Чингиз Абдуллаев - Очевидная метаморфоза Страница 4

Чтобы как-то перебиться, он даже продал свою старую машину и теперь ездил на метро. Его девятая модель «Жигулей» асфальтового цвета десять лет назад была мечтой всех автолюбителей, а теперь вызывала смех на базаре. Ему пришлось согласиться на жалкие гроши, которые ему заплатили за его любимицу. Денег хватило ровно на полтора месяца, сказались слишком большие долги.

А потом все началось заново. Приходилось занимать деньги у знакомых, перебиваться случайными заработками, выслушивать бесконечные упреки Риты. Он чувствовал, что теряет интерес к жизни, становится раздражительным и мнительным. Никогда раньше он не позволял себе выходить из дома небритым, а сейчас научился бриться раз в несколько дней, чтобы экономить на лезвиях.

Он даже старался подешевле купить сыр или колбасу. В некоторых районах на окраине города можно было очень дешево приобрести овощи, и он вставал затемно, чтобы прокатиться в метро и успеть отовариться до наступления рабочего дня, когда у магазинов вырастали очереди из вечно ворчливых старушек. Как только он появлялся в очереди, за его спиной постоянно раздавались крики недовольных старушек, громко негодующих, что такой молодой здоровый человек в хорошей светло-коричневой дубленке занимает место в очереди за дешевыми продуктами.

Дубленка оставалась от прежней жизни и была совсем не новой. А выглядела хорошо только потому, что он старался не ходить в ней под снегом и дождем. И иногда тайно подкрашивал некоторые места, придавая дубленке почти новый вид. Плащ у него к этому времени совсем прохудился, и он вынужден был носить короткую куртку, которую купил в девяностом году, когда был в туристической поездке в Голландии. Куртка была ему уже мала, но он стоически надевал ее каждый раз, когда нужно было выйти из дома осенью и весной. Примерно с конца сентября и по конец марта он носил в Москве дубленку и выглядел совсем неплохо.

Сначала ему еще приходили приглашения на различные презентации, но он на них не ходил, и ему перестали присылать приглашения. Он не ходил не только потому, что ему было неинтересно смотреть на жующих бездельников, которые обсуждали творчество Малевича или Кандинского в перерывах между блинчиками и рыбными блюдами, но и потому, что ему было скучно смотреть на новые картины, которые он не любил и не понимал.

За последние три месяца он не заработал ни одного рубля. Дважды удавалось взять в долг у знакомых художников. Один одолжил пятьдесят долларов, другой дал триста рублей. Но разве это деньги? Нужно было собираться и снова выезжать куда-то в областные театры, чтобы сделать халтуру и привести домой хотя бы несколько тысяч рублей. К этому вторнику у них осталось дома около тысячи рублей. Нужно было заплатить за квартиру и как-то прокормиться еще две или три недели. Он надеялся, что после этого ему переведут деньги из Тулы, хотя их могли и не перевести вовремя. Нужно было отложить деньги на поездку в Нижний Новгород, куда его давно приглашали работать. В общем, нужно было иметь как минимум в несколько раз больше денег. Но их не было. И Булочкин не видел никаких перспектив. Продавать из дома вещи было последним делом. Машину он уже продал. В это утро Рита снова задала свой «фирменный» вопрос — спросила, сколько у них денег. Он обшарил все карманы и нашел сорок четыре рубля.

Когда он сообщил ей, сколько денег осталось дома, она устроила очередную истерику. Рита кричала, что он обрек их на голодную смерть, что она всегда подозревала его в бездарности. «Твои дерьмовые рисунки никому не были нужны! — орала она. — И еще ты весь день сидишь дома, вместо того чтобы работать, как все нормальные люди. Почему ты не можешь устроиться маляром?» — бушевала Рита.

Денис Иванович обычно не ругался и не отвечал на ее упреки. Только поэтому они могли еще жить, не убивая друг друга. Он уходил в свою комнату, превращенную в мастерскую, и начинал работать. Рита сначала ругалась, потом плакала, потом врывалась в его комнату, иногда крушила что-нибудь или била посуду. А потом успокаивалась и звонила кому-нибудь из своих подруг. Это было ее любимой отдушиной. Она могла часами разговаривать со своими подругами, и Булочкин морщился, слыша, как она истерически хохочет, разговаривая по телефону. Слава богу, плата за телефон еще не была повременной и она могла позволить себе говорить часами.

