Дик Фрэнсис - Предварительный заезд Страница 37

Позавтракав, я выпросил у хозяина лист бумаги и переписал устрашающий ряд букв, сотворил какое-то подобие разумно выглядевших слов и добавил несколько запятых, отделявших целые числа от десятичных дробей. Переписанная по-новому надпись выглядела так:

Эторфингидрохлорид 2,45 мг Асепромазинмалеат 1,0 мг Хлорокрезол 0,1 Диметилсульфоксид 90 Антагонист налаксон.

— Это совершенно другое дело, — сказал Стивен, заглянув мне через плечо.

— М-да, — глубокомысленно промычал я. — Вы одобряете?

— Весьма и весьма.

— Одолжите мне чистую кассету для вашего магнитофона и еще какую-нибудь, с музыкой. А если найдется, то две чистые кассеты.

— И это все? — разочарованно протянул Стивен.

— Только для начала, — успокоил я его. Он повернулся и, не сходя с места, вытащил три кассеты в пластмассовых коробках.

— На всех записана музыка, но, если нужно, можете смело писать поверх старой записи.

— Прекрасно.

Я немного поколебался, потому что следующая моя просьба должна была прозвучать весьма мелодраматично. Но что поделать, действительности нужно было смотреть в лицо. Я сложил лист с химическими терминами вдвое и протянул его Стивену.

— Я хочу попросить вас сохранить это. — Я старался говорить как можно более сухим голосом. — Храните эту бумагу до тех пор, пока я не вернусь домой. Когда я пришлю вам оттуда открытку, можете ее порвать.

— Я не понимаю... — озадаченно начал Стивен.

— Если я не попаду домой или вы не получите от меня открытку, пошлете эту бумагу Хьюдж-Беккету в Министерство иностранных дел. На обороте я записал адрес. Сообщите ему, что этот текст из бумаг Ганса Крамера, и попросите показать его ветеринару.

— Ветеринару?

— Именно.

— Да, но... — Стивен совершенно точно понял, что я имел в виду. Если вы не попадете домой...

— Ну да... Знаете, как говорят: четвертая попытка несчастливая, и вообще...

— Ради всего святого!

— У вас в субботу есть занятия? — спросил я.

Его брови взмыли вверх, почти исчезнув под волосами.

— Мне следует понимать ваши слова как официальное приглашение сунуть голову в петлю вместе с вами?

— Всего-навсего помочь мне позвонить по телефону и сказать таксисту, куда ехать.

Стивен демонстративно пожал плечами и воздел руки к небу. На его лице появилось такое выражение, будто он собирается с ужасным акцентом провозгласить что-нибудь вроде: «Мы-то знаем, что ни одному вашему слову нельзя верить!» Но вместо этого он коротко спросил:

— С чего начнем?

— Позвоним мистеру Кропоткину. И если застанем его, то попросим о встрече сегодня утром.

Похоже, Кропоткина наш звонок ничуть не взволновал. По его словам, он сам пытался связаться со мной в гостинице. Он предложил приехать к десяти часам. Тогда мы сможем найти его в первой конюшне слева от скакового круга.

— Отлично... — Я подул на горячие распухшие пальцы. — Пожалуй, я попробую еще позвонить Йену Янгу.

Йен Янг уже вернулся на британскую территорию в центре Москвы. Правда, он с большим трудом понял, кто с ним говорит. Едва шевеля языком, он со смешанным чувством скорби и восхищения поведал мне, что никто не может пить так, как русские, и попросил говорить потише.

— Простите, — перешел я на пианиссимо, — не могли бы вы сказать мне, как лучше всего позвонить в Англию?

Янг посоветовал попытать счастья на Центральном телеграфе, поблизости от моей гостиницы. Нужно спросить международного оператора, сказал он. Но шансов мало.

— Бывает, что соединяют за какие-нибудь десять минут, но обычно приходится ждать часа по два. Ну а в связи с сегодняшними событиями не будет ничего удивительного, если не соединят вообще.

— Неужели африканская пыль долетела и сюда? — спросил я.

— Нечто в этом роде. Сбежал какой-то высокопоставленный парень. Причем из всего мира выбрал Бирмингем. Шок, ужас, драма — в общем, все как положено. А у вас важный звонок?

— Я хотел позвонить ветеринару... справиться о моих лошадях, — соврал я. — А нельзя ли сделать это из посольства?

— Сомневаюсь, что из этого что-нибудь получится. Никто лучше русских не умеет воздвигать непреодолимые препятствия. — Он зевнул. — Вы получили вчера ваш факс?

— Да, благодарю вас.

— Я думаю, вы можете отблагодарить меня другим способом... — Он зевнул опять. — Приходите к полудню и составьте мне компанию. Нужно будет опохмелиться. Сможете?

