Игра в кубики - Марина Крамер Страница 38

вас прошу… – поморщилась Вика. – Думаете, я не понимаю, зачем вы об этом спросили? Хотите, чтобы я размякла и попалась на эту удочку? Разыгрываете доброго следователя? Хотите понять, какой я человек? Да вам наплевать, какой я человек! Вам главное – на меня все трупы повесить, чтобы дело закрыть! А какой я человек, вам совершенно наплевать!

Следователь слушала ее, откинувшись на спинку стула, и смотрела поверх Викиной головы.

– Вы смотрите плохие фильмы, Виктория Павловна, потому шаблонно мыслите. Если следователь спрашивает о детстве, значит, непременно хочет надавить на какие-то кнопки и заставить потерять бдительность? Я задаю этот вопрос с конкретной целью, и от вашего ответа будет зависеть, в каком русле развернется наша беседа. Я почти уверена, что по крайней мере к трем убийствам вы непричастны.

– Да?! Только к трем? А Митина, по-вашему, я все-таки убила? – у Вики от негодования затряслись руки, она пыталась скрыть это от следователя.

– Я этого не утверждаю, но согласитесь, мотив у вас был. И вы были на месте преступления, в чем, кстати, сознались добровольно. Более того, на кроссовках, найденных в вашей квартире, земля как раз из парка Новинки, так что согласитесь, у меня есть основания подозревать вас в убийстве Митина.

– А хотите, я вам расскажу, что у вас еще припрятано, какой туз в рукаве? – подавшись вперед, сказала Вика. – Кровь на скальпеле, который нашли в моей сумке, совпала с группой крови Митина, так? – Следователь кивнула, но удивления не выразила. – И вот это ничего не доказывает, так как у нас с Максимом одна группа крови – третья отрицательная.

Вика сама не понимала, откуда у нее вдруг появилось столько агрессии, дерзости и упорства. По характеру она вовсе не была злой или наглой, скорее – спокойной и рассудительной, но ужас задержания и несправедливых обвинений всколыхнул в ней что-то, прежде совершенно невозможное. Ей хотелось кричать, а не забиться в угол от страха, хотелось всеми способами отбиваться, а не сложить руки и покориться судьбе. Она не может себе этого позволить, пока жива мама Света. Она должна выйти отсюда как можно скорее, чтобы не причинить единственному родному человеку такого горя, которое та просто не переживет.

Следователь внимательно смотрела на Вику, но на ее усталом лице не возникало никаких эмоций, похоже, что она сталкивалась с куда более сложными экземплярами, а потому просто слушала.

– Есть другие экспертизы, – спокойно сказала она, сделав какую-то пометку в блокноте. – Так все-таки ответьте на мой вопрос.

– Нет, я не помню своих родителей. Сколько помню себя – моей мамой всегда была мама Света.

– И детский дом не помните?

– Я пробыла там всего несколько месяцев, пока шел процесс удочерения.

– Ваша фамилия Никулина?

– Нет. Моя фамилия Негрич. Я ношу фамилию человека, который заменил мне отца.

– Но по рождению у вас была именно эта фамилия – Никулина?

– Ну, да, да, Никулина! Это что-то меняет?

– Это меняет довольно многое, Виктория Павловна. Кстати, отчество-то вы носите отцовское, то есть вашего родного отца. Почему?

– Виктория Павловна звучит лучше, чем Виктория Никитична, – криво усмехнулась Вика. – Мама Света так считала, потому и оставила мне это отчество. Ну, и в память о брате, наверное. Она его очень любила.

– И вы никогда не интересовались, кем были ваши родители и что с ними случилось? Раз из вашего удочерения тетка не сделала тайны?

Вика поморщилась. Да, из факта удочерения тайны никто не делал, ей стало известно об этом лет в восемь, мама Света сама ей все рассказала, не хотела, чтобы кто-то случайно преподнес эту информацию девочке.

Вика не помнила, что испытала в тот момент, но ей до сих пор казалось, что это не был страх, обида или что-то еще. Ее любили, в меру баловали, она не чувствовала себя чужой до этого разговора, как не чувствовала и после. Для нее ничего не изменилось. И ей никогда особенно не хотелось знать, кем были ее настоящие родители. Они погибли – так сказала мама Света, и Вика считала, что произошла автомобильная авария – ну, а иначе как объяснить слово «погибли»?

– Кажется, они разбились на машине, – неохотно выдала укоренившуюся в голове «детскую» версию Вика.

– Нет, Виктория Павловна, все было иначе. Ваш отец, Павел Александрович Никулин, и мать, Любовь Викторовна, не погибли в аварии. Они были убиты выстрелами в упор в собственной квартире, – произнесла следователь, глядя ей в глаза. – Убиты в ходе передела собственности на водочном заводе, частью акций которого владел ваш отец.

Вика потрясенно молчала, у нее даже немного приоткрылся рот, а глаза сделались огромными, как два наполненных водой блюдца, и влага вот-вот грозила вылиться на щеки.

– Этого не может быть… – прошептала она.

– Мне жаль. Но, к сожалению, такова реальность. Ваш отец владел акциями завода на паях с двумя своими друзьями, ему принадлежало тридцать пять процентов акций. Это и было причиной убийства.

– Погодите… я ничего вообще не понимаю… – жалобно проговорила Вика, сжав виски пальцами. – Никогда не слышала ничего подобного… мама Света ведь этого не знала, правда? – она с надеждой посмотрела на следователя, ожидая подтверждения, но та покачала головой:

– Увы, Виктория Павловна, Светлана Александровна прекрасно знала, чем занимался ее брат. Возможно, отчество она оставила вам не из-за благозвучия, а совсем по иной причине. А фамилию сменила, чтобы уберечь от возможных неприятностей.

– Каких?!

– Вас тоже могли убить.

Вика уронила голову на стол и заплакала.

– Можно мне назад, в камеру? – жалким голосом попросила она.

– Конечно.

Следователь нажала кнопку, вызывая конвой, и Вика вновь оказалась в камере, где легла на нары и прорыдала до самого утра.

Журналист

Ему снился дом. Не своя квартира, которую он приобрел несколько лет назад, а родительская, которую до сих пор считал домом. Прекрасное расположение, исторический центр Москвы, Ордынский тупик – за возможность жить там люди до сих пор были готовы отдавать огромные деньги, баснословные, граничащие с безумием.

Отцу квартира досталась от родителей, чудом уцелевших во времена репрессий. Дед – крупный ученый, медик, прошел войну, много сделал для развития медицинской науки. В доме была огромная медицинская библиотека, сотни редких книг в старинных изданиях, некоторые еще с «ятями», с прекрасными иллюстрациями и непонятными латинскими терминами.

Маленький Борис очень любил рассматривать их, бережно перелистывая пожелтевшие страницы. Деда Борис не знал – тот умер еще до его рождения, но его портрет всегда висел в кабинете отца, и Борису казалось, что пожилой мужчина с острой старомодной бородкой и смешным пенсне пристально наблюдает за тем, как он, семилетний, забирается