Андрей Ветер - Я, оперуполномоченный Страница 39

Кокорев и Ложкин отрицательно замотали головами.

Кинолог приспустил повод, и овчарка рванулась вперёд, вынюхивая что-то. Толкнув носом дверь в дальнюю комнату, она склонилась перед кроватью и зарычала.

– Что у вас там? – сурово спросил Смеляков.

Хозяева молчали. Виктор опустился на колени и заглянул под кровать.

– Интересненькое дело, – пробормотал он, изображая недоумение. – А говорите, что никого больше нет. Чего ж он у вас под кровать забрался?

– Гражданин начальник…

– Прячется, что ли? Эй ты, вылазь оттуда! – приказал Виктор и постучал ногой по кровати. – Хватит дурака валять!

– Гражданин начальник, – почти плаксиво заговорил Кокорев, поглаживая себя по вспотевшему лбу, – он не вылезет.

– Спит? Перепил сильно?

– Нет… Он не спит… Умер он…

Смеляков повернулся к Кокореву.

– Умер? – Он перевёл взгляд на Ложкина. – Вы хотите сказать, что там лежит покойник?

– Так точно! – Ложкин почему-то по-военному вытянулся в струнку, и его детское лицо наполнилось безграничной скорбью. – Мёртвый он.

– Вот тебе и на! – Виктор посмотрел на стоявших в коридоре милиционеров. – Ребята, вызывайте медиков и труповозку… И осмотрите остальные помещения, может, у них ещё сюрпризы есть, может, ещё кто-нибудь завалялся. А вы, граждане, – он поочерёдно оглядел Кокорева и Ложкина, – выкладывайте-ка на стол ваши документы. Паспорта есть?..

В пятницу Виктор заехал в прокуратуру Октябрьского района, чтобы повидаться с Верой.

– Это ты? – удивилась она его внезапному появлению. – Привет. Почему не предупредил? Что-нибудь случилось?

– Ничего. Просто захотелось увидеть тебя. Ты занята?

– Я всегда занята, как, впрочем, и ты. Мы с тобой – два ишака, которые до конца своих дней будут тянуть взваленную на себя ношу и никогда по собственной воле не бросят её. Но иногда надо и для отдыха время изыскивать.

– Вот я и выкроил часок. Может, пройдёмся?

Вера посмотрела на свой стол, нахмурилась, обдумывая что-то, потом закрыла лежавшую перед ней папку.

– Ты прав, давай заканчивать. Сегодня пятница, у всех нормальных людей рабочий день официально заканчивается на пятнадцать минут раньше. Думаю, что можно позволить себе разок такое послабление, правда? В случае чего скажу, что поехала к вам в отделение по делу.

Пока она складывала документы в несгораемый шкаф и приводила в порядок свой стол, Виктор молча наблюдал за нею, не осознавая, что ему нравилось следить за мягкими движениями девушки. Он не просто смотрел на Веру, он любовался ею.

А из-за спины похрипывал плоский звук старенького радио, и голос диктора, похожий на все остальные голоса советских дикторов, докладывал: «Развернувшаяся подготовка к очередному съезду КПСС – это мощный рычаг подъёма активности трудовых коллективов, ответственная пора в жизни каждой парторганизации, всех коммунистов. Предстоит глубоко и самокритично, с учётом перспективных задач осмыслить достигнутое, взыскательно оценить вклад членов партии в общее дело, ещё более целеустремлённо направить их энергию на дальнейшее развитие социалистического соревнования…»

– Я готова. – Вера остановилась перед Смеляковым.

Он поглядел ей в глаза и почувствовал прилив нестерпимого желания обнять её. Он вздохнул.

– Знаешь, а ты стала другой, – произнёс он.

– Какой?

– Изменилась. Мне кажется, что у тебя волосы потемнели.

– Да я и не была никогда ослепительной блондинкой.

– И глаза изменились.

– Сделались мрачнее? Это я тоже заметила.

– Не мрачнее, – не согласился он.

– Строже? Всему виной работа. Ты и сам не похож на того прежнего юнца. А чего ты ожидал? Что мы не подвластны времени и что будем только хорошеть и веселеть?

Смеляков пожал плечами.

– Но ты вовсе не стала хуже, напротив… Я просто удивился. Посмотрел на тебя внимательно и удивился, что мы так быстро меняемся. А ведь мы ещё совсем молодые. Во что же мы превратимся к старости? Неужели ничего от нас не останется того, что мы представляем собой сегодня?

– Жизнь – это цепь бесконечных изменений, – деловито отозвалась Вера, – и эти изменения рано или поздно приведут нас к смерти. Это естественно.

– Да я не о смерти. Мне вовсе не жаль, что молодость пройдёт. Жаль, что не успеваем осмыслить себя в каждое данное нам мгновение жизни. Время пролетает, а мы спохватываемся, когда остаётся лишь вспоминать… Вот я стою и смотрю на тебя…

– И что? – Женское чутьё подсказало Вере, что Виктору хотелось выразить нечто важное.

