - краше всех.

Последней мыслью Ивана Васильевича, уж когда почти заснул, было:

- Да она и так - мудрее и краше всех. Если женщина люба, так и не столь важно, царица она, или простолюдинка, дочь великого деспота, или воеводы российского. Хотя, что ни говори, хорошо, что Софья-византийская наследница, - быть третьему Риму на Москве...

Последняя же мысль Софии-гречанки была о другом. Скрытная была Софья Палеолог. И никто так и не узнал, о чем думала она в ту ночь. Одно точно известно, - улыбка блуждала на её красивых губах: похоже, ожерелье и впрямь покой в душу приносит.

Каждому свой оберег. И лучше всего, если он с именем связан. У Ивана Васильевича - панагия с Иоанном. У Софьи... "Надо будет на оборотной стороне золотой несущей пластины ожерелья свой знак поставить..." подумала царица.

Каждому свой оберег. И лучше всего, если он с именем связан. У Ивана Васильевича - панагия с Иоанном. У Софьи... "Надо будет на оборотной стороне золотой несущей пластины ожерелья свой знак поставить..." подумала царица.

Дело об убийстве коллекционера Валдиса Кирша

Юноша в джинсовом костюме вначале услышал, как в тишине квартиры довольно громко кто-то хрипло откашлялся, давясь густой мокротой старого курильщика, и долго отплевывался. Он прислушался, звуки шли из туалетной комнаты в другом конце квартиры. Еше кашель, звук спускаемой воды. И снова тишина.

Часы, прежде чем пробить положенное им время, тоже словно бы откашлялись. Юноша перевел глаза на стену. Часы висели между двумя портретами. Слева висел портрет карлицы в костюме, богато отделанными драгоценными камнями, золотым шитьем, с широким кружевным воротником. Под ней латинскими буквами было написано "Blaned dela Cezda". Под вторым портретом, изображавшим лобастого карлика в костюме рыцаря, было также латинскими буквами написано:"Cazlos de la Cezda ".

Юношу в джинсовом костюме прошиб холодный пот.

Он вспомнил, что именно этих карликов ему и заказывал: взять в первую очередь. Деньги, которые, якобы сулил за них некий зарубежный коллекционер, превышали даже то, что можно было выручить, продавая в розницу уникальные коллекции монет или миниатюр XVIII в.

И как он мог об этом забыть?

Ну, да, наверное, потому, что драгоценности российских дворянок XVIII века, также собираемые хозяином дома многие десятилетия, "тянули" все равно больше.

Но это как смотреть. За них заказчик платил действительно много. Но предупреждение было однозначным: за все, взятое в доме известного коллекционера, он получал хорошие деньги. Если что-то по каким-то причинам не сумеет взять (например, не сможет открыть сейф с женскими украшениями придворного ювелира русских императриц Иеремии Позье), то его это убытки, не более. А вот если не сумеет взять два портрета карликов, ему грозила смерть. А жизнь свою юноша ценил больше, чем все сокровища мира. Ему даже кратко пояснили, почему он должен всенепременно взять портреты.

За них уже получена очень большая предоплата. А если их не взять, хозяин-коллекционер, естественно, после ограбления все ценное либо сдаст на хранение в банк, в госмузей, либо спрячет в свой схорон. И тогда ищи-свищи. А у заказчицы ограбления - Игуаны - была своя, сложившаяся десятилетиями репутация в мире подпольных коллекционеров. Сорвать заказ было никак нельзя.

Он повернул голову к портретам, левым ухом все ещё ловя скупые звуки, которые могли донестись к нему со стороны ванны и туалета. Мысли скакали в голове, как кузнечики.

- Тараканы в голове завелись, - это такая шутка была у них вколонии.

Он провел тыльной стороной руки в матерчатой перчатке по лбу.

Нет, он, конечно же, не сходит с ума. Никаких привидений. Просто проснулась старуха - божий одуванчик, тестя он убил. Про тещу базара не было. Но ... Мог наводчик напутать? А он не проверил хату ... Не учел. Надо было осмотреть все комнаты и живых на всякий случай вырубить, как только зашел в квартиру. Как говорила покойная ещё бабушка, "дурная голова ногам покою не дает ". Теперь вот придется пилить в конец коридора, туда, где расположены ванная комната, туалет и - маленькая комнатушка, в которой, по наводке, спал старик. Там, должно, и бабка ***.

Пот струился по телу, пробегал мелким ручейком по хребту и неприятно щекотал ложбинку между ягодицами. Одна капля упала на паркетный пол. Притаилась.

