Эмиль Габорио - Рабы Парижа Страница 37

Поль и Круазеноа были настолько потрясены, будто каждый из них получил по кинжалу для совершения убийства.

— Передать вам не могу, — продолжал Маскаро, — что я почувствовал, получив столь незаслуженное оскорбление. Я был способен в эту минуту совершить преступление. Этот человек, что стоял передо мной, в тот миг видел смерть, как никогда, близко. Рядом на бюро лежал каталонский нож, я схватил его и хотел зарезать обидчика.

Однако, вспомнив свою возлюбленную, умирающую от чахотки, я остановился. Бросив на пол нож, я вышел…

В этот проклятый дом я входил бедным, но полным гордости, я входил честным… но вышел обесчещенным!

Присутствующие, за исключением Поля, хорошо знали изнанку жизни. Однако и они не остались равнодушными, слушая этот рассказ.

— Когда я выбежал на улицу, — продолжал Маскаро, — то конвульсивно сжимал два банковских билета, которые все-таки поднял… Мне казалось, что у меня в руках раскаленное железо. Поспешил к меняле, который, наверное, принял меня за сумасшедшего или за убийцу. Наверное, он не задержал меня потому, что побоялся. Вместо двух билетов он дал мне два мешка серебра — по тысяче франков в каждом. С этой ношей я возвратился в нашу бедную квартиру. Ортебиз и Катен ждали меня с огромным нетерпением. Помните ли вы это, друзья мои? Чувствовали вы, как я страдал?

— Вы бросились ко мне, но я грубо оттолкнул вас.

— Отстаньте, — закричал я, — я ничтожество, но нуждаться мы больше не будем!

Я бросил мешки на пол, один из них развязался, серебро высыпалось, и монеты покатились по полу.

Друзья смотрели на меня с ужасом. Им казалось, что я пошел на преступление.

Я успокоил их:

— Нет. Это не преступление. Закон к этому не имеет никакого отношения. Но эти деньги — цена моей чести.

Мы не спали всю ночь.

И когда день застал нас за столом, уставленным бутылками и едой, мы — жалкие, разбитые этой жизнью, объявили обществу войну, поклялись всеми средствами добиться богатства, не отступая ни перед чем. И эту клятву мы сдержали…

Если Маскаро хотел вызвать чувство ужаса у Поля и Круазеноа, то план его вполне удался. Они были раздавлены.

Ортебиз и Катен, которые считали, что хорошо знают своего друга, беспокойно и удивленно поглядывали друг на друга. Они никак не могли понять: говорит он от чистого сердца или разыгрывает комедию, смысл которой им не был ясен.

Да, всегда было непросто понять Маскаро.

Сам он нисколько не заботился о том, какое впечатление произвел на своих слушателей. Лицо его приняло обычное спокойное выражение. Он поправил очки.

— Надеюсь, маркиз, вы не рассердились за это предисловие? Это была, так сказать, сторона романтическая, теперь перейдем к практической…

— Итак, в ту ночь мои товарищи и я решили отказаться от той морали, которая, как утверждают, правит жизнью. План наш основывался на том, что в нашем утонченном обществе нет ни одной семьи, у которой не было бы своей тайны — смешной или печальной. Теперь представьте себе человека, владеющего этими секретами!

И вот я сказал себе, что стану этим человеком.

Круазеноа был знаком с Маскаро несколько месяцев, но никогда не задумывался, чем тот занимается.

— Но это же… шантаж, торговля чужими тайнами, — прошептал он.

Маскаро иронически улыбнулся.

— Совершенно верно, — ответил он. — И ничего нового тут нет. Торговля чужими тайнами стара, как мир, ее породивший. И если все, что старо, достойно уважения, значит и шантаж тоже!

Как вы думаете, чем жил "божественный Аретен"? Этот непристойный поэт, который величал себя "бичом королей"? Он получал деньги за неразглашение королевских тайн! Но все со временем становятся демократами, маркиз. И мы довольствуемся получением подобной платы с народа, конечно, только с богатых людей.

Это признание показалось Круазеноа таким циничным, что кровь прилила к его лицу.

— Но, месье, — запротестовал он, — месье…

— Ба, — вскричал Маскаро, — как вы стыдливы! Вы так не можете? Ну так вспомните, как в клубе, зимой, вы поймали молодого иностранца на явном шулерстве! Что вы тогда ему сказали? Вы на другой день пошли к нему занять десять тысяч. И заняли! Вы собираетесь их ему возвращать?

Круазеноа чуть не упал со стула.

— Изумительно, — бормотал он, — ужасно…

— Мне известно, — продолжал Маскаро, — в одном только Париже около двух тысяч человек, которые живут именно такой торговлей.

