Нина Васина - Правило крысолова Страница 39

— Айн момент, — встрепенулся Ганс и, совершенно невменяемый, крича и размахивая своим удостоверением, требуя главного администратора, ругаясь из-за каждой секундной задержки, за пятнадцать минут протащил маму в зал выхода к самолету. Потом он принес ей попить, потом почти сорок минут развлекал рассказами о своей маме и дяде Карле Шлице, советнике президента, да-да! Потом самолично провел к трапу самолета на Гамбург, потрясая удостоверением, потом, ругаясь со стюардессами, осмотрел салон самолета на предмет взрывчатки. Потом целовал руку, потом — другую, потом плакал и махал рукой с улицы, высматривая ее в иллюминаторе. Через полчаса его обнаружил поисковый отряд федералов, уже отчаявшийся найти немца живым. Он терся об мой красный старенький “Москвич” на автостоянке и выглядел со-вершенно слабоумным.

— Два чая… Нет, три чая и стограммовую бутылоч-ку коньяку. Печенье, кекс, а это что? Сухари… Нет, сухарей не надо, дайте лучше орешки.

Сквозь сон слышу знакомый голос, но просыпаться не хочется. Может в моем вагоне сидеть Коля Ладушкин? Не может.

— Инга Викторовна, вам коньяк в чай налить или отдельно будете?

Приоткрываю глаза. Напротив, с той стороны выдвинутого столика, сидит инспектор Ладушкин и с издевкой таращится в мое лицо.

— В чай, — сдаюсь я. — Какими судьбами?

— Да случай, всего лишь счастливый случай, Инга Викторовна! Вы не поверите, но мне кажется, что я начал чувствовать вас на расстоянии, я слышу ваш запах, я знаю, когда вы спите, а когда испуганы. Занятно, да?

Он опять перешел на “вы”. К чему бы это?

— Это все пирожки, — понуро киваю я. — На будущее будьте поосторожней, когда вас кормит женщина.

— Пирожки здесь ни при чем, — авторитетно заявляет инспектор. — Сами же заметили, что я талантливый розыскник.

— Черта с два вы бы нашли меня, если бы не пирожки! Посмотрите мне в глаза! Чувствуете?

— Чувствую, — кивает Ладушкин. — Чувствую, какой же я умный и сообразительный! Я два дня сижу на вокзале, два дня гуляю от электричек к автобусам на Владимир!

— Гуляете, значит, да?.. — Я стиснула зубы, не в силах выдержать восторга Ладушкина и его упоения собственной персоной. — А почему, разрешите спросить, именно на Владимир?!

— Так я же знал, что вы туда поедете! Не во Владимир, конечно, я думаю, вы выйдете в Лакинске, а, Инга Викторовна?

Откинувшись на спинку сиденья, я глотаю горячий чай, поджигая язык разбавленным коньяком. Итак, Коля Ладушкин выследил меня вопреки всем ухищрениям с поправкой мамы в Германию. Бабушка не нашла в моей одежде посторонних предметов. Неужели прослушка была в ее доме?

— Как ваша нога? — невинно интересуюсь я, покосившись на вытянутую в проходе ногу Ладушкина.

— Болит! — радостно сообщает он. — Болит, за-раза, но перелома, к счастью, нет. Полежите, сказал доктор, недельку, и все пройдет. А как тут полежишь, Инга Викторовна, сами понимаете…

— Вы задержали мою маму? — Я потрошу пакет с орешками. Арахис. Равнодушно отодвигаю.

— Не любите арахис?

— Не люблю.

— Учту. А про вашу маму я ничего не знаю. Я же отстранен от расследования, Инга Викторовна, как и весь наш отдел по особо тяжким. Теперь вами занимается исключительно отдел по борьбе с терроризмом ФСБ.

— То есть вы не следили за мной, не сидели в машине у дома бабушки, не шли по лесу?..

— Боже сохрани! Я два дня бегаю от автобуса к электричкам и обратно. Даже отчаиваться уже стал, думал, вдруг подвела интуиция? А потом смотрю — вы! Испуганная такая, бледная, идете по вокзалу — кроссовочки, рюкзачок, головка понурая, ну настоящая туристка после тяжелого похода!

— Ясно…

— Да ничего вам не ясно! — возбудился Ладушкин. — Пока этот немец, который Зебель и Хер, демонстрирует нашей Службе безопасности особенности профессионального розыска по-арийски, я пораскинул мозгами и решил выяснить, где предпочитала проводить свой отдых ваша ныне покойная любвеобильная тетушка. И что вы думаете?

Она не укорачивала жизнь богатым сердечникам на Кипре, не доводила до истерик своим внешним видом престарелых дам в Испании и даже не потрошила кошельки братков в Сочи или на Канарах. Подумать только, она ездила отдыхать в пансионат “Овечкино”, что на реке Бужа, в восьми километрах от Лакинска!!

