Данил Корецкий - Безупречный шпион (сборник) Страница 40

Борьба продолжалась, но никому не приносила перевеса. Стало очевидно, что силы соперников равны.

И шейх Рашид остановил схватку, в очередной раз признав ничью.

Настал кульминационный момент. Потому что в отличие от спортивных состязаний, при покупке жены ничьих не бывает. И сейчас отец невесты должен был объявить победителя. Толпа зрителей затихла. Умолкли родственники женихов. Замерли перед почетными местами судей черный и белый всадники. Они тяжело дышали, и их кони еще не отошли от головокружительной скачки. Наступила тишина. Только в кронах окружающих площадь пальм щебетали неприметные пустынные птички.

Шейх Рашид бин Мухаммед Аль Тайер встал и торжественным голосом объявил свое решение.

– Оба жениха равны по силе и ловкости, они происходят из известных и достойных родов. У них равно замечательное оружие и непревзойденные скакуны. Их дары щедры и выражают уважение к нашему роду. Но только один может стать мужем моей дочери. Принимая решение, я исходил не из результатов состязаний, а из того, как проявили себя соперники. В скачке Самир ударил плетью Зайеда. Может быть это произошло случайно? Но я не видел, чтобы он принес извинения и объяснился с судьями! Зато я видел, что Зайед проявил сдержанность и благоразумие, сделав вид, что не заметил удара!

Черный всадник потупился. Белый продолжал смотреть перед собой.

– При втором испытании Самир целил в самую легкую мишень – продолжил шейх. – Он доказал свою меткость. Но тут же проявил неоправданную жестокость: вместо того, чтобы вылечить раненого ястреба и выдрессировать его для охоты, он оторвал ему голову. И я понял: побежденный им, или более слабый, не может рассчитывать на снисхождение! А Зайед явил всем свое благородство: он участвовал в состязании даже без шансов на успех!

По площади прокатился одобрительный гул.

– В третьем испытании соперники оказались равны. Но Самир бросил в лицо Зайеду песок! Это подлый прием, он запрещен правилами состязаний… Может, это тоже была случайность? Нет. То, что произошло один раз, может никогда не повториться, но если нечто случилось дважды, то обязательно свершится и в третий раз!

Шейх замолчал, и запруженная людьми площадь превратилась в слух.

– Поэтому я отдаю свою дочь Фади славному Зайеду!

Толпа взорвалась радостными криками. Люди славили своего мудрого и справедливого правителя. Все радовались, только черный всадник, яростно нахлестывая коня, мчался прочь из Аль Даида. И еще один бедуин, хрупкого телосложения, но с блестящими от счастья глазами, выбрался с площади и погнал своего верблюда к дому правителя.

Вскоре все жители оазиса Аль Даид пышно и весело отмечали свадьбу Зайеда и Фади. На многочисленных кострах жарилось и варилось верблюжье мясо, целиком запекались бараны, начиненные сладким шемарханским рисом и фруктами, в огромных котлах готовился жирный рассыпчатый плов. Ветры разносили по окрестностям вкусные запахи, звуки музыки, радостные возгласы и выстрелы, которыми салютовали новобрачным. С высокого купола неба светили крупные звезды, которые с холодным безразличием взирали на происходящее торжество и на человека, затаившегося в ночи неподалеку от поселка.

Черные одежды, черная душа и черные мысли – вот что отличало его от сотен предающихся веселью людей. Оскорбленный Самир источал злобу и ненависть, как весенний скорпион источает смертельный яд. Вопреки воле родственников, он не смирился с происшедшим, считая, что это он выиграл состязание, и что именно ему должна принадлежать красавица Фади. Покинув отчий дом, он рыскал по пустыне, находил живущих в уединении прорицателей, алхимиков и отвергнутых людьми колдунов, выведывая способы изменения судьбы… Однажды, в Мертвом треугольнике зыбучих песков, один чернокнижник подсказал ему, что для этого надо продать душу шайтану, и научил, как вызвать врага всех правоверных.

После свадьбы Зайед повез жену на побережье. Небольшой караван неспешно двигался по пустыне, причем дневные переходы были короткими, а ночные стоянки – длинными, ибо в красивом шатре молодые предавались любви, осваивая тонкости этого сладкого искусства, а потом долго спали, набираясь сил. Через несколько дней пути караван преодолел большую часть расстояния и вошел в Черное ущелье, название которого тогда еще не имело зловещего смысла, а лишь отражало цвет окружающих его скал.

Когда путники готовились к ночлегу, их настиг взбешенный Самир. Доподлинно неизвестно, встретился ли он с нечистым и получил ли от него адскую силу, но он налетел на лагерь, как тайфун, сметающий все на своем пути. Нападение было столь быстрым и внезапным, что никто не сумел оказать сопротивления. Чудовищный удар острой сабли обезглавил Зайеда, второй взмах клинка отсек руку одному его другу, выстрел в правый глаз убил другого. Испуганные погонщики разбежались, а когда они нашли с себе мужество вернуться, у догорающего костра лежали только три холодеющих трупа.

А перебросивший обезумевшую от горя Фади через седло черный всадник несся обратно – к выходу из ущелья. Он торжествовал победу и крепко сжимал мягкое теплое тело своей добычи. Пытаясь освободиться, девушка билась, царапалась, кусалась, но как степной орел не обращает внимания на конвульсии схваченного когтями зайца, так и добившийся своей цели Самир не замечал отчаянного сопротивления жертвы. У нее не было шансов вырваться из сильных рук похитителя.

В отчаянии Фади исхитрилась вытащить из-за пояса похитителя его замечательный кинжал знаменитого мастера Абдул Хазиза и вонзила острый голубоватый клинок себе под левую грудь. Холодная сталь легко пронзила горячее, разрывающееся от любви и горечи сердце.

Возбужденный совершенным и мыслями о предстоящем, Самир не расслышал последнего стона, слетевшего с нежных губ молодой вдовы. Только уже в устье ущелья он понял, что добыча перестала биться, обмякла, и жизнь больше не наполняет ее великолепное тело. Перевернув пленницу, он уперся непонимающим взглядом в отделанную золотом рукоять кинжала, торчащую из груди прекрасной невольницы. В ярости Самир спрыгнул с коня и вознес к небу невиданную хулу на Всевышнего, ругаясь черными словами и призывая на помощь шайтана.

И тут же сверху посыпались камни – вначале мелкие, потом покрупнее, потом, вздымая пыль, покатились огромные валуны, и, наконец, стали рушиться скалы, засыпая ущелье и погребая злодея под многотонной массой скальных пород… Стоял такой треск и гром, что в пустыне начали разбегаться тушканчики и ящерицы, а облака пыли заволокли небо, закрыв звезды и острый, как клинок сабли, молодой месяц.

С тех пор дорога через Черное ущелье упирается в завал: короткий путь с побережья на равнину перестал существовать. Больше не шли по каменистому дну ущелья торговые караваны, а люди, искавшие в Черных скалах медь, стали видеть черного всадника, который появлялся и на крутых склонах, и на неприступных вершинах… Его трубный голос вселял ужас в сердца случайных путников, а некоторых из них находили убитыми, причем одним и тем же способом: отсеченные голова и рука, выпущенная в глаз пуля… Всегда в правый глаз!

Постепенно желающих побывать в ущелье становилось все меньше, и оно обезлюдело на века. А молва окрестила его ущельем Черного бедуина…

Ахмед замолчал, и я перенесся из жуткого и кровавого мира средневековья в цивилизованную современность. Приятно горчил кофе с кардамоном, аккуратный официант, скорее всего индус, принес счет. Расплатился я, как и положено в таких случаях. Тем более что рассказчиком Ахмед был хорошим.

Эль-Фуджэйра – обычный эмиратский город. Выглядит он значительно скромнее, чем Дубаи или Абу-Даби, но гораздо помпезней, чем мой родной Тиходонск, Саратов или любой другой российский областной центр. Здесь нет потрясающих воображение шикарных небоскребов, поменьше зелени, не видно вызывающе журчащих фонтанов и голубых бассейнов, но зато много красивых пяти-девятиэтажных зданий с зеркальными и тонированными стеклами, хорошие дороги, изобилие мечетей и минаретов, богатых магазинов, уличных кафе. Бросается в глаза почти полное отсутствие туристов – за столиками пьют кофе, колу и курят кальяны арабы в национальных нарядах, причем не только белого, но и желтого цвета. Тротуары пустынны, людей в европейской одежде очень мало. Ярко светит солнце, жарко.

Мы оставили машину на платной парковке и по неширокой улице вышли на небольшую площадь, окруженную довольно мрачными домами. Темные фасады, закрытые деревянными ставнями-жалюзи узкие окна, напоминающие бойницы осажденной крепости. Справа тянулся двухметровый забор, за которым пряталось двухэтажное здание вообще без окон. Зловещим, угнетающим видом оно было похоже на крематорий. Или в лучшем случае – на тюрьму.