Виталий Гладкий - Золото гетмана Страница 4

Больше всех прав на булаву имел Данила Павлович Апостол, миргородский полковник, однако он совсем недавно порвал с Мазепой и был на подозрении; затем – черниговский полковник Павел Полуботок, но тот показался царю опасным, как смелый и энергичный человек. А третьим кандидатом был Иван Скоропадский, на котором Петр и остановил свое внимание, зная его как человека слабохарактерного, ни в каком случае не опасного.

Когда зашла речь о кандидатуре Полуботка, Петр сказал, как отрезал: «Сей человек хитер – из него может выйти второй Мазепа». Вряд ли государь изменил свое отношение к черниговскому полковнику, подумал Меншиков. Составив определенное мнение о человеке, Петр редко его менял; разве что обстоятельства заставляли пойти на компромисс.

Правда, и несостоявшийся гетман не был обделен царской милостью. Полуботку было пожаловано более 2000 дворов. Таким образом Павел Леонтьевич в одночасье стал одним из первых богачей Малороссии, что, безусловно, способствовало росту его влияния.

Меншиков, зная норов Петра, ответил совсем не то, что думал:

– Лучше кандидатуры, чем Данила Апостол, не найти. Он предан тебе телом и душой. Умен, тактичен, большой храбрец… Дрался со шведами аки лев.

Зная изменчивый нрав Петра, светлейший князь всегда ставил на две лошади. На всякий случай. С Апостолом у него тоже были отношения вполне доверительные. Но он, конечно, был победнее Полуботка, а значит, менее выгоден в плане дальнейшего сотрудничества, которое заключалось в дальнейшем приобретении малороссийских земель.

У Петра дернулся левый ус. Он вперил в Александра Даниловича бешеный взгляд, но генерал-губернатор сумел выдержать этот безмолвный напор – смотрел прямо в зенки государя ясными до прозрачности глазами.

– Ври, да не завирайся, – наконец сказал Петр. – Будто мне не ведомо, что ты руку тянешь за Полуботка.

Меншиков неопределенно пожал плечами; и все-таки поморщился от боли – рука у государя по-прежнему тяжела.

– И должен сказать тебе, – продолжал царь, словно и не заметив болезненную гримасу Александра Даниловича, – что ты прав. Апостол если и не умнее, то хитрее, чем Полуботок. Вся эта история с его бегством от Мазепы и тогда, и сейчас кажется мне очень подозрительной…

28 октября 1708 года гетман Мазепа с большинством казацких старшин и шеститысячным войском перешел на сторону шведского короля Карла XII. Среди старшин был и миргородский полковник Данила Павлович Апостол. Он знал о намерениях гетмана отделить Левобережную Украину от России и в этом вопросе был его единомышленником.

Но уже через месяц, 21 ноября, Апостол тайно оставил шведский лагерь и с большим трудом добрался до своего имения в Сорочинцах, где к тому времени стояли русские войска. Оттуда он прислал письмо новому гетману Скоропадскому, избранному на эту должность после перехода Мазепы к шведам, в котором уверял, что попал в шведский лагерь по недоразумению и вынужден был повиноваться Мазепе, пока не выпала возможность освободиться.

Однако, когда миргородского полковника перевели в Лебедин, где находился царский военный штаб, он попросил о встрече с Петром, и на ней от лица Мазепы предложил захватить в плен Карла XII. Сначала посланец гетмана вызвал недоверие царя, так как никаких документов, которые свидетельствовали бы о таких намерениях Мазепы, у миргородского полковника не оказалось.

Тем не менее спустя некоторое время к царю прибыли еще два гетманских посланца, и тогда между Петром и Апостолом начались переговоры.

Самым тяжелым был пункт о гарантиях Мазепе, который, не доверяя царю, настаивал, чтобы их удостоверили представители некоторых европейских дворов. Но и в этом вопросе наконец пришли к соглашению. 22 декабря канцлер России граф Головкин написал Мазепе письмо. Он подтвердил, что на переговорах достигнуто соглашение, и от имени Петра Алексеевича обещал гетману возвращения всех его прав и привилегий, когда тот захватит в плен если не Карла XII, то «прочих знатнейших лиц».

Но Мазепа сам себя перехитрил. Не дождавшись к назначенному времени ответа российского государя, он уже 5 декабря 1708 года направил письмо польскому королю Станиславу Лещинскому, в котором убеждал того поспешить с войском для общей борьбы против Москвы. Посланца Мазепы, ровенского мещанина Хлюса, перехватили и задержали, а текст письма обнародовали. Взбешенный Петр, который верил Мазепе до последнего, в специальном манифесте официально предъявил обвинение гетману в измене и двурушничестве.