Рита тоже не любила никуда выходить. Когда-то она была довольно симпатичной и энергичной женщиной. Но с годами потолстела, превратилась в необъятную бабу с визгливым голосом и некрашеными волосами, напоминавшими пакли у старой куклы. К тому же ей нравилось ходить дома в старых финках, которые остались еще от прежней жизни. Булочкин с ненавистью смотрел на ее толстый зад. Несмотря на внешнюю неопрятность, она все еще пробуждала в нем какие-то приятные воспоминания. Может быть, ее кустодиевские формы нравились Денису Ивановичу. Ведь он был еще совсем не стар, ему было только сорок шесть лет, и он чувствовал иногда необходимость разрядки. Как бы там ни было, они иногда занимались любовью. Правда, в последние годы это случалось нечасто. Один раз в месяц или два. После ее очередного скандала у него пропадало всякое желание, и они сутками не разговаривали.

Ему нравились супы в пакетиках, они так недорого стоили. Особенно польские супы. Он кипятил воду, высыпал туда содержимое одного пакетика и сверху бросал петрушку. На обертке было указано, сколько воды нужно на один пакетик, но он заливал всегда больше, чтобы растянуть одну порцию на целый день или на два, если удавалось приготовить яичницу или пожарить картошку. Иногда он жарил себе колбасу или сыр. В Грузии, где он любил бывать еще в восьмидесятые годы, ему всегда нравился жареный сыр. Но покупать сыр этого сорта было невозможно. И тогда он научился покупать и жарить обычный российский сыр самого низкого качества. Рита каждый раз кричала, что он хочет убить ее этим запахом. Но он продолжал упрямо жарить сыр. Иногда она вспоминала о своих обязанностях и что-то ему готовила, но это было редко, к тому же дома никогда не бывало масла. Гораздо легче было покупать готовую еду, например, пельмени или макароны.

В последние месяцы он чувствовал боль в желудке и понимал, что нужно пойти и провериться. Но он страшился этого момента. Денис Иванович не сомневался, что у него обнаружат язву. Его отец умер от язвы в пятидесятилетнем возрасте, и он всегда боялся именно этой болезни. Но визит к врачам он упрямо откладывал, продолжая питаться как попало и всухомятку. В сорок шесть лет становилось понятным, что жизнь, в общем-то, кончена. Ему никогда не стать ни большим художником, ни просто обеспеченным человеком. Будущее было определено с неотвратимой ясностью. Еще двадцать или тридцать лет ему придется жить в этой квартире, придется соглашаться на халтуру, перебиваться случайными заработками, терпеть издевательства и придирки Риты.

«Хорошо, что у нас нет детей», — иногда кричала она, и он, в общем, был согласен с ней. Иначе ему пришлось бы гораздо сложнее. К тому же Рита при всех своих недостатках была все-таки понимающей женщиной, которая не просила денег на украшения, одежду, не требовала различных экзотических блюд или поездок на Канары. Она согласна была довольствоваться малым, лишь бы в доме был хоть какой-то достаток. Она всего лишь хотела некоторой стабильности, как любая женщина. Он сознавал, что с другой женщиной ему будет гораздо сложнее. И поэтому он терпеливо сносил присутствие Риты, успокаивая себя, что могло быть и гораздо хуже. К тому же она никуда не могла уйти. Ее дочь жила в Подмосковье с бабушкой и сестрой Риты, которая не вышла замуж и всю свою нерастраченную любовь отдавала племяннице. Иногда удавалось выбраться к ним и даже вкусно пообедать, пробуя домашние разносолы. Но это случалось редко, и к тому же нужно было отправляться туда с Ритой, которая умудрялась испортить самый спокойный день.

Иногда он собирал старые газеты, которые сваливали внизу соседи. Старый телевизор до сих пор работал, и это было единственное место, около которого сохранялся «враждебный нейтралитет». Здесь они смотрели все вечерние передачи. Теперь он стал интересоваться политикой, даже иногда ходил голосовать. Раньше, когда его картины хорошо продавались, он не задумывался, почему большинство владельцев художественных салонов евреи. Теперь он начал подсчитывать, сколько процентов представителей этой нации владеют галереями в столице. Он составлял списки богатых банкиров, олигархов, главных редакторов, деятелей искусства и литературы и каждый раз, вписывая новую фамилию, радостно вскрикивал, как будто составление некоего заговора против талантливого живописца Булочкина было единственной целью всех живущих в столице евреев.

Одним словом, Денис Иванович жил обычной жизнью неудавшегося художника, перебираясь случайными заработками и рассчитывая поправить свои дела в будущем. Он даже не мог предположить, что судьба уже приготовила его к испытанию…