Елена Арсеньева - Повелитель разбитых сердец Страница 42

– Поосторожнее, господа хорошие, не то попадете в мерзость. Мы теперь просто во двор все выливаем. Ничего, к зиме как-нибудь замерзнет!

Да, а мы-то еще жалуемся на холодную осень. Теперь надо молиться, чтоб скорей ударили морозы!

С большим трудом мы поднимаем Иринушку по лестнице, она, умница, крепится изо всех сил, только изредка постанывает. Постельное белье мы захватили с собой. Зловоние в приюте нестерпимое…

Принимает роды мой знакомый – доктор Кравецкий. Мы некогда работали вместе, он помнит меня. Осведомляется о Косте. Отвечаю сдержанно: «Все как прежде», а сама креплюсь, чтобы не выдать ни намека на забрезжившую у меня надежду. Мельком вспоминаю, как радовалась Ася Борисоглебская, когда ей кто-то посулил свободу мужа, и чем это кончилось. Нет, лучше молчать, молчать! Надейся на лучшее, но готовься к худшему, вот в чем мудрость жизни.

Кравецкий – умный человек, он понимает: в наше время лучше никому не задавать лишних вопросов. Поэтому только вздыхает:

– Ну, бог милостив.

– Бог милостив, – эхом откликаюсь я, понимая, что все это очень напоминает разговор над смертным одром больного. Видимо, та же мысль приходит и Кравецкому, поэтому он быстро переводит тему:

– Покуда пациентка наша собирается с мыслями, расскажу вам одну пресмешную историю, Татьяна Сергеевна. Жена моя, как вы, быть может, помните, университетский профессор. И вот, вообразите, по так называемой зеленой карточке КУБУ – сие есть комиссия улучшения быта ученых, – поясняет Кравецкий, и правильно делает, ибо нынче, милостью Советской власти, развелось столько аббревиатур, что все не упомнить, – выдали ей фунт масла. Неслыханное счастье! Но масло выдали завернутым в исписанную бумагу, причем исписанную сторону обратили к самому маслу. Да еще врезалась целиком толстая сургучная печать. И как вы думаете, что за бумага оказалась? Это было старое свидетельство Николаевского госпиталя о том, что какое-то лицо страдает слабоумием как следствием сифилиса. Добросовестно описаны вопросы, предложенные больному, и его ответы. Тут я лишний раз «поблагодарил» господина Родэ. Ведь это именно ему Советская власть поручила ведение хозяйственной части в Доме ученых. Слышали о нем?

Ну а как же, я слышала. Его называли самым шикарным и самым толстым мужчиной в Петрограде. Бывший хозяин знаменитого ночного ресторана «Вилла Родэ» с цыганским хором и отдельными кабинетами в фаворе у новой власти. На должность его рекомендовал Горький, чья жена, Мария Андреева, теперь, как я уже говорила, комиссарша. Ох уж эти мне русские интеллигенты… Буревестники революции! Почему «царские сатрапы» вовремя не подрезали вам крылья?

– Вижу, что вам знакомо сие имя, – довольно кивает Кравецкий. – Так вот знаете ли вы, как теперь называют подвластный Родэ Дом ученых? Знаете?

– Нет, не знаю. Так как же?

– РодЭвспомогательным заведением! – от души хохочет Кравецкий, и я охотно вторю ему и чудному каламбуру.

Впрочем, посмеяться вдоволь нам не удается: у Иринушки начинаются роды, и только лишь спустя три часа нам удается все благополучно завершить. Новый гражданин Страны Советов появился на свет, и, судя по его крику, он не вполне доволен советскими порядками.

Я устала страшно, стоит подумать о том, сколько добираться до дому, ноги заранее отказываются служить. Но делать нечего. Уже седьмой час утра, когда я выхожу из роддома, а в свою квартиру добираюсь ровно через два часа. Как нарочно, ни одного трамвая.

«Приду – и буду спать, – мечтаю по пути. – Спать, спать…»

Около нашего парадного толпа соседей. Лица у всех вытянутые, испуганные. Тут же стоит повозка, на которой лежат какие-то свертки, покрытые рогожей. Рогожа намокает бурыми пятнами, и точно такими же пятнами покрыта лестница.

Что это? Неужели кровь? И что там лежит под рогожей?!

Протискиваюсь поближе к соседке – молодой, всегда печальной женщине. Ее муж убит в 1915 году, родители умерли, детей нет. Она одинока, как и я, но каждая из нас настолько погружена в свои печали, что не хочется принимать на себя тяжесть бед другого, столь же несчастного человека. Когда плохо, влечет к тем, кому хорошо… Беда лишь в том, что таких людей уже почти не осталось на свете!

– Голубушка Раиса Васильевна, что тут произошло?

– Такой кошмар, такой кошмар! – твердит соседка растерянно. – Ночью вырезали всех в первом этаже. Всех – и мужа, и жену, и горничную! Ограбили, а их самих убили. Да еще мучили, наверное, перед смертью… Милиционер сказал, что на теле горничной следы пыток. Наверное, хотели узнать, где ценности спрятаны.

