Светослав Славчев - В ловушке гарпий Страница 37

— Я тоже, — заверяю я его. — Но дело в том, что материалами вашего расследования заинтересовался один мой друг. У него, видите ли, хобби — он пытается установить, каким путем доставляется сюда героин из Гамбурга. А еще мне просто жалко Пера Матуссона.

Мой черный юмор явно не доставляет Брюге удовольствия Держа рюмку обеими руками, он откидывается на спинку кресла.

— Я так и знал. Значит, поэтому…

— Что поэтому?

— Поэтому ваш друг отправил своих друзей проверить ящики моего письменного стола! — цедит сквозь зубы Брюге

Теперь моя очередь рассматривать его недовольно вытянутую физиономию. Значит, здесь они уже побывали. Зачем? Хотели заполучить его материалы? Что-то не верится, чтобы убийцы Матуссона пошли на риск из-за веши, которую отлично знают и без Брюге.

— Послушайте, — говорю я ему. — Обычаев вашей страны я не знаю, но за своих друзей ручаюсь — они не войдут в дом в отсутствие хозяина.

— Ах вот как, — язвительно кривит губы Брюге. — А вам не совестно, что вы — атеист, пытаетесь заставить меня поверить в духов?

Понимая, что убеждать его бесполезно, я только пожимаю плечами.

— Прошу меня извинить, — говорю я, бросая взгляд на часы, — но я не располагаю временем, хотя наша беседа для меня небезынтересна. Насколько я понял, вы отказываетесь помочь моим друзьям?

Взгляд Брюге за толстыми стеклами очков непреклонен.

— Не имею такой возможности, — говорит он. — Я все сжег и больше не желаю копаться в этой истории. Мое решение окончательно. Существуют и менее опасные способы публиковать по сто строчек в день.

Я поднимаюсь из кресла и довольно мастерски делаю вид, что с трудом удерживаюсь от вздоха разочарования.

— Скажите, — спрашиваю я, — а в каком месте у вас провели обследование? Будьте добры, удовлетворите мое профессиональное любопытство.

Брюге, который тоже поднялся с места, кивает в сторону письменного стола

— Там, где же еще. Я сразу же заметил это, поскольку моя домработница никогда не прикасается к ящикам стола, и уж тем более не посмела бы рыться в них.

Я делаю шаг к письменному столу, но спохватываюсь и снова бросаю взгляд на часы.

— Э, — говорю я, — мне пора. Я прощаюсь с вами. Завтра я уезжаю. Будете в Болгарии — обязательно звоните.

— Да, да, позвоню, — заверяет меня Брюге. С тех пор как я перестал проявлять интерес к его материалам, его настроение заметно улучшилось. — Так говорите, вы уезжаете?

— Да, завтра утром.

Брюге морщит лоб, словно пытаясь вспомнить что-то важное.

— Выходит, вы нашли то, что искали? Это правда?

— Да. Понимаете, как оказалось…

Я обрываю фразу на полуслове и улыбаюсь.

— Впрочем, это служебная тайна, которую я не могу разгласить, как бы мне ни хотелось помочь вам написать ваши сто строк.

— А нельзя ли… Ну, в общем, без подробностей?..

— Нет, — отрезал я. — Да и случай этот особый. До свидания!

— До свидания, господин комиссар!

Он провожает меня до дверей, за которыми я снова попадаю в объятия сырости. Но теперь меня не волнует мокрый плащ, липнущий к спине: я весь захвачен мыслью о том ходе, который только что сделал. Ход этот задумывался мною иначе, однако судьбе было угодно свести меня с Брюге — человеком, пытающимся раздобыть сведения о каналах доставки наркотиков. Интервью со мною, опубликованное на страницах его газеты, сыграло роль приманки. В доме журналиста сразу же были установлены подслушивающие устройства. Вот зачем им понадобилось вторжение, причем довольно грубое.

Они постоянно приближались ко мне. А теперь подошли чуть ли не вплотную. Моя очередная приманка явится для них неприятным сюрпризом. Они будут думать, что инспектору удалось опередить их. Он заполучил то, что искал, и завтра ускользнет от них на веки вечные.

С тротуара стекают лужи, но похоже, дождь льет не так сильно А может, мне просто так кажется, потому что на улицах стало оживленнее. Обеденное время — отовсюду высыпали из контор чиновники, они толпятся у магазинов и автобусных остановок. Где-то, наверно в порту, коротко и пронзительно взвизгивает сирена.

В голове гвоздем сидит один-единственный вопрос: начнет противник действовать или нет? Неужели я выстрелил вхолостую? Нет, у моего противника не остается времени. Я набросил на него петлю, и она уже начала затягиваться.