- Хорошо, во время вспомнил, про портреты этих уродцев. Кто только их написал? Он вгляделся в витиеватую подпись под портретами. Имя читалось четко: "Pantosa". А вот фамилия уже закруглялась кверху в кокетливом завитке и разобрать её было невозможно. Ну, да ладно, пусть уроды повисят ещё пару минут. Ровно столько отводил юноша на убийство незнакомой ему старухе.

В квартире было тихо.

Лишь время от времени в стариной испанской мебели - шкафе, двух комодах и трех сундуках, длинном обеденном столе и 8 стульях с высокими резными спинками, - все блестящего черного дерева, все с украшениями в виде резных львиных головок, лилий и геометрического резного орнамента, слышался тихий треск. То ли древоточцы продолжали начатую несколько столетий назад целенаправленную работу по прокладыванию внутренних ходов сообщения, то ли просто от времени рассохлось черное дерево.

И часы, мерно отбивая ход времени, вдруг неожиданно начинали покряхтывать, поскрипывать и постанывать, - словно что-то в них заедало.

Порой казалось, что вот сейчас, испустив последний вздох-стон, они остановятся, и, тяжело откашлявшись, замрут, уже ничем не нарушая страшновато-таинственную тишину дома коллекционера.

Когда за его спиной раздался хриплый, скрипучий кашель, словно отвечая на его мысли, юноша невольно вздрогнул и тут же резко повернулся назад. Он привык встречать опасность лицом к лицу.

Позади него стоял ещё один дед. Это был высокий костистый старик в синем стеганом халате. Из под халата виднелись тощие, покрытые буграми варикозно расширенных вен волосатые ноги. Похоже, он ещё не проснулся окончательно и потому, не предпринимая никаких активных действий, не исторгая из прокуренной глотки возгласов удивления или возмущения, просто тупо смотрел на юношу, и на лице его была, написана крайняя степень растерянности.

Во всяком случае, именно так расшифровал гримасу на лице старика юноша в джинсовом костюме.

И напрасно.

Это его чуть не погубило.

Если бы он хотя бы понаслышке знал о полковнике милиции Иване Кузьмиче Привалове"; гордости МУРа 50-х гг. - 60-х гг. сыскаре Федоре Коршунове, он бы поостерегся делать какие-либо выводы.

Многие широко известные, в узком криминальном кругу воровские авторитеты минувших лет, такие, как Костя Жиган, Мишка-Рубль или Гиви

Хванчкара знали, что если на лице Федора Фомича написано вот такое выражение, как сейчас, то ли удивления, о ли растерянности, то лучше сразу протянуть руки крест накрест для беспрекословного надевания наручников и начать давать признательные показания.

Потому, что если у Федора Фомича такое выражение лица, значит он нашкандыбал уже множество доказательств твоей вины и признание твое он все равно получит, дело времени. А если поспешишь, много здоровья сэкономишь.

И ещё одно, - юноша, конечно же, не знал, что на вопросы Федора Фомича нужно давать без раздумий быстрые и четкие ответы.

- Вор? - удивленно спросил Коршунов.

Юноша промолчал.

Он думал.

У него были два варианта. Он мог навскидку выстрелить из пистолета "Рэйвен"/ П-25, из нержавейки, небольшой, удобный при стрельбе на короткое расстояние, затвор свободный, калибр 6, 35, внешне"напоминает "бэби-браунинг", но без рамочного предохранителя, щечки рукоятки сделаны из слоновой кости, глушитель сравнительно короткий, но эффективный/, что давало на таком расстоянии 100% вероятность и попадания, и поражения противника.

Он мог попытаться нанести болевой, шокирующий удар в пах, после чего, на неизбежно склоненную перед ним шею старика, накинуть "струнку"-удавку, выброшенную в мгновение ока из "секретки" в "командирских" часах.

Я мог прыснуть старику в широкие ноздри красного носа дозу отравляющего вещества из баллончика, причем смерть от инфаркта гарантировалась в течение пяти секунд. И никаких следов.

Доля секунды ушла на выбор варианта.

Отравляющее вещество было предпочтительнее, так как уводило следствие далеко в сторону.

Если бы не одно обстоятельство.

Одно обстоятельство в данную минуту лежало без движения под окнами первого этажа и ждало своего часа. Другое, залитое кровью, бросалось в глаза уже здесь, в комнате.

Учитывая, что развитие событий как бы начинает аккуратно вписываться в задуманную им ещё на платформе композицию, юноша выбрал выстрел как средство решения проблемы.