Жажда расплаты - Евгения Михайлова Страница 40

часов нас слушали. Не хотите выйти сюда и сказать хотя бы о впечатлении? Есть ли у вас материал для работы, кажется ли вам хоть одна версия убедительной и считаете ли вы, что расследование может быть плодотворным… Время-то уходит. А вдруг на самом деле, как говорит полиция, улик нет. И это то самое идеальное и многоэтапное преступление, которое можно продолжать сколько угодно времени. Человека практически истребляют публично… Возможен ли какой-то прогноз…

Кольцов выслушал это обращение, сидя на краю стола, с которого уже убрали чашки, а от пирогов не осталось и следа.

— Это не так работает, Антон Казимирович, — ответил он. — На этом этапе сыщик не прислушивается к своим ощущениям и эмоциям. И он никогда не делает преждевременных выводов. Он просто ловит любой факт или след факта, как компьютерная система. Каждое упоминание или даже оговорка может при изучении и поиске стать уликой или опровержением улик.

Он встал:

— Мир — театр, как известно. Место частного детектива не на сцене, не в партере, не на галерке и даже не в буфете. Его место у порога. Он там приветствует Ложь, подает тапочки Правде и чистит штиблеты господину Факту. Да. Нам есть с чем работать. Спасибо за помощь. Но потребуется еще кое-что. Прошу не отказывать мне в беседах с глазу на глаз. Это очень важный этап. Прогноза, разумеется, нет. Не существует ничего более непредсказуемого и в то же время более постоянного, чем криминальное сознание. Но тенденцию отмечу. Налицо усиление риска для жизни. И не факт, что только для жизни Нестерова. Будьте все осторожны. И я бы не советовал Дарье Смирновой пока появляться на публичных мероприятиях. К примеру, на похоронах Дмитриева. Но запретить, конечно, не имею права. Это личный выбор.

Разоблачение Валерии

Валерия приехала из больницы вечером. Она не была усталой. Она ведь не совершала никаких физических действий. Она просто тупо сидела и ждала или стояла и выслушивала врача, медсестру. К Владу ее не пустили. И все это время — долгие часы и мучительные минуты ее давил, плющил невидимый каток для укладки асфальта. Она ни о чем не думала, она только видела себя, раздавленную, обескровленную, плоскую и тонкую, как лист гербария. И она, кажется, уже ничего не чувствовала. Может ли ощущать страх, злость или любовь раздавленное, раскатанное досуха существо? Способен ли дышать или плакать пергамент, который раньше был влажной кожей живых ягнят и телят?

Все позади. Вся жизнь женщины, которой всегда везет. Любимицы судьбы при красивом, добром муже, звезде каждого коллектива. При богатом, любящем и щедром отце, стремящемся к исполнению всех ее желаний. При чудесном сыне, который красотой в папу, но настолько проще, понятнее и доступнее, что его даже обходят стороной подростковые проблемы. Артем по-прежнему безмятежен, как дитя, и верит только в то, что и ему во всем везет, потому, что все его обожают. Сына, кстати, до сих пор никто не огорчил, его держат в неведении, что с ним легко. Он читает в интернете лишь рекламу и материалы о лучших автомобилях, мотоциклах, смартфонах и айфонах.

Артем не читает сплетни и срачи. В отличие от Стеллы, матери Валерии. Стелла — вечная блондинка, никогда не работавшая и не обремененная домашними делами. Больше, чем в бутиках, косметических салонах и бассейнах, она любит сидеть в своих соцсетях. Стелла выкладывает там шикарные фотки семейного отдыха в самых прекрасных местах Земли, себя в нарядах лучших модельеров, а потом сутками взахлеб упивается восторгами комментаторов и считает лайки. Она и сейчас все читает, содрогается, впадает в истерику, звонит дочери и пересказывает все то, что Валерия изо всех сил пытается не читать, не знать, не слышать, не видеть… Но она и сама до сих пор так и не решилась разбить к чертям ноутбуки, блокировать интернет в смартфонах, просто забыть хоть на день, на ночь, на час или минуту о том, что существует этот страшный, злобный и мстительный внешний мир, который сбился в стаю хищников, ждущих ее, Валерии, растерзания. Невероятно: но это те же люди, которые восторгались ее светской матерью, их семейным отдыхом, нарядами, их любимым мальчиком. Чего только Валерия не читала о себе и семье с той ночи… Впрочем, в адрес Влада и его любовницы тоже летят не розы. Было время, когда Валерия страстно искала гадости о них. Сейчас не ищет. Сейчас она вообще ищет только возможность спрятаться от этого крестового похода — всех против ее семьи, членом которой по-прежнему является Влад.

Когда Валерия узнала о том, что машину Влада взорвали, а он госпитализирован в тяжелом состоянии, она позвонила отцу. Алексей Федулов был необычно мрачен, сказал, что в курсе.

— Папа, — произнесла Валерия, — о чем ты в курсе? С какого времени ты в курсе? Ты знаешь, кто это сделал?

— Ты в своем уме, дочка? Что ты собираешься выяснять по нашим телефонам, которые сейчас не прослушивает, наверное, только ленивый. Я, кстати, в Москве. По делам. Времени мало, но, может, заеду. Ты была в больнице?

— Мне оттуда позвонили. К нему пока нельзя, врач и медсестра выходили. Сказали, что и потом можно приезжать и говорить с ними.

— Понятно. И об этом не распространяйся по телефонам. Даже матери, точнее, именно ей. Постараюсь заехать.

И вот Валерия сидит одна в ночи и ждет звонка или приезда отца. Раньше он никогда не являлся без звонка. Но теперь, возможно, побоится даже сказать по телефону, что едет сюда. Если их телефоны на самом деле слушают, то утром об этом «тайном» свидании сообщит вся подлая пишущая братия. Они же для всех теперь то ли убийцы, которые никак не попадут в цель, то ли дегенераты, которые не в состоянии наказать или попугать изменника без увечий и криминальных скандалов.

Отец позвонил в дверь. Было уже два часа ночи. Валерия впустила его и сразу почувствовала сильный запах алкоголя, к которому явно прицепились нотки сладко-терпких женских духов.

Федулов не обнял дочь крепко и нежно, как обычно, не поцеловал по-человечески. Он на мгновение коснулся щекой ее уха. Вряд ли дело в его ароматах. Такое его никогда не смущало. Валерия не в первый раз подумала, что стала отцу физически неприятна, если вообще не противна. Впрочем, это подозрение сразу прошло. Отец вдруг положил руки ей на голову и ласково разлохматил волосы, как делал с самого детства. Лере было щекотно, она радостно смеялась… Таким было одно из проявлений их