Кен Макклюр - Мутация Страница 4

Джон познакомился с Кэсси вскоре после получения должности лектора в Ньюкаслском университете, где она училась на последнем курсе медицинского факультета, и очень быстро решил, что эта девушка создана для него. Этому совсем не рады были родители Кэсси, которые имели более высокие социальные планы в отношении своей умницы дочери. Однако любовь Джона и Кэсси устояла перед атакой негодующих родителей, и через полгода они поженились.

Брак оказался удачным, выдержав напряжение первых нескольких лет и требований, которые предъявляла к обоим их профессия. Особенно нелегко пришлось Кэсси, которая, будучи врачом-стажером в муниципальной больнице, вынуждена была отвечать на телефонные звонки ежечасно днем и ночью. Жить стало полегче, когда у Кэсси появилась собственная врачебная практика, а Джон завоевал определенную репутацию в научной среде, что означало более щедрое финансирование его работ.

Когда у четы Мотрэмов родились двойняшки, родители уже были в состоянии обеспечить детям наилучший старт в жизни. Дочь Хлоя в настоящее время работала переводчиком в Европейской Комиссии в Брюсселе, а сын пошел по стопам матери и успешно делал карьеру в качестве хирурга. Внуков пока не было, но перспектива их появления согревала сердца обоих родителей. Кэсси, у которой был определенный дизайнерский талант, уже планировала варианты переделки одной из комнат на втором этаже их коттеджа, которая, по ее мнению, отлично подошла бы для малыша.

Четыре

Джон Мотрэм не торопясь шел по улицам Оксфорда, наслаждаясь очарованием этого места и чувствуя, как многовековая история буквально пронизывает его насквозь. Он улыбнулся, осознав, что его уважение к дремлющим шпилям было вызвано не одним лишь почтением к науке — в свое время он был заядлым фанатом инспектора Морса.[3]

Джон поймал себя на том, что непроизвольно высматривает на дороге «ягуар» «Марк семь».

Внутри Бейллиол-Колледжа тоже все осталось по-прежнему — пожалуй, даже стало еще лучше.

— Мастер готов встретиться с вами, — почтительно сообщила Джону секретарь, внешность которой — начиная с высокого воротничка, на котором красовалась брошь с камеей, и заканчивая ботинками из грубо выделанной кожи — сделала бы честь любому церковному союзу.

Мотрэма проводили в большой кабинет, который поражал воображение. Минимализмом тут и не пахло, металл и пластик играли далеко не первые роли в его интерьере. Балом правило дерево — старое полированное дерево, которое нежилось в солнечном свете, падавшем сквозь высокие окна со свинцовыми переплетами. Кроме солнца, окна впускали и колокольный звон, подтверждающий, что Мотрэм прибыл ровно в назначенное время — в одиннадцать часов утра.

Из-за письменного стола, улыбаясь, поднялся высокий мужчина с аристократической внешностью.

— Доктор Мотрэм! Как хорошо, что вы приехали. Я Эндрю Харвей, мастер Бейллиол-Колледжа. Прошу, присаживайтесь. Вам, наверное, не терпится узнать, в чем дело…

Последняя фраза была скорее констатацией факта, чем вопросом, но Мотрэм, который последнюю неделю ни о чем другом не мог думать, отозвался:

— Я солгал бы, если бы сказал, что ничуть не заинтригован.

— Понимаю, — кивнул Харвей. — К сожалению, я не силен в микробиологии, но знаю, что вы являетесь экспертом как в области современных вирусов, так и в области эпидемий прошлых веков, если можно так выразиться…

— Все верно, мистер Харвей.

— А чем для вас интересны эпидемии чумы прошлых веков, доктор?

— Причиной, их вызывавшей. Многие люди и не подозревают, что микробиология — молодая наука. Бактерии были открыты лишь в конце девятнадцатого века, а вирусы еще позже, так что выявление причины великих эпидемий прошлого основывается преимущественно на догадках… или допущениях.

Харвей улыбнулся язвительности, которую Мотрэм вложил в последнее слово.

— Слышал, что в отношении источника «черной смерти» между вами и вашими коллегами-учеными существуют… некоторые разногласия. Я прав?

— Правы.

— Будьте добры, расскажите мне об этом.

Мотрэм слегка нахмурился. Он не вполне понимал, к чему ведет собеседник, но выполнил его просьбу:

— В обществе и среди некоторых моих коллег бытует предположение, что пандемии четырнадцатого века, называемые «черной смертью», которая выкосила треть населения Европы, были вызваны вспышкой бубонной чумы.