Мгновение не понимаю, о чем это она. В первом этаже у нас жила семья спекулянтов, у которых служила Дуняша.

Господи Иисусе… Там, под рогожей, – они? И Дуняша? Это на ее теле – следы пыток? Не может быть!

– Не может быть! – Мне кажется, я кричу, между тем как из горла вырывается только слабое сипение. – Но ведь только нынче вечером она была у меня… мы разговаривали… она провожала меня к пациентке! Не может быть!

– Так вы только что вернулись, что ли? – удивленно смотрит на меня Раиса Васильевна. – Странно.

– А что такое?

– Кто ж у вас в квартире полночи шумел? Вещи на пол швыряли, топали… Я уж тряслась, тряслась, даже к глазку подойти боялась: думаю, неужто к Татьяне Сергеевне с обыском пришли? А вы говорите, вас и дома-то не было. Неужто мне почудилось?

Ноги у меня делаются как ватные, и приходится опереться о стену, чтобы не упасть. О чем она говорит? О чем?!

Пройти в подъезд я не могу – приходится дождаться, пока оттуда выйдут милиционеры. Мимо меня промелькивают какие-то двое в черных куртках («Из уголовки!» – слышен сдавленный шепот в толпе), они напоминают ангелов смерти.

Да какие они, впрочем, ангелы! Они демоны! Дьяволы!

Наконец милиционеры уходят, и страшная телега уезжает. Бегу наверх – и с изумлением обнаруживаю, что моя дверь заперта на все три замка.

Очень странно. Кажется, Раисе Васильевне все же почудился шум и топот в моем жилище. Что-то я не слышала о ворах и разбойниках, которые врывались бы в дом, а потом аккуратно запирали за собой двери.

С облегчением вздохнув, открываю квартиру – и чуть не падаю прямо на пороге.

Нет, не ошиблась соседка!

Все в моем жилище перевернуто вверх дном. Книги валяются на полу, разбросаны жалкие пожитки, мои скудные запасы продуктов на кухне переворочены вверх дном.

Что искали? Что хотели найти? Что нашли? Каким образом открыли дверь, если ключ был у меня?

У меня нет сил отвечать себе на эти вопросы. Словно бы пелена опускается на меня. Я сбрасываю с дивана какие-то тряпки и ложусь. Натягиваю на голову воротник своего жакета и, даже не разувшись, забываюсь тяжелым сном, похожим на обморок…

Не стану описывать чувств, которые одолевали меня, когда я проснулась, согрела на коптилке немного кипятку, напилась морковного чаю, умылась и начала понемножку соображать. Опишу лучше свои мысли.

Вариантов, почему был учинен в моем доме разгром, два. Либо ко мне приходили с обыском комиссары, либо это были грабители.

Предположим, приходили с обыском. Спустя почти год после ареста брата? Накануне его предполагаемого освобождения? Не взломав, а аккуратно открыв и потом закрыв за собой дверь?

Нелепо.

Значит, грабители. Они сначала ограбили и убили жильцов первого этажа, несчастных спекулянтов и бедняжку Дуняшу. Та же участь ждала бы и меня, кабы не Иринушкины роды, дай бог здоровья ей и ее младенчику! О том, что Дуняшин спекулянт скупает золото и камни, разговоры ходили. Видимо, по следам этих разговоров явились и грабители. Но что можно было искать в моем убогом жилище, где распродано и выменяно на продукты все, что можно и нельзя? Я давно живу среди остатков былой роскоши, у нас с Костей осталась единственная ценность: бриллиантовый мамин гарнитур. Но о нем никто не знал, никто!

Ан нет. О том, что у меня есть бриллианты, знал Иван Фролов. Костя сам ему сказал об этом, да и я подтвердила. Сегодня среда. Послезавтра я должна идти в Предварилку и нести бриллианты, чтобы взамен отпустили моего младшего брата. Предположим, что Иван Фролов и «душка-матрос» побоялись исполнить данное слово и решили завладеть ценностями другим путем. Если бы я держала драгоценности дома, их непременно отыскали бы: вон как старались, даже обои отдирали! Тогда получалось бы что? Бриллиантов нет – мне нечего предложить за жизнь брата – исполнять обещанное «душке-матросу» надобности нет. Окажись я дома, они убили бы меня и забрали бриллианты. Опять же – рисковать, освобождая Костю, не требуется.

Как это увязывается с грабежом и убийством на первом этаже? Да очень просто. Вряд ли «душка-матрос» и его сообщник пошли на такое рискованное предприятие сами. Наняли каких-нибудь уголовников, вроде тех, для кого в Предварилку сегодня несут передачи. Наверное, они и открыли, и закрыли мою дверь какими-нибудь отмычками, фомками, или чем еще там управляется эта опасная братия.