Замедляю шаги. У меня тоже не осталось времени. Вместе с ним я оказался в петле. Но я должен до конца сыграть свою роль. Роль человека, закончившего свои дела. Удачливого инспектора. Закончившего свою работу и завтра утром улетающего с сознанием выполненного долга. Которому остается выяснить мелкие подробности в оставшееся время.

И прежде всего — разыскать Ханке

Ханке слушает рассказ о моих похождениях, время от времени вставляя слово—другое, и я не вижу на его лице никакого энтузиазма. А когда я делюсь с ним своими планами, в его взгляде появляется скептическое выражение.

— Но ведь это… — Он старается подобрать слово. — Это же абсурд! Не знаю, понимаете ли вы весь риск!

— Риск всегда существует, — не уступаю я, — а здесь он не больше обычного. Как вы убедились, меня охраняют. Прошлой ночью меня могли спокойно отправить на тот свет, однако они меня спасли от этой неприятности Верно?

Мой мрачный юмор оставляет его равнодушным. Но в конце концов расследование поручено мне, и после того как я излагаю ему все детали, он сдается.

— Ладно, вы уполномочены вести это дело, и план этот тоже разработали вы, так что действуйте. Разумеется, от нас вы получите необходимую помощь.

Что касается помощи, то она требуется немедленно. Дело в том, что я горю желанием совершить прогулку над городом с помощью вертолета береговой охраны. Город любопытно осмотреть с высоты, в особенности район Бергстадена. У меня насчет этого есть кое-какие соображения.

Ханке принимается звонить по телефону. Я слышу, как он просит чью-то секретаршу соединить его с каким-то шефом, несколько минут беседует с ним, затем, прикрыв трубку ладонью, спрашивает меня:

— В три двадцать вас устроит? Тогда вылетает очередной патруль. Согласны?

— Разумеется!

Этот вопрос можно считать решенным, и я больше не занимаю им свою голову. Мы с Ханке уточняем отдельные подробности, после чего в течение следующего часа мне приходится заняться делом, которое никогда не было для меня особенно приятным. Оно заключается в том, чтобы спрятать на себе два миниатюрных радиомаяка. Через каждые пять минут они будут посылать в комиссариат сигналы, сообщая о моем местонахождении. К сожалению, эти сигналы не обязательно будут означать, что я жив и здоров.

Сопровождая меня по лабораториям комиссариата, Ханке следит за тем, чтобы ничего не было упущено. Время от времени он делает скептические замечания, однако я понимаю, что ему хочется проверить, нет ли в моем плане дыр. А я и сам этого не знаю. Во всяком случае я все еще убежден, что представляю для своих противников достаточную ценность, чтобы они без лишних слов отправили меня в лучший мир.

Все процедуры выполняются в точном соответствии с моими указаниями. Первый радиомаяк бесхитростно устанавливается в карман пиджака — тот, где обычно держат сигареты, но именно там их никто не держит. Это делается для того, чтобы при возможном обыске его обнаружение удовлетворило любопытство тех, кто любит обшаривать чужие карманы. Надеюсь, что продолжать они не станут.

Из комиссариата я выхожу с безразличным, скучающим видом. С видом человека, озабоченного лишь тем, как убить оставшееся время.

На самом деле я думаю вовсе не об этом, а как скорее и незаметнее пробраться к патрульной службе береговой охраны.

От оглушительного рева над головой в какой-то мере спасают наушники, но от вибрации — постоянной и равномерной, от которой сотрясается все тело, ничего не спасает. Но это с непривычки — пилот и лейтенант патрульной службы, сидящий за моей спиной, не обращают на это никакого внимания. Они беседуют друг с другом по внутренней связи: в наушниках я слышу их измененные электроникой голоса.

Мы летим над заливом, с небольшой высоты хорошо виден город, его картина впечатляет. В самолете человек чувствует себя как в купе поезда, из-за большой высоты на земле почти ничего нельзя разглядеть. С вертолета все видится иначе — как будто сам летишь, словно птица.

Дождь кончился, ветер угнал тучи на запад, вода залива отливает перламутром. Море совершенно гладкое, с высоты оно кажется разделенным на широкие темно-синие и голубые полосы, близко стоящие друг к другу острова похожи на мост, перекинутый через залив. Вдали видны утесы, окутанные бородатым туманом. Суровая северная красота, печальная и холодная.

Мы летим над городом, и только теперь я понимаю, что Кронсхавен — это на самом деле несколько городков. На холме раскинулся средневековый город, островерхие дома жмутся друг к другу, до шпилей церквей кажется можно коснуться рукой. Над портом висит облако дыма, из которого торчат верхушки однообразных унылых зданий, архитектура которых одинакова во всем мире. Они блестят вымытыми дождем стеклами окон. Справа и слева — пригороды с широкими лентами шоссейных дорог, по которым ползут игрушечных размеров автомобили. Пригородная часть Кронсхавена застроена нарядными особняками, окруженными по-северному скромными парками.