— Боюсь, мне придется признать, что я один из «общества», кто согласен с такой точкой зрения, — сказал Харвей. — А разве было не так?

— Я так не считаю.

— Тогда как же?

— Я уверен, что эпидемии были вызваны вирусом.

Харвей явно был потрясен, и Мотрэм улыбнулся, признавая, что вопрос непростой.

— Между вирусами и бактериями существует очень большое различие, — сказал он. — Это совершенно различные организмы, но, по неведомой мне причине, люди упорно не желают учитывать этот факт.

— А, просвещение общества! — вздохнул Харвей и понимающе улыбнулся, откидываясь на спинку кресла. — Это всегда было нелегким делом. Но чем они отличаются, доктор? — ему удалось сопроводить вопрос невысказанным вслух продолжением «И что это меняет?»

— Бактерии способны к самостоятельному существованию, — объяснил Мотрэм. — Они являются живыми организмами, которые могут жить сами по себе. Они способны расти и размножаться, при условии, что найдут во внешней среде подходящее питание. Вирусы же могут существовать только в клетках живого организма. На самом деле, уже давно длятся споры по поводу того, можно ли их вообще называть живыми существами.

— Понимаю, — покивал Харвей.

— Другое существенное, особенно с практической точки зрения, отличие заключается в том, что бактериальные инфекции можно вылечить с помощью антибиотиков — тогда как против вирусов антибиотики бесполезны.

— И что же заставляет вас думать, что «черная смерть» была вирусным заболеванием, а не бактериальным, учитывая то, что вы только что рассказали?

Мотрэм несколько секунд помолчал, словно подбирая слова, затем ответил:

— Палочковидная бактерия Yersinia pestis получила свое название в честь русского микробиолога Иерсена, работавшего с Луи Пастером. Вначале она была названа Pasteurella pestis, но в итоге справедливость восторжествовала.

Харвей страдальчески улыбнулся, давая понять, что информация чересчур подробная, и Мотрэм сократил лекцию.

— Я заинтересовался этим вопросом лет десять назад, когда изучал скорость распространения «черной смерти» по Европе. Имеющиеся на этот счет данные совершенно не укладывались в картину распространения бактериальной инфекции типа чумы, кроме того, отсутствовали сезонные колебания, которые следовало ожидать в данном случае.

— Она распространялась быстрее или медленнее, чем вы ожидали?

— Гораздо быстрее. Чума — это преимущественно болезнь крыс, люди заражаются от блох. А «черная смерть» распространялась со скоростью пожара, словно переносилась воздушно-капельным путем, как, например, грипп.

— Вы одиноки в своих подозрениях?

— Уже нет, — улыбнулся Мотрэм. — Ученые изучали генетическую мутацию у людей, которые демонстрируют устойчивость к некоторым вирусным инфекциям. Мутация называется «дельта тридцать два» — считается, что она приводит к отсутствию рецепторов на поверхности определенных клеток организма, что не дает вирусам прикрепиться к этим клеткам, которые у других людей обязательно поражаются.

Харвей задумчиво помолчал, затем сказал со вздохом:

— Простите, я, должно быть, кажусь ужасно тупым, но… каким образом это связано с чумой?

— До того, как «черная смерть» пронеслась по Европе, частота мутации «дельта тридцать два» в популяции, по оценкам ученых, составляла примерно один на сорок тысяч.

— А после? — с интересом спросил Харвей.

— Примерно один на семь.

Харвей изумленно присвистнул.

— Теперь понимаю, — кивнул он. — То есть люди без мутации были более восприимчивы к чуме, чем те единицы, в генах которых имелась мутация.

— Именно так. Обладание мутацией «дельта тридцать два» в средние века явно было большим преимуществом. Самое важное, с моей точки зрения, — это то, что мутация предотвращает попадание в клетки вирусов, а не бактерий. Бактерия не испытывает необходимость проникать в клетки организма. Для нее нет никакой разницы, есть у вас мутация «дельта тридцать два» или нет.

— Вот оно что, — протянул Харвей. — Получается, вы выиграли гейм, сет и матч. Чума была вызвана вирусом, а не бактерией.

— Ну, по крайней мере, я в этом уверен.

Харвей уловил двусмысленность в ответе Мотрэма.

— Разве эта информация не положила конец всем спорам? — удивился он.

— К сожалению, нет. Старая гвардия по-прежнему настаивает, что «черная смерть» была бактериальным заболеванием, и называет результаты последних исследований «псевдонаучной чепухой» — третий вид лжи по Дизраэли, если хотите.