Игра в кубики - Марина Крамер Страница 37

Эта мысль как будто придала ей сил, вселила надежду на то, что все еще можно исправить. Все, кроме одного – Максим мертв. И чертов скальпель у нее в сумке. И упаковка, как назло, вскрыта – Вика умудрилась всадить в палец занозу и вытащить ее смогла, только чуть надрезав верхний слой кожи.

«Почему я не вспомнила об этом там, в кабинете у следователя? – рассматривая оставшуюся ссадину на коже большого пальца, угрюмо думала Вика. – Ведь на самом деле так и было, но я не вспомнила!»

Но даже это казалось ей не самым страшным. Хуже было другое. Одинаковая с Митиным группа крови.

– Но ведь есть же эксперты, – рассуждала Вика вслух, и эти мысли казались ей разумными и здравыми. – Ведь проводят разные анализы, соскобы берут… Да, и анализ почвы на подошвах тоже делают. Но я сегодня была не в тех кроссовках, те дома стоят, под вешалкой, мне их даже вымыть некогда было… Если их найдут – а их, конечно же, непременно найдут, что там искать, их никто не прятал… если найдут, станет ясно, что я была в Новинках. Но я же этого не отрицала! Я там была, мы с Максимом там встретились, он шел от постоянного клиента, которому капельницы делает… он мне сам позвонил, спросил, где я, сказал, что надо поговорить… черт, а я не помню, что было потом… – она обхватила руками голову и застонала. – Я не помню… даже не помню, о чем мы говорили… но занозу я вынимала точно до того, как Максим пришел, потому что он опоздал, а я его ждала, вымокла еще вся… черт… что же теперь будет?

Сон сморил ее к утру, Вика так и уснула сидя, поджав под себя ноги и прислонившись спиной к стене. Снилась мама Света, сидевшая за пианино, Вика очень ясно видела ее руки с тонкими длинными пальцами, словно порхавшие над клавишами и извлекавшие из них поистине волшебные звуки. Но вскоре идеальное звучание пианино прервал резкий, неприятный звук, похожий на скрежет заржавевшего замка, и мужской голос:

– Завтрак!

Никакого завтрака Вика не хотела, одна только мысль о том, что придется прикасаться к металлической тарелке и алюминиевой ложке, вызвала у нее тошноту.

Окошко захлопнулось, но мир Викиного сна уже был разрушен окончательно. Она встала, с отвращением сунула ноги в шлепанцы и прошлась по камере от окна к двери, разминая затекшее от неудобной позы тело.

«И что теперь? – думала Вика, расхаживая туда-сюда по крошечному помещению. – Что будет дальше? Меня снова будут допрашивать, повезут куда-то? Как вообще все это происходит? И что будет с мамой Светой, когда она узнает? Очередной приступ, которого она не перенесет? А если и перенесет, то все соседи станут тыкать в нее пальцем и говорить, что она вырастила убийцу? Мол, что взять с детдомовской сироты? А я и детдом-то не помню… да что я вообще помню, если разобраться? Только медицину свою? Кому это теперь нужно? Буду на зоне в больнице работать, если разрешат? Господи, зачем это все, к чему, за что? Понять бы…»

От обеда она тоже отказалась, как и от прогулки, сославшись на отсутствие обуви.

– Ну, родня принесет, – сказал в окошко контролер, но Вика покачала головой:

– Нет у меня родни, а тетка в больнице, в тяжелом состоянии.

– Тогда беда, – вроде как даже посочувствовал он. – Ты с следователем поговори, может, придумаете что-то.

– Она мне подруга, что ли, выходы придумывать? – зло огрызнулась Вика и тут же смутилась: – Извините… я просто… я никогда раньше в такой ситуации не оказывалась, не знаю, как себя вести…

– Ничего, обвыкнешься, – успокоил контролер, закрывая окно. – А от еды не отказывайся, голодовок у нас не любят, враз в лазарет оттартают и через зонд кормить будут.

«Да, похоже, это совет дельный, – подумала она, снова забираясь на нары с ногами. – Зонд в этих условиях вещь совершенно лишняя, придется себя как-то пересилить».

День заканчивался, а Вику никуда не вызывали, казалось, до нее вообще никому нет дела.

«Не торопятся задержанную маньячку допрашивать, – грустно веселилась Вика, продолжая измерять шагами камеру. – Или это тактика такая – сперва довести человека до психоза, а потом он и сам подпишет все, что угодно?»

Еще из головы не выходила мысль о тетке, и это сводило с ума куда сильнее, чем даже тревога за собственную судьбу.

«Мне ведь даже позвонить не дадут, – мучилась Вика, в который уже раз мотаясь от окна к двери, как трамвай по рельсам. – А вдруг ей стало хуже? Или – лучше, и тогда она непременно захочет позвонить мне сама, а телефон у меня забрали. И она снова разволнуется, состояние опять ухудшится, что тогда? Даже не представляю, что в моей ситуации лучше: чтобы она по-прежнему лежала в реанимации или чтобы ее в отделение перевели».

Следователь приехала ближе к вечеру, когда Вика уже перестала надеяться. Но ее вывели из камеры и проводили в комнату для допросов, где она увидела ту самую шатенку в сером брючном костюме. У женщины было усталое лицо, казалось, что она, как и сама Вика, провела накануне бессонную ночь.

«Да у нее-то с чего бессонница? – раздраженно подумала Вика, усаживаясь на стул. – Небось, рада-радешенька, что поймала маньячку».

– Добрый вечер, Виктория Павловна, – произнесла следователь, подняв голову от бумаг. – Извините, что так поздно.

– Вы не очень нарушили мои планы, – огрызнулась Вика.

– Состояние вашей тети не изменилось, она по-прежнему в реанимации, я попросила, чтобы вашему адвокату сообщали о всех изменениях. Он придет к вам завтра.

– Мне все равно.

– Напрасно. Это хороший защитник.

– Не бывает хороших защитников без денег.

– Он работает за зарплату.

– Вот я об этом и говорю. Какой у него интерес защищать человека, который не сможет заплатить ему достойный гонорар? Так – отпишет бумажки, какие положено, и все.

– Вы так уверенно об этом говорите, словно уже сталкивались с подобным.

– Нет, я просто хорошо знаю цену деньгам.

Следователь ничего не ответила, переложила какие-то бумаги с одного края стола на другой и вдруг спросила:

– Вы совсем не помните своих родителей?

Вика опешила, не ожидала такого вопроса, готовилась давать отпор и отвергать обвинения.

– Какое это имеет значение?

– Хочу понять, что вы за человек.

– Ой, я