– Смотрю и остро чувствую, что мне уже заранее жаль, что вот эти минуты уйдут и не повторятся никогда. А мне сейчас так хорошо! Вот ничего же не происходит особенного, а мне хорошо. Просто стоять здесь, рядом с тобой, посреди этого скучного кабинета, видеть тебя, слышать тебя. И поэтому мне хочется вытянуть эти минуты в вечность.

Вера слушала его молча.

– Ты меня понимаешь? – спросил он, испугавшись, что слова его звучат невразумительно.

Она кивнула.

– Как сделать так, чтобы время не мчалось? – спросил он.

– Это невозможно.

– Мне даже подумать страшно, что счастье столь скоротечно. Я понимаю, что это звучит странно и даже нелепо… О полном счастье надо бы говорить где-нибудь на берегу моря или на вершине снежного утёса. Я понимаю, но сейчас почему-то так светло, так упоительно радостно на сердце… Вера внимательно разглядывала лицо Виктора.

– Я думала, что ты проще, – вдруг сказал она. —

Странно слышать такие слова от сыщика.

Он окончательно смутился и замолчал. Потом громко вздохнул и добавил:

– Это из-за тебя.

– Что из-за меня? – Она чуть склонила голову, и её распущенные волосы колыхнулись.

– Мне хорошо, когда ты рядом. Я никогда тебе не говорил об этом…

– Спасибо. – Она широко улыбнулась, и Виктора вновь пронзило неодолимое влечение к ней.

– Вера… – Он взял её за руку.

– Что? Повисла долгая пауза.

– Вера…

– Пойдём на улицу. Что мы торчим тут? Или я зря собралась раньше времени? Давай махнём в Парк культуры?

Смеляков кивнул. Скованность исчезла, состояние гипнотического блаженства упорхнуло. Опять до него до-нёслись звуки радио, шаги из коридора, монотонный стук пишущей машинки.

– Витя, – заговорила девушка, когда они уже шагали по проспекту. – Ты больше не смотри на меня так. Ты заставил меня покраснеть.

– Вера, ты что?

– Тебе только кажется, что ничего такого. А я почувствовала… Но ведь мы с тобой друзья? Товарищи?

– Конечно, мы друзья, Верочка. И я надеюсь, что наша дружба будет очень долгой. Но ты всё-таки не забывай, что мы с тобой…

– Что?

– Ты женщина. И ты нравишься мне.

– С каких пор?

– Брось прикидываться! С первого дня нашего знакомства у меня сердце бешено колотится при встрече с тобой…

На её лице появилось выражение удовлетворения.

– Наконец-то ты открылся мне.

– А то ты не понимала! Да, ты мне очень нравишься… – Ему вдруг сделалось очень легко от этих слов, будто он сбросил с себя непосильный груз. – Ты мне нравишься, и я не желаю скрывать этого. Хочешь, я во весь голос закричу об этом?

Вера весело посмотрела на него и кивнула:

– Хочу! – В её голосе прозвучал вызов.

Смеляков остановился и облизал губы. В голове у него шумело от разыгравшегося в душе восторга. Набрав полную грудь воздуха, он прислушался к себе, к переполнявшим его чувствам, и закричал во всё горло:

– Люди! Люди! Мне нравится эта девушка! Нравится безумно! Слушайте все!

Вера порывисто закрыла обеими ладонями ему рот.

– Хватит, глупый!

– М-м-м… – пробубнил он из-под её плотно сжатых рук.

– И это называется милиционер! – засмеялась она, весьма довольная случившимся. – Сейчас тебя загребут за нарушение общественного порядка.

– Ради тебя я готов на всё, – заверил Смеляков, беря её ладони в свои. – Я буду кричать до тех пор, пока…

Вера выжидательно поглядела на него и прикусила губу:

– Ну? Пока что?

– Не знаю, – признался он.

– Хорошо, что ты не закричал, пока мы были в моём кабинете. – Она потянула его за собой. – Хватит шуметь.

Что-то ты раздухарился.

– Влюблённым свойственно вести себя неадекватно.

– А ты влюблён? Об этом ты ничего не говорил, – игриво заметила она.

– Ты успела заткнуть мне рот, – задорно ответил Смеляков.

Вера опять остановилась.

– Тогда скажи. – Она скрестила руки на груди и выставила одну ногу вперёд, приняв важный вид.

– Я влюблён безумно.

– Дальше.

– И сейчас мне совсем не страшно признаться в этом, потому что сейчас я счастлив. Ничто не мешает мне сказать это тебе.

– Как это странно… – Вера задумчиво провела рукой по его груди.

– Что странно?

– Друг признаётся в любви.

– Разве тебе не приходилось слышать такие признания раньше?

– Не от друзей… И как же нам теперь быть? Влюблённость часто разрушает дружбу, потому что влюблённость ранима.