Александр Содерберг - Сын за сына Страница 4

Запах пота, заезженные хиты семидесятых, водянистое разливное пиво и слишком яркое освещение – вот краткое описание вечеринки «синих мигалок». Майлз пробирался через море людей.

Томми сидел в глубине за одним из столиков рядом с другими важными персонами. Угол предназначался для них – высокопоставленных копов. Если иногда какой-нибудь незнающий новичок забредал сюда, всегда наступало глубокое замешательство. Все в помещении стремились показать, что знают правила. Раздавались крики и улюлюканье.

Увидев Майлза, Томми поднял правую руку. Ингмарссон сел и знаком показал, что заказывает пиво. Они с трудом справились с житейским банальным разговором: он был недолог, у обоих не получалось его вести. Тут Томми перешел к главному.

– Хочешь взяться за расследование убийства?

– С чем оно связано?

– С «Трастеном».

– «Трастеном»? – переспросил Майлз.

– Ресторан в районе Васастан. Бойня гангстеров прошлым летом. Сбежавший Гектор Гусман, – уточнил Томми.

Майлз кивнул. Об этом деле знали все.

– А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался он.

– Потому что мне нужен другой следователь.

– Почему именно я?

– Потому что ты опытный боец и хорошо знаешь технологию.

– Нет, не знаю.

– Знаешь.

– В чем подвох?

– Никакого подвоха; ты предпочтительнее, чем нынешний следователь.

– В чем подвох? – переспросил Майлз.

– Да не будь ты так чертовски въедлив. У нас много работы, у тебя есть возможность получить более высокое звание. И она нужна мне для другого.

– Она?

– Миллер, Антония Миллер.

Майлз знал это имя. Он слышал, что ее хвалили.

– Когда?

– Скоро, – сказал Томми и сделал хороший глоток пива.

– У меня много расследований в отделе, – произнес Майлз. – Я не могу бросить коллег в беде, не сейчас.

Томми держал бокал в руке, пытаясь подавить икоту.

– Да можешь, конечно. Там наверху целая банда гребаных социалистов. Я выдерну тебя оттуда. И они ни хрена не смогут сделать.

Многие годы их дороги то и дело пересекались. Они даже, можно сказать, были приятелями. Они давно не виделись, и Майлзу показалось, что Томми изменился, стал в каком-то смысле круче.

– А Миллер?

– Не беспокойся за нее, – хрипло ответил Томми.

Майлз дал волю мыслям. Он не находил ни плюсов, ни минусов в этом предложении, но так обычно и бывало. Во всем ровный слой из ничего.

Подошел официант с неаккуратно налитым пивом и поставил бокал, от которого на столе образовалось мокрое пятно.

Майлз сделал глоток, Томми – три больших.

– Будешь еще? – спросил он; у него в желудке было слишком много кислоты.

Майлз покачал головой. Томми рыгнул.

Антония стояла чуть поодаль у барной стойки. Она видела Томми и другого мужчину, но не придала этому особого значения. Миллер встречалась с Томми каждый день, они вместе работали и то и дело ворчали друг на друга. Прежде всего из-за того, что она была напориста, а он, наоборот, сдержан. Так и должно быть, он же ее шеф. Но по какой-то причине отношения у них не сложились. Антония считала, что за последние месяцы он изменился: переменчивое настроение, короткие вспышки, резкость и высокомерие. Ей казалось, что он контролирует ее, мешает работать. К тому же от него постоянно пахло перегаром. Вероятно, всему виной был стресс от совместной жизни со смертельно больной супругой. Но Антония сама устала от попыток принять его дурные черты. Хотя знала, что у нее и своих хватает. Очевидно, Томми считал ее тяжелым человеком, да и многие так считали. Что она была навязчивой, энергичной и пробивной в своих желаниях. А что ей оставалось? Сдерживать себя?

Антония выросла в доме, полном любви. Во всяком случае, таким она хотела его помнить. Но в этой любви таился страх правды. Взрослые начинали говорить шепотом и замолкали, как только Антония подходила к ним. Может, родители просто боялись, что так называемая действительность окажется слишком холодной и жесткой для ее нежных ушей. Само по себе это не имело значения. Важно то, что из-за того, что окружающие постоянно шептались, у нее развилась почти болезненная потребность знать. О чем бы ни шла речь, ей нужен был ответ, чтобы дышать и жить.

Со временем Антония получила много ответов. Благодаря им она быстро продвигалась по карьерной лестнице и стала признанным талантливым следователем. Но сейчас все остановилось: ответы не приходили так, как обычно. В ее восприятии Томми начинал говорить шепотом, когда она приближалась к нему. И она хотела знать почему.

