Данил Корецкий - Безупречный шпион (сборник) Страница 41

Здесь, к моему удивлению, оказалось многолюдно: человек сорок молча стояли полукругом и явно чего-то ожидали. В тишине слышалось тяжелое дыхание толпы. Почти все были в головных платках с обручами и длинных белых «сюртуках», как у Анри. Мне вначале показалось, что собравшиеся осуждающе смотрят на мой респектабельный летний костюм, но потом я заметил еще несколько человек в брюках и легких рубашках.

– Надо подождать, Саид скоро освободится, – извиняющимся тоном сказал Анри, и я покладисто кивнул головой: дескать, конечно, подождем, сколько надо, какие проблемы, мы же никуда не торопимся!

Оператор должен быть максимально приятным для агента. Разумеется, до тех пор, пока это не вредит делу. А лучший и самый легкий способ расположить к себе человека – во всем соглашаться с ним, не ставить его в неудобное положение и не задавать неприятных вопросов. Например, таких, какой вертелся у меня на языке: «Зачем служащему сотовой компании пистолет?» На редкость бестактный вопрос, надо сказать!

Черные ворота в серой бетонной стене, залязгав разболтанным механизмом, откатились в сторону, и на площадь вышли пять человек в национальной одежде. Один был без головного платка и со скованными за спиной руками. Его держали под локти два рослых охранника с автоматами Калашникова поперек груди. Современное автоматическое оружие диссонировало с древней одеждой жителей пустыни, как будто перепутались разные исторические эпохи. Похоже на ошибку реквизиторов при съемке кинофильма, но здесь не было ни камеры, ни оператора, ни реквизиторов, ни режиссера – только зрители.

Сзади шел высокий араб лет сорока, а чуть за ним скромно держался юноша со свернутым в рулон ковриком, который был намотан на какой-то стержень.

– Это Саид! – обрадованно сказал Анри. – А сзади – его сын Мухаммед!

– Очень приятно, – как можно любезней ответил я и приветливо улыбнулся. – Твой брат очень симпатичный, и сын на него похож.

Охранник, подчиняясь гортанной команде Саида, снял сарестованного наручники, и тот, опустившись на колени, принялся молиться, при поклонах утыкаясь лбом прямо в асфальт. Ему было лет двадцать пять, смуглое лицо побледнело, черты заострились. На нем лежала печать смерти!

Я перестал улыбаться. Неужели это приготовление к казни? Не может быть! Где эшафот, где бой барабанов, где подобающая случаю торжественность? Какая-то совершенно обыденная процедура, наверное, провинившийся попросит прощения у собравшихся здесь людей, и этим все закончится… Я скосил глаза на Анри. Он смотрел на брата с племянником и умильно улыбался.

Мухаммед раскатал коврик чуть в стороне от молящегося, а «стержень» передал Саиду. Это оказался никакой не стержень, а кривая арабская сабля, тусклый блеск которой не оставлял сомнений в конечной цели происходящего. Мне захотелось уйти. Конечно, я видел, как убивали людей, да и самому приходилось это делать, но никогда это не выполнялось столь демонстративно, расчетливо и хладнокровно. К тому же мне никогда не нравились убийства, как бы их ни называли…

Если бы я знал, в чем состоит замечательная работа Саида, то лучше под благовидным предлогом подождал бы в каком-нибудь кафе… Но уйти сейчас – значит оскорбить чувства Ахмеда и проявить неуважение к его брату. Оператор не может себе такого позволить. Я незаметно вздохнул.

Молитва закончилась. Держа саблю в левой руке, Саид принял у сына листок бумаги и принялся громко читать. В мертвой тишине замершей площади отчетливо слышалось каждое слово. Я разобрал, что вина приговоренного состоит в убийстве.

– Он убил троих человек! – возбужденно прошептал мне в ухо Ахмед. – Мужа, жену и их ребенка!

Убийца стоял на коленях, слова приговора обрушивались на него, словно тяжелые камни, и он опускал голову все ниже и ниже.

Саид оказался левшой. Он взмахнул саблей, не перекладывая ее в другую руку. Блестящая сталь описала полукруг, обрушилась на открытую шею приговоренного и легко прошла сквозь нее, украсившись широким красным мазком.

Чох! Из открывшегося среза толчком выплеснулось что-то густое и черное, как будто отключаемый насос натужно вытолкнул последнюю порцию мазута или машинного масла. Неровный шар со стуком упал на асфальт и откатился недалеко в сторону, укоротившееся тело повалилось вперед и, дернувшись несколько раз, застыло навсегда.