— Не вижу причины для отказа.

— Отлично... Идите мимо офиса Оливера, мимо теннисного корта... В задней части двора стоит длинный дом, в нем моя квартира. Вторая дверь слева. — Он положил трубку осторожным, прямо-таки нежным движением, присущим только человеку, мучающемуся от тяжелого похмелья.

Снегопад временно прекратился, хотя небо сохраняло угрожающий маслянистый желто-серый цвет. Воздух был такой холодный, что замерзали сопли в носу. Не успели мы пройти сотню шагов, как я закашлялся и начал задыхаться.

Стивен решил, что со мной происходит нечто ужасное.

— Что с вами? — со ставшей уже привычной тревожной интонацией спросил он. Его собственные легкие пыхтели мощно и размеренно, как электрические мехи.

— Такси...

Машину мы поймали без труда. Попав в тепло, я тут же воспользовался лежавшим в кармане ингалятором, и мне полегчало. Грудь перестала разрываться от недостатка воздуха.

— Вы всегда так реагируете на холод? — поинтересовался Стивен.

— Когда холодно, мне хуже. Да и купание в реке не пошло на пользу.

Стивен поглядел на меня с сочувствием.

— Вы простудились. Хотя если подумать... и даже не думать, в этом нет ничего удивительного.

По дороге мы дважды останавливались. Первый раз, чтобы купить две бутылки водки: одну — для встречи с Кропоткиным, другую — на потом. А второй раз — чтобы купить очередную шапку и довершить мой несколько разностильный гардероб, состоявший, не считая собственной кожи, из майки, рубашки, пары свитеров, пиджака и запасного пальто Стивена. Пальто было мне мало; руки торчали из рукавов, как у бедного сиротки.

Проезжую часть уже расчистили от выпавшего ночью снега, но поле ипподрома было белым. Как всегда, по нему носились лошади, в том числе пара рысаков, запряженных в качалки. Мы вышли из такси прямо перед входом в нужную нам конюшню, где почти сразу же нашли Кропоткина.

Он ждал нас в полутемной каморке какого-то тренера, занимавшегося с рысаками. По углам лежали кучи тонких колес, похожих на велосипедные. Мне было очень странно видеть их в конюшне, пока я не вспомнил, что это колеса от качалок. Посредине стоял стол с одним-единственным стулом, а к стенам была пришпилена масса фотографий.

Я протянул Николаю Александровичу левую руку. Он со всей сердечностью схватил ее обеими руками и совершил несколько широких взмахов вверх и вниз.

— Друг, — заявил он своим тяжелым басом, — мой добрый друг.

Преподнесенную бутылку водки он взял, справедливо оценив подарок как знак моего доброго отношения. Затем он церемонно уступил мне единственный стул, а сам удобно уселся на столе, решив, видимо, что Стивен вполне может постоять. Разместившись, мы с помощью Стивена обменялись еще несколькими комплиментами.

После этого мы сразу перешли к делу. Стивен переводил.

— Мистер Кропоткин говорит, что поставил на уши всех, связанных с конным спортом, чтобы узнать хоть что-нибудь об Алеше.

При этих словах мое сердце учащенно забилось. Я рассыпался в благодарностях.

— Никто не знает такого человека, — продолжал переводить Стивен. Алексеев много, но все не то.

Мой пульс вернулся к обычному ритму.

— Что ж, с его стороны это было очень любезно, — вздохнул я.

Кропоткин разгладил двумя пальцами свои красивые усы и вновь что-то прогрохотал.

Стивен перевел фразу с совершенно непроницаемым видом, но в глазах вспыхнули искорки интереса.

— Мистер Кропоткин говорит, что, хотя никто не знает, кто такой Алеша, кто-то передал ему клочок бумаги с этим именем. А появилась эта бумажка из Англии.

Это прозвучало очень неопределенно, но, бесспорно, было лучше, чем ничего.

— Могу я увидеть эту бумагу? — поинтересовался я.

Тем не менее оказалось, что Николай Александрович не собирался сломя голову бежать за ней. Сначала хлеб, а сласти потом.

— Мистер Кропоткин говорит, — продолжал Стивен, — что вы должны понять пару особенностей советского общества. — Молодой человек вздернул брови, ноздри раздулись, хотя было видно, что он всеми силами старается сохранить на лице серьезное выражение. — Он говорит, что советские люди не всегда могут свободно выражать свои мысли.

— Скажите ему, что я уже заметил это и... э-э... полностью понимаю.

Кропоткин грустно посмотрел на меня, еще раз разгладил усы и произнес своим красивым басом еще одну фразу.

— Ему хотелось бы, чтобы вы использовали полученную от него информацию без указания источника.