Случалось ли вам видеть, как на бульваре принц С. встречается с Г., с человеком, которому даже я не подам руки? Принц, этот гордый вельможа, дружески пожимает руку известному негодяю. Почему? Я пока не смог узнать, но уверен, что эта тайна потянет на сто тысяч!

Я знаю порядочное, честное общество, которое за то, что однажды поступило не так, как должно, вынуждено платить пенсию в двадцать пять тысяч франков одному подлецу, увешанному иностранными орденами, потому что он может раскрыть это дело и представить несомненные доказательства!

Конечно, тут нужна осторожность. Ведь французский суд не любит шутить с теми, кто живет за счет шантажа, да и полиция довольно бдительна…

К счастью, занятия Катена и Ортебиза, — один адвокат, а другой врач, — как нельзя лучше подходят для нашего дела. Недолго думая, я нанял вот эту квартиру и завел агентство по найму прислуги. Выбор был хорош! Результаты доказали это. Никто лучше прислуги не знает тайн своих господ. Мои товарищи могут это подтвердить.

— Знаю, — улыбнулся Круазеноа.

— В самом деле, маркиз, вы никогда не хотели взять прислугу из нашего агентства, но разве я из-за этого знаю о вас меньше? Моя контора, такая ничтожная с виду, на самом деле — центр той огромной паутины, которая опутывает весь Париж. Я потратил на это двадцать лет. И теперь у меня везде есть глаза и уши. Полиция тратит миллионы на содержание своих агентов, а у меня же целая армия, бесплатная и надежная! Каждый день сюда, в контору, приходят около пятидесяти человек. А за год?

Полицейские агенты украдкой ходят вокруг домов, которые их интересуют. Мои же агенты живут в этих домах, знают все интриги, все страсти, которые волнуют их господ. И это не все. Конторщики, казначеи, бухгалтеры — те, кто обязаны мне своим местом, аккуратно извещают меня о торговых делах своих хозяев. А официанты в ресторанах?

Но не думайте, что все эти люди знают, что являются моим орудием. Нет! Большинство из них делает это просто в силу своей природной склонности. Каждый из них приносит мне буквально по волоску, а я сплетаю из них веревку! Обычно слуги, приходя сюда, разговаривают между собой. Нам остается только слушать. Вечером перебираем все услышанное и почти всегда что-нибудь вылавливаем!

Вот, маркиз, чем мы занимаемся…

— И бывали годы, — вмешался Ортебиз, — когда наш доход превышал двести пятьдесят тысяч франков!

С самым любезным выражением лица, но откровенно насмешливым тоном задал Круазеноа свой вопрос:

— За какие же заслуги я удостоен вашей протекции?

Маскаро заметил насмешку, но не забыл то, ради чего начинался весь этот разговор.

Поль же, который вначале приходил в ужас, сейчас был в восторге от этой мудрой философии.

— Итак, — сказал Маскаро, — я приступаю к делу. Все эти годы мы торговали тайнами и были неплохо обеспечены. Не всегда мы торговали за деньги. Иногда надо было кого-то устроить на хорошее место. Иногда сделать уступку своему самолюбию… Но все на свете, в конце концов, надоедает. Мы состарились. Нам пора отдохнуть. Мы решили удалиться от дел. Но сперва нам необходимо получить долги и, по возможности, выгодно продать товары нашей лавки.

— Это вполне справедливо, — заметил Круазеноа.

— У меня в руках, — продолжал Маскаро, — есть множество документов. И хотя они весьма важны, извлечь из них выгоду не так-то легко. Я рассчитывал на вас, чтоб получить значительные суммы, которые следует взять на эти документы.

При этих словах лицо Круазеноа побледнело.

Как! Он пойдет с этими документами! И будет ставить человека перед выбором: деньги или честь?!

Он с удовольствием бы согласился участвовать в этом постыдном торге и иметь в нем свою долю… Но… чужими руками…

— Никогда! — вскричал он, — никогда! На меня не рассчитывайте!

Негодование маркиза казалось столь искренним, решимость столь твердой, что Катен и Ортебиз беспокойно посмотрели на Маскаро. Но тот был спокоен.

— Хорошо, — сказал он, — довольно ребячиться. Я слишком много сказал. Подождите прежде, чем кричать. Я вам говорил, что документы эти особой важности. Самые большие затруднения встречаются в семейных делах. Мужья говорят: "Я не могу взять деньги без ведома жены". Жены отвечают то же. И эти люди искренни. Сколько раз было такое, что многие из них бросались передо мной на колени и говорили: "Пощадите!… Я сделаю все, что вы хотите, вы получите больше, чем просите, только найдите предлог…" Предлог я искал и нашел. Предлог таков: промышленное общество, о котором вы объявите в течение месяца!