Впечатляет, да? Особенно если учесть, что ездила она туда весной, летом, осенью и даже зимой. Комарье там, говорят, размером с майских жуков — болото! Места красивые, ничего не скажешь, но болото!.. Городишко убогий, правда, недалеко есть женский монастырь, церковь ничего себе, но болото!.. И вот я подумал, зачем такой женщине, как ваша тетя Ханна Латова, ездить туда, ну не грехи же замаливать! И еще я подумал, что вы непременно туда сунетесь, Инга Викторовна, непременно.

— И зачем же, по-вашему, я туда сунусь? — Прищурившись, я разглядываю упивающегося собственным умом и сообразительностью Ладушкина.

— Да за деньгами, Инга Викторовна, за деньгами! — дождавшись нужного вопроса, радостно орет Ладушкин, и на него тут же шикают разбуженные воплем пассажиры.

— Ну, раз вы такой хороший розыскник, то уж скажите на милость, сколько? — Я наклоняюсь через стол к Ладушкину и перехожу на шепот.

— Инга Викторовна, даже неловко это наблюдать, как вы из меня идиота делаете, ей-богу, — тоже шепчет Ладушкин. — Миллионов сорок-пятьдесят, я думаю, если, конечно, ваша тетя не разбазарила кое-что из кассы на себя.

— Кассы? — Я ничего не понимаю, поэтому изумление на моем лице совершенно искреннее, хотя инспектор снисходительной улыбкой показывает, что его не обманешь всякими там удивлениями. — Какой еще кассы? — Тут я представила, как Ханна грабит сберегательную кассу (именно такую кассу я сразу и представила), в черном чулке на лице, с водяным пистолетом, в мини-юбке и с убойным вырезом кофточки на пышной груди.

— Общак, ну? Понимаете? У нас это называется общак! — Ладушкин двигает бровями, очевидно, думая, что я начну лучше соображать. Теперь я представляю Ханну, увешанную ножами и кастетами, почему-то с выбитыми передними зубами, исполняющую “Мурку” на столе между пустыми бутылками и головами упившихся насмерть подельников.

— Прекратите нести всякую чушь. — Я расслабляюсь и смотрю в окно. — Вы показывали врачу шишку на лбу? Сказали, чем вас ударили?

— Сказал, — кивает Ладушкин. — Сказал, что женщина ударила меня урной в лоб по ошибке, сказал, что претензий к ней не имею, поскольку она находилась в состоянии аффекта и сильного испуга.

— И вам не написали в больничном “сотрясение мозга”? — участливо интересуюсь я, продолжая смотреть в окно.

— У меня в больничном уже стоит диагноз. Там было про сотрясение. И про смещение шейных позвонков. — Ладушкин трогает гипсовый воротник на шее.

— А вы не думаете, что неудачи последних дней, сотрясение, смещение, ушиб ноги, шишка на лбу — в общем, все это повредило вам рассудок?

— Ну что вы, Инга Викторовна, мой рассудок от всего этого пришел в состояние напряженного анализа! Хотите, поделюсь с вами результатами этого самого анализа?

— Не знаю даже, как сказать, но пока вы меня только утомляете необоснованными бредовыми фантазиями.

— А у меня есть факты! — Ладушкин достает из портфеля ксерокопии и раскладывает на столике.

— На немецком?

— Да. Это статьи из газет. Очень любопытно! Вы знаете, что этот самый Зебельхер ловил вашего дядюшку Рудольфа Грэмса три года? Ловил, ловил, а потом пристрелил раненого, в метро, во время операции по захвату террористов из Фракции Красной Армии.

— Коля, давай покороче, через полчаса я выхожу.

— Нет уж, Инга Викторовна, это вы напрягите свои мозговые извилины! Я вам говорю — пристрелил! Добил то есть!

— Ну и что? — Я честно ничего не понимаю. — При чем здесь деньги и моя тетя Ханна?

— Вы что, не представляете себе маниакальную аккуратность и педантизм немцев во всем, что касается профессиональных обязанностей? — От возмущения Ладушкин схватил меня за руку и притянул к себе. — Он, офицер из девятки, не арестовал раненого лидера террористов, не вылечил, чтобы допросить и устроить потом показательный суд, а добил его!!

— Ну и что? — Я дергаю рукой.

— А то, что все счета Фракции КА оказались пустыми! А денег там было достаточно, спонсоров у этой самой КА было немерено! Спрятал ваш легендарный дядя денежки. Снял или перевел!

— И вы думаете, что тетя Ханна знала, где деньги?

— От сорока до пятидесяти миллионов, — отпускает мою руку Ладушкин, откидывается на сиденье и уточняет, — немецких марок.

— И вы думаете, что я сейчас еду за этими самыми деньгами?

— За деньгами или за информацией о них.

— В дом отдыха “Овечкино”, что на болотах под Неклюдовым? — уточняю я.

— А зачем вам еще туда тащиться? — не сдается Ладушкин.

— Минуточку, что там написано про Зебельхера? — Я показываю в листки.

— Да ничего там не написано. Это я по дружбе узнал у одного служаки из конторы имя офицера, застрелившего тогда раненого Грэмса в метро. Он еще пристрелил и женщину, напарницу Грэмса.