Так Данила Апостол и остался в стане российских войск. Как и другим представителям казацкой старшины[10], которые бежали из лагеря шведов после объявленной Петром амнистии, ему возвратили уряд миргородского полковника и все имения. Стараясь реабилитироваться, Апостол храбро воевал со шведами, за что не раз удостаивался царской похвалы.

Однако как он ни старался, а Петр все равно не доверял миргородскому полковнику. На это и надеялся Меншиков, назвав Апостола в качестве главного претендента на гетманскую булаву, которая уже едва держалась в слабых старческих руках Скоропадского.

– Все сходится на Полуботке, – задумчиво сказал Петр. – Будет ли он предан мне?

– Не сумлевайся, мин херц, у Степашки Вельяминова хватка железная. От него ничто не укроется – ни измена, ни лишняя копейка. Будь-то Апостол или Полуботок – всем придется плясать под его дудку.

– Хотелось бы надеяться, что ты прав… однако проверить стоит. Тщательно все там проверить. Ты, чай, по верхам лишь прошелся – с полковниками горилку пил да варениками закусывал. Не спорь! Знаю я тебя. Малороссы умеют накрыть богатый стол. И в пирах сильны, не чета полякам. А выпить ты по-прежнему не дурак.

– Мин херц, как можно… – Меншиков обиженно надулся. – Все твои поручения я выполнил. И даже раньше срока.

– Молодец, хвалю. Ладно, Данилыч, иди, отдыхай. А по поводу нового малороссийского гетмана будем думать. Время еще есть. Кстати, завтра у Головкина ассамблея. Так ты уж постарайся составить мне кумпанию. Катя что-то прихворнула…

– Всенепременно! – просиял Александр Данилович. – Буду как гвоздь!

Меншиков ушел. Петр долго стоял в полной неподвижности, задумчиво глядя ему вслед, пока в дверном проеме не появился запыхавшийся денщик с кувшином в руках.

– Тебя только за смертью посылать, – недовольно проворчал Петр.

– Государь, бургундское закончилось… – растерянно сообщил Татищев.

– Эка жалость! Что ж, придется кое с кого три шкуры содрать за небрежение к царскому винному погребу. Надеюсь, ты хоть что-нибудь принес?

– Да. Токайское.

– А пес с ним! Венгры, конечно, еще те сукины дети, но вина умеют делать. Ну-ка, плесни…

Татищев наполнил кубок и уже собрался покинуть кабинет, но Петр остановил его и приказал:

– Отыщи мне бригадира Румянцева. Да поскорей. Из-под земли достань!

– Но как же, государь… – Татищев беспомощно развел руками. – Я ведь сегодня один на дежурстве.

– Пришли взамен Ваську Суворова. Думаю, он сейчас находится в Кунсткамере.[11] Он все свободное время там пропадает.

Василия Суворова, который был крестником царя, взяли в денщики недавно. Несмотря на то что ему шел всего семнадцатый год, он хорошо знал иноземные языки и, кроме своих основных обязанностей, служил Петру еще и в качестве переводчика.

Татищев убежал. Петр медленно, врастяжку, выпил токайское, наслаждаясь тонким ароматом и вкусом венгерского вина, закурил трубку и задумался, глядя на розовую полоску заката, перечеркнувшую окно.

Глава 2

Павел Полуботок

Богат и знатен черниговский полковник Павел Полуботок. Его обширные владения расположены были на территории Черниговского, Лубенского, Гадячского, Нежинского, Сумского и Охтырского полков. Ему принадлежали около четырех тысяч крестьянских дворов, десятки винокурен, мельниц, гуты[12], рудни[13], табачные плантации, лошадиные табуны и стада рогатого скота.

И в коммерции полковник знал толк. Вся торговля зерном, водкой и табаком на территории Черниговского полка находилась в его руках. Торговал он и с Польшей. В 1715 году Полуботок обменял 575 пудов табака и 100 куф[14] водки на 600 пудов меди, которую тут же с большой выгодой продал царю Петру, испытывающему большую нужду в цветных металлах, необходимых для литья пушек. Однако вскоре после этой сделки черниговский полковник не поладил с польским коммерсантом Кадзинским, который имел неосторожность ссудить полковнику 50 тысяч золотых[15], да так и не дождался возврата ссуды.

О роскоши, в которой жил Полуботок, ходили легенды. Якобы в его родовом гербе, красовавшемся на парадной карете, сверкали бриллианты, а сбрую любимого скакуна арабских кровей украшали самоцветные камни и серебро. Будто бы в каждом из своих домов Павел Леонтьевич держал искусного французского повара, в его оранжереях зрели ананасы, а роль камердинеров исполняли чернокожие арапы.