Антония снова посмотрела на мужчин, сидевших в отдалении. Брюнет встал, пожал руку Томми и покинул столик. Мужчина шел на нее, и когда он проходил мимо, они встретились взглядами. Она узнала его. Из Экономического отдела. Один из тысячи разочарованных, которые приходили и уходили у нее на глазах. От многих его отличал стиль одежды – «сноб а-ля 80-е». Джинсы, черные броги, красивая рубашка под дорогим свитером из овечьей шерсти; тонкий бежевый плащ, перекинутый через руку. В мужчине была какая-то небрежная элегантность…

Антония осмотрелась: полицейские, пожарные и работники «скорой»; в их толпе она искала Ульфа. Ульф был единственной причиной, по которой она пришла сюда. Он был опытным следователем – далекарлиец[6] из Людвики, молчаливый и глубоко внутри добрый. Она не западала на накачанных копов. В нем ее привлекали его уверенность в сексе, оригинальность и молчаливость… ну, и глубоко спрятанная доброта.

Она увидела его, а он заметил ее. Они выпили вместе; разговор не клеился. Потом такси к нему, в аккуратную двухкомнатную квартиру в районе Сундбюберг, где в туалете горели ароматные свечи. Ульф…

4

Валле-дель-Каука / Стокгольм

София прошла через таможенный контроль с дорожной сумкой и вышла в зал прилета к стоявшим в ряд стойкам аренды автомобилей. Она отдала бронирование человеку за нужной стойкой – и вскоре уже сидела за рулем автомобиля и ехала в сторону города Картаго, находящегося к юго-западу от города Перейра.

Через открытое окно в машину вливалось тепло, темные очки давали глазам Софии возможность отдохнуть от яркого солнца.

Когда машина припарковалась на маленькой площади в центре города, церковный колокол пробил три часа дня. Ей сказали, что она должна ждать здесь, ждать такси. Едва женщина успела об этом подумать, как с узкой улочки выехало поднявшееся в горку такси.

Водитель не разговаривал с Софией, а просто ездил по городу и вглядывался в зеркало заднего вида, потом сделал один звонок по мобильному, что-то промычал и отключился.

Через некоторое время он остановился на оживленной улице около ресторана и жестом показал, чтобы София вошла. Она последовала указаниям, и внутри перед дверью какой-то мужчина осторожно взял ее под руку и провел между столиками, через кухню и дальше к двери, выходившей на пустынную улицу. Там стояло другое такси с открытой задней дверью. София юркнула на сиденье, дверь захлопнулась, и такси поехало прочь. Вот так все и продолжалось. София сменила три машины, прежде чем наконец оказалась в серебристом «Кадиллаке», который на высокой скорости вез ее по шоссе.

Там женщина немного расслабилась и стала смотреть на руки, сложенные на коленях. Она просто плыла по течению, жизнь толкала ее, София делала то, что говорят, стараясь лишний раз не думать и не чувствовать.

Прочные и понятные ценности больше не играли роли, исчезли, стали недоступны. Ее внутренний монолог стих. Взгляд на других людей – все могли представлять угрозу. Взгляд на себя – мрачнее, холоднее, изолированнее, жестче. Но еще она стала глубже осознавать вещи и явления, стала яснее в мыслях, реалистичнее…

Или она просто выдавала желаемое за действительное? Ей необходимо на что-то опереться?

За окном автомобиля раскинулся зеленый мир. Вдали горы окаймляли пейзаж, словно взяв его в объятия.

София мяла ладони. Ее жизнь перестала быть обыденной…

Но иногда она заставляла себя возвращаться туда. В обыденность. Как будто хотела получить алиби. Только иногда, чаще всего на ужинах, где обыкновенные люди напивались, а обыкновенные мужчины навеселе искали обычное или необычное внимание – возможно, одобрение или просто-напросто любовь. Она никогда не понимала этого.

И никто не ставил под сомнение ее существование или отсутствие в этом мире. Все обыкновенные держали дистанцию и одновременно относились к ней с заботой и преувеличенным уважением. К ней, Софии, вдове с сыном, прикованным к коляске, – это определение стало ее защитой. Именно так она и хотела жить, чтобы защитить Альберта и себя. Изолированно, без близких связей, просто быть обезличенной оболочкой, чтобы никто не заинтересовался и не начал задавать вопросы.

«Кадиллак» свернул с шоссе и углубился в лес. Сквозь листву редких деревьев струился свет. Они ехали довольно долго.