По площади прокатился гул, крики, мужчина в европейской одежде упал в обморок, еще один, в национальном наряде, мешком опустился на землю. Честно говоря, и у меня закружилась голова, на миг померк свет в глазах, и только чудовищным усилием воли я удержал себя на ногах. Ведь за шпионаж здесь тоже предусмотрена смертная казнь!

Не обращая внимания на происходящее, Саид опустился на коврик и, положив рядом саблю, принялся молиться. Тем временем из ворот вышли два человека в красных, как у строительных рабочих, комбинезонах и длинных, до локтей, перчатках. Один тянул за собой шланг. Они привычно уложили останки казненного в черный пластиковый мешок, быстро смыли кровь с асфальта.

Расторопный Мухаммед протянул саблю, и они старательно омыли клинок. Полированная сталь заблестела первозданной чистотой. Так кисть художника, отмытая после окончания работы, готова накладывать новые краски на следующие картины. Мухаммед тщательно вытер саблю и вложил ее в ножны.

Через несколько минут ничто не напоминало о совершенной экзекуции. Упавших привели в чувство, толпа разошлась, площадь опустела. Саид поднялся с коврика, в это время к нему подбежал широко улыбающийся Ахмед. Братья радостно обнялись, троекратно соприкоснулись щеками.

Выждав момент, я подошел поближе, и Ахмед представил меня Саиду на арабском, тут же повторив по-английски уже для меня:

– Это мой друг, он порядочный человек, и я хочу, чтобы вы познакомились.

Саид доброжелательно улыбнулся и протянул руку. И хотя правосудие он свершил левой, а мне протянул правую, я невольно замешкался и, только сделав над собой усилие, пожал широкую тяжелую кисть. Не знаю, заметил ли Саид эту заминку, но виду он не подал.

Мухаммед, по-хозяйски скатав коврик, деликатно замер, выжидая, пока старшие уделят ему внимание. Ахмед погладил племянника по плечу и прижал к себе. Все-таки у них была хорошая, дружная семья.

Ночь в ущелье черна, как антрацит. Кругом нависают черные скалы, которые усугубляют это впечатление. Вверху глубокое черное небо с крупными звездами и острым желто-красным полумесяцем, напоминающим клинок сабли. Той самой, которую осторожно, как настройщик скрипку, держит Саид, нежно касаясь бритвенного лезвия то одной, то другой стороной алмазного точильного бруска. У него чуткие пальцы музыканта. Короткие, ювелирно точные движения сопровождаются тихим скрежетом: «Вж… Вж… Вж…»

Трогательная картина, на язык так и просится газетный шаблон социалистических времен, что-то типа: передовой слесарь дядя Вася готовит рабочий инструмент к новым трудовым свершениям…

«Вж… Вж… Вж…»

Часа два мы ехали по узкой и совершенно пустынной дороге, вьющейся по дну Черного ущелья. Это была первая увиденная мною дорога без покрытия: неровные базальтовые пласты, какая-то щебенка, валуны на обочинах… Ничего зловещего и устрашающего вокруг не было: ущелье как ущелье.

Братья переоделись: теперь на них были просторные брюки, цивильные шведки и прочные жилеты со множеством карманов, тяжелые ботинки на толстой подошве.

– В пещерах могут быть змеи, – пояснил Ахмед, перехватив мой взгляд.

– Ядовитые?!

Он кивнул.

– Мы с Саидом будем искать, а ты стой у входа. Так будет лучше.

Действительно, так будет лучше. Элегантный светлый костюм, галстук и дырчатые туфли хороши для асфальта и кондиционированных офисов, но не для дикой природы. Однако, отправляясь в командировку, я и представить не мог, что придется лазать по кишащим змеями диким пещерам. Зато братья экипировались со знанием дела и выглядят как заправские туристы. Только клетчатые платки на головах выдают в них коренных жителей пустыни.

«Паджеро» мягко затормозил. Ахмед достал из багажника длинную палку, пару фонарей и по каменной осыпи полез вверх, к зияющей черной расщелине. За ним ловко устремился Саид. Конечно, рифленые подошвы армейских ботинок куда надежней тонкой гладкой кожи модельных туфель. Скользя и падая на руки, я полз следом. Острые камешки кололи ступни и струйками катились из-под ног. Ладони покрылись кровоточащими царапинами. Те слова, которые рвались наружу, не могли украсить сотрудника российской разведки, но то, что их удавалось сдерживать, характеризовало меня положительно.

Тыча перед собой палкой, как сапер миноискателем, Ахмед пролез в расщелину. Брат ящерицей скользнул за ним. Тяжело дыша, я отряхнулся и заглянул в пещеру. В непроглядном мраке метались два световых луча. Мне показалось, что из темноты доносится угрожающее шипение. В детстве и юности я панически боялся змей. Работа притупила этот страх, как и многие другие, но без крайней необходимости я бы не стал туда заходить.