Олег Скрынник - Шум, жена и скатерть. Повесть Страница 4

– Когда это случилось?

– Перед самым приездом ребят.

– А как вы могли это узнать, если они приехали засветло?

– У меня сумеречный выключатель. Он включает освещение немного раньше, чем наступает настоящая темнота.

– А когда был фейерверк?

– Примерно около полуночи.

– И кто его запускал?

– Откуда я могу знать! Посёлок большой. То и дело кто-нибудь что-нибудь празднует.

Он задумчиво стучит своими музыкальными пальцами по столешнице.

– У вас один туалет?

– Нет, три. Один в доме, другой в бане и ещё третий. В гараже. На случай, если припечёт в машине, по дороге домой.

Изображаю улыбку. Она получается жалкой.

– Значит, не выходя из дома, можно попасть только в один?

– Значит, так.

– И в него только одна дорога. Мимо спальни вашей жены.

– Из гостиной да.

– А откуда ещё?

– Из кухни мимо моей спальни. Из прихожей мимо кабинета.

– Ваши друзья ходили именно в этот туалет?

– Скорее всего да. Что за радость выбегать на холод, когда можно без этого обойтись! К тому же часов, может, с двух-трёх постоянно шёл дождь. Да и света во дворе, как вы уже знаете, нет. Тьма кромешная.

– Хорошо. У вашей жены был сейф?

«Был»? Сейф и сейчас есть. Это у сейфа была моя жена… Тьфу, чушь какая-то в голову лезет.

– Да.

– А у вас?

– В доме нет. Все нужные бумаги я держу в офисе.

– Она вела какие-то свои дела?

– Вряд ли. Она хранила там некоторые вещи. И бумаги своего покойного отца. Её отец Агишев. Константин Агишев.

Он аккуратно записывает фамилию в свой блокнот. Вот тебе и на. Не более пяти лет, как покинул этот мир крупный юрист Константин Петрович Агишев… Вот так живи, тянись. А пройдёт несколько лет – и даже коллеги тебя уже не помнят.

– Вы знаете, где она держала ключ?

– За зеркалом. Там есть маленький такой тайничок.

– Вы нам его покажете?

– Конечно. Это очень просто.

– У неё были от вас секреты?

– Н-нет… Думаю, что нет.

– Тогда почему она держала сейф в своей спальне, а не в кабинете?

Так получилось. Несколько лет назад мы делали в кабинете ремонт и временно перенесли сейф в иркину спальню. А потом увидели, что он неплохо вписался в нишу, за портьерами, и решили там его и оставить.

– Повторяю, мне он был не нужен. Только место в кабинете занимать!

– Хорошо.

Паршуков роется в своём чемоданчике, извлекает из него небольшой пластиковый пакет и кладёт передо мной.

– Вы можете пояснить, что это такое?

На мне его напряжённый взгляд. Он давит повыше лба. На уровне залысин.

– Полагаю, что шприц, – поднимаю я голову.

– Что вы можете добавить?

– А что, по-вашему, я должен к этому добавить? Ну, шприц… Вы позволите?

Беру пакетик за уголок и подношу ближе к лицу.

– Одноразовый.

– Как вы можете пояснить его наличие в вашем доме?

– Очень просто. Ирине могли делать укол, это иногда случалось. Тот же Яша… Мы пару раз обращались к нему. Он ведь врач, если вы ещё не знаете.

– Я знаю. Давно вы обращались к нему в последний раз?

– Весной или летом… Помнится, было ещё тепло.

– А этим шприцем пользовались совсем недавно. Не исключено, что сегодня ночью.

– Да-а? И где же вы его нашли?

– Вот именно. Где мы его нашли?

– Вы меня спрашиваете?

Выдержав паузу, он внушительно объявляет:

– Мы нашли его в кармане вашего пальто.

На приставном столике в моём кабинете стоит графин богемского стекла, который я каждый день собственноручно наполняю свежей водой. Обычно перед тем, как наполнить, мне приходится выливать вчерашнюю воду, потому что пользуюсь графином крайне редко.

Сейчас я не заметил, как осушил два стакана подряд.

– Как… Он туда попал?

– Я полагаю, что вы лучше других должны знать, как вещи попадают в карманы в а ш е г о пальто.

– Я тоже так полагаю… Но в данном случае не имею ни малейшего понятия. Может, кто-нибудь… ошибся карманом? Ведь прихожая освещена не так уж ярко. А, кстати, это вообще важно? Этот… Шприц. Имеет какое-то отношение?..

Он смотрит на меня, как ему кажется, пронизывающим следовательским взглядом.

– Есть. Основания. Считать. Что имеет.

Распоряжаться похоронами взялся Виталий. Пожалуй, никто не может справляться с этим лучше, чем военный… Нет-нет, я совсем далёк от иронии. Разве можно испытывать к человеку, берущему на себя такую миссию, что-либо кроме чувства глубокой благодарности.

Несмотря на то, что сразу после замужества Ирка уволилась из своей газетёнки, проводить её пришли несколько человек во главе с зам. главного редактора. И группа студентов-однокашников, неизвестно откуда узнавшая о скорбном событии, явилась почти в полном составе. В ночь перед похоронами лил дождь вперемежку со снегом, а с утра основательно подморозило. Подошвы присутствующих скользят, отчего прощаться на краю могилы небезопасно. Мужчины поддерживают под руки женщин, а их самих подстраховывают знакомые и незнакомые, образовывая цепочки. Размятые комья земли пачкают ладони, и назначенные Виталием молодые люди с белыми повязками поливают желающим из пластиковых бутылок и предлагают вафельные полотенца.

Иркиной могилой начинается новый квартал, и за ней тянется грязная всхолмленная долина, отороченная чахлой лесопосадкой. Если посмотреть в другую сторону, то взгляд натыкается на хаос крестов и обелисков, над которым возвышаются редкие могучие деревья. На отдалении маячит тёмный силуэт. Скульптура? Приглядываюсь повнимательней, и начинает казаться, что она движется. Да. Она словно покачивается из стороны в сторону. На таком расстоянии это выглядит как в замедленном кино. Теперь чётко видно, как у неё поднимается рука, в которой продолговатый предмет, похожий на бутылку. Рука с предметом приближается к лицу, будто человек пьёт. Долго. Очень долго… В крохотную щель между туч на секунду прорывается луч солнца, и предмет в руке незнакомца вспыхивает и гаснет.

Это не бутылка. Кто-то наблюдает за нами через подзорную трубу.

Мы снова вчетвером за одним столиком. Стелле срочно понадобилось навестить больного отчима, а ромкину Татьяну не отпустили с работы, мотивируя тем, что покойная не является её родственницей. Что касается супруги Виталия, то я даже не поручусь, узнал бы её, столкнись где-нибудь на улице. Когда мы собираемся у него, она к нам не выходит.

В тёмно-серых физиономиях приятелей читается не то скорбь, не то страх.

– Что-нибудь стало известно о причине смерти? – нарушает молчание Виталий.

– Отравление, – отвечаю я.

Ложка вываливается из рук Романа. Но все сидят не шелохнувшись, словно не слыша звона. Какие мысли ворочаются в черепе каждого из них? А какие в моём?

Протокол вскрытия, с которым вчера меня ознакомили, несколько удивил. Отравление? И чем же? Бородатый парень прочёл название яда, которое тут же выпало у меня из головы. Затем пошли понятные только ему термины с отдельными человеческими словами, из которых в моей башке так и не сложилось никакой картины. А дальше? – поинтересовался я, когда он сделал паузу. – Что «дальше»? – Ну, там… – Где? – Он, кажется, издевался надо мной. – Там! – указал я, раздражаясь. – А там всё. – Он уложил бумагу в папку. – Конец. – Как конец? – Так. Конец, – усмехнулся он.

Значит, яд введён посредством инъекции в шею. Предполагают, что с помощью того самого шприца. Но ведь шприц найден в моём кармане. Почему же меня не арестовали? На последнем допросе следователь вообще о нём не упоминал. Спрашивал о каких-то совсем посторонних вещах. Об отношениях между нами – партнёрами по преферансу. Между нашими жёнами. Об этом иркином сейфе. Не теряли ли мы когда-нибудь от него ключей. Не пытались ли открыть самодельными. Даже поинтересовался, когда у меня был последний половой акт с Ириной, – видимо, уже из чисто мужского любопытства… Этот допрос вообще оставил странное впечатление. Словно тебя водят за нос. Мне казалось, что всё время он ходит вокруг чего-то, во что не собирается меня посвящать. Вместо этого – в который уже раз – он спросил, не подозреваю ли я кого-нибудь из моих гостей, и подробно записал мои многократно повторенные ответы. Подозреваю ли я? В чём? В скрытом психическом заболевании? Как будто нет. Хотя я, конечно, не доктор. Но представить себе, что кто-то из них в здравом уме проникает в спальню и травит мою жену… Извините.

Но ведь Ирина убита… Убита? Тут нет никакой ошибки?

Разумеется, пытаться выудить у сыщика то, что он не хочет говорить, – дело в высшей степени безнадёжное. Для него соврать – что высморкаться. Но похоже, что здесь он действительно уверен на все сто пятьдесят. «Но почему обязательно мои гости?» – «А кто? Может, признаетесь, что это вы?» – «Но ведь за домом вы нашли какие-то следы!» – «Да-а, следы-ы!» Он хмыкает и издевательски дёргает головой. Чёрт побери, он ведёт себя как человек, которому известно всё. Разумеется, это у них профессиональное. Но я никогда не подозревал, что